Ремонт предстоял не маленький. Еще в Мурманске я составил чертежи всех главных парусов и переслал их почтою в Аркос для соответствующего заказа. Кроме этих парусов, которые мы должны были со дня на день получить из Лондона, нужно было заказать еще с десяток других, перечинить старые, переменить почти весь бегучий такелаж, установить новую настоящую радиостанцию, расширить ученические помещения, устроить и оборудовать лазарет, красный уголок, отремонтировать и оборудовать четыре шлюпки, купить одну или две новых, отремонтировать спасательные принадлежности, исправить рулевой привод, установить с обоих бортов по паре дополнительных шлюп-балок с тем, чтобы держать на них легкие спасательные шлюпки всегда наготове к спуску на случай падения человека за борт; увеличить число умывальников и уборных для экипажа, сделать души для постоянного обливания в тропиках, пополнить судовые запасы, оборудование, аптеку, библиотеку, одеть с ног до головы весь экипаж в однообразную форменную одежду, снабдить его хорошим дождевым и рабочим платьем, вытянуть наново и протировать (осмолить) весь стоячий такелаж, проконопатить кормовую палубу и, наконец, окрасить все судно, начиная с верхушек мачт.

Все это, прежде всего, требовало денег, и денег не маленьких.

Москва удивлялась и спрашивала, что же делали прошлый год во время капитального ремонта в Киле? Я сам этому удивлялся, но тем не менее все, что мы требовали, было абсолютно необходимо для благополучного совершения дальнего плавания и для учебной службы корабля.

Прошло почти две недели, пока наши сметы были наконец утверждены, и деньги отпущены. Впрочем, это время не пропало даром. Работа на судне шла с утра до вечера, и все, что можно было исправить и сделать своими руками и средствами, было сделано.

После работ одна вахта, то есть третья часть экипажа, съезжала на берег. Так как в маленьком Нетлее, кроме нескольких баров и пивных, ничего не было, то обыкновенно ездили в Саутгемптон.

Между Нетлеем и Саутгемптоном регулярно курсируют два автобуса, и на обоих были прехорошенькие молоденькие кондукторши. Наши ребята скоро с ними познакомились, и от них я узнал, как не легко достается кусок хлеба этим вечно улыбающимся и с виду веселым и беззаботным девушкам. Они получают четырнадцать шиллингов в неделю, то есть около семи рублей на наши деньги. Их рабочий день около одиннадцати часов. Ни праздников, ни выходного дня нет. Форменное платье свое, и даже тряпки, которыми они протирают стекла и чистят медные ручки, должны быть собственные.

В Саутгемптоне так же, как и в Лондоне, имеется масса небольших недорогих ресторанчиков, рассчитанных, главным образом, на мелких служащих и отчасти рабочих. Большая часть из них принадлежит богатейшей фирме «Лайонс». Все они обслуживаются исключительно женщинами, положение которых не лучше положения кондукторш. Принимают на службу только молодых, более или менее хорошеньких, и с образованием средней школы. Они получают грошовое жалованье, обязаны быть прилично одетыми и являться на службу утром за два часа до открытия ресторана. За это время они должны привести все в порядок, перемыть мылом и щетками мраморные столики, посуду, перечистить всю медь, натереть полы и т. д. Работают до десяти часов вечера. На «чаевые» расчет очень проблематичен. Посетители расплачиваются непосредственно в кассе; к тому же средний англичанин вообще далеко не щедр, а скаредность шотландцев вошла даже в пословицу. Впрочем, некоторые добряки, знающие положение этих тружениц, уходя из-за стола, суют под тарелку один, два, редко три пенса. На эту тему существует даже анекдот: приехавший в Лондон по делам шотландец рассказывал приятелю, что самые лучшие рестораны в Лондоне это «Лайонс». «Во-первых, — говорил он, — вообще, не особенно дорого, во-вторых, много хорошеньких девушек, а в-третьих, если, не теряя времени, сесть за только что освободившийся столик, то почти всегда один-два пенса под тарелкой найдешь…»

Тяжелое впечатление производят также на свежего человека английские нищие. В Англии даже нищий должен быть прилично одет. Они носят, хотя и неимоверно затасканные, все же крахмальные воротнички, галстуки и пиджаки, большею частью с нашитыми на левой стороне груди ленточками от полученных когда-то боевых орденов. Они не смеют громко просить, клянчить, приставать к прохожим. Они молча стоят по бокам тротуаров на людных улицах с протянутой рукой, в которой якобы для продажи зажата одна коробочка спичек, грошовая зажимка для галстука, старая открытка или что-нибудь в этом роде. Жутко смотреть в молящие голодные глаза этих людей, часто стариков и калек.

Еще ужаснее — бродящие по ночам в темных переулках голодные, истощенные проститутки. Они предлагают себя прохожим, большею частью подвыпившим матросам с иностранных судов, за шиллинг и даже за «сикс пенс» (50–25 коп.).

Но вернемся к «Товарищу».

Рано утром 15 августа к нам подошли два буксирных парохода и потащили в Саутгемптон. Нам посчастливилось, — нас поставили в глубине обделанного пристанями бассейна, предназначенного для швартовки трансатлантических гигантов. И здесь повторилась сказка о Гулливере.

В Мурманске, среди местных пароходов и рыбачьих судов, наш пятитысячетонный корабль, со своими двадцатипятисаженными мачтами, казался гигантом. При встречах в море и на рейдах с другими судами и, сравнивая себя с ними, мы, конечно, видели, что многие из них больше нас, но никогда не считали «Товарищ» маленьким кораблем. Но вот часа через два после того, как мы отшвартовались у пристани, в гавань втянулся «Левиафан». Двенадцать буксирных пароходов, казавшихся по сравнению с ним ореховыми скорлупками, суетились вокруг него, затаскивая в сторону то его нос, то корму, то впрягаясь в него и медленно продвигая вперед. Страшно было смотреть, как эта громадина росла и неумолимо надвигалась на нас. Его нос остановился менее, чем в сажени от кормы «Товарища», и один только его корпус, не считая пятиэтажных надстроек, оказался значительно выше наших марсов. А когда я сошел на берег и посмотрел на оба судна с некоторого расстояния, то с болью увидел, что нам не приходится даже гордиться нашими мачтами: тонкие, стройные, казавшиеся необычайно легкими, две мачты «Левиафана» оказались и выше, и толще наших. А ведь наши мачты в своем основании были около метра в диаметре!

Как я уже говорил выше, одной из наших задач в Англии было обмундировать экипаж. Нужно сказать правду, что наша Республика вообще не блещет изяществом туалетов граждан. Если мы прибавим к этому, что в надежде привезти что-нибудь из-за границы домой, все мы, покидая Мурманск, взяли с собой только самое необходимое, притом необходимое не с буржуазно-европейской, а с нашей пролетарской точки зрения, и в тех костюмах, которые у нас были, проработали тридцать один день во всякую погоду, то не трудно представить себе, какими франтами мы все выглядели. Нечего было и думать в таком виде совершать какие-нибудь экскурсии. Нас просто не пустили бы ни в одно «порядочное» место.

Переговоры с разными портновскими фирмами начались еще во время стоянки корабля в Нетлее. В конце концов контракт на обмундирование всего экипажа был заключен с фирмой «Бэкер и К°», обмундировывающей экипажи почти всех пассажирских пароходов, для которых Саутгемптон является начальным или конечным пунктом плавания.

Фирма отнеслась к заказу чрезвычайно добросовестно, и на другой день после того, как мы отшвартовались у пристани, все, что должно было быть готово в первую очередь, было доставлено. Каждый костюм, независимо от служебного положения лица, для которого он предназначался, был сшит по мерке и прекрасно сидел. Материал был отличного качества.

Через час экипаж «Товарища» нельзя было узнать.

Когда «Товарищ» проходил мимо королевской яхты, то его экипаж в самых разнообразных и сильно потрепанных одеяниях, загорелый, обветренный солеными морскими штормами, небритый, нестриженый, имел, с английской точки зрения, не внушающий никакого сомнения «большевистский» вид.