За время стоянки у Нетлея люди постриглись, побрились, подштопались, а кое-кто и обзавелся за собственный счет дешевенькими готовыми костюмами. Днем, в рабочих парусиновых блузах и шароварах, мы ничем не отличались от экипажей других кораблей в рабочее время. Англичане удивлялись: «Люди как люди, ничего особенного в этих большевиках нет!» Теперь, в элегантных, темно-синих форменных костюмах, свежем белье, в фуражках с красивым гербом, центром которого был эмалированный советский флажок, в хорошей обуви, мы положительно импонировали англичанам. Наших учеников иначе не называли, как морскими кадетами, и величественные «бобби», сторожившие все входы и выходы из гавани, сделались чрезвычайно приветливыми и при разговорах даже прикладывали к козырьку руку.
Наши первые экскурсии состоялись на гигантские трансатлантики: «Левиафан», «Мажестик» и «Мавритания». Они были обставлены довольно торжественно. Я написал капитанам этих пароходов письма с соблюдением всех английских условных вежливостей и церемоний, которые, кстати сказать, не многим отличаются от китайских, и наши ученики были отлично приняты. Им показали все: и пассажирские помещения, и машины, и трюма, и те удивительнейшие навигационные инструменты, которыми пользуются судоводители этих пароходов.
Здесь будет кстати сказать, что эти пароходы поддерживают сообщение с Северной Америкой с точностью поездов, и нужен ураган громадной силы, чтобы заставить такой пароход уклониться с прямого пути или опоздать. В сущности, их плавания носят разбойничий характер. Они — высшая аристократия океанов, почти никому не дают дороги. В туманы не уменьшают хода. Международные правила для предупреждения столкновений в море для них пустой звук. Однако, ответственность за все, что может случиться, не снимается с капитана, и нужно громадное напряжение всех пяти чувств, и особенно нервов, для того, чтобы из года в год безостановочно водить взад и вперед через океан эти плавучие дворцы с населением уездного города, причем девять десятых этого населения непоколебимо уверены в том, что за те фунты и доллары, которые они платят за свой переезд, все и вся должно перед ними преклоняться.
Управление этими пароходами особенно затруднительно из-за их громадной ширины. Стоя посредине командного мостика, трудно видеть, что делается с боков, а стоя у одного борта, совсем уже не видно, что делается у другого. Поэтому эти пароходы носят двойной комплект помощников, и, кроме капитана и так называемого вице-капитана, или второго капитана, на них имеется: два старших, два вторых, два третьих, два четвертых помощника. Штат машинного комсостава тоже двойной. Комплект парохода состоит приблизительно из семидесяти человек судоводителей и матросов, четырехсот механиков, машинистов и кочегаров; трехсот пятидесяти мужчин и тридцати — сорока женщин, обслуживающих надобности пассажиров и их помещения; пятидесяти поваров; двенадцати музыкантов и, наконец, пары десятков телеграфистов, телефонистов, фотографов, наборщиков и других разнообразнейших специалистов. Таким образом, весь экипаж такого парохода состоит из девятисот с лишним человек. И это теперь, при некоторой послевоенной экономии на жидком топливе. Когда же машины этих кораблей работали на угле, то экипаж достигал тысячи двухсот человек.
Рекламировать пароходства «Уайт Стар», «Кунард» или «Американскую национальную компанию» не входит в мою программу, и я не стану описывать здесь роскоши отделки, затей и комфорта этих пароходов. Об этом можно прочесть и в иллюстрированных еженедельниках, и почти в каждом романе, где герои пересекают Атлантический океан. Между прочим, одно из лучших и правдивейших описаний плавания на подобном пароходе есть у Бунина в рассказе «Господин из Сан-Франциско».
Я хочу сказать здесь лишь несколько слов о курьезах, вызванных вкусами богатой буржуазии и снобизмом тянущихся за нею людей среднего достатка.
На больших трансатлантических пароходах, как и в больших отелях, есть не только отдельные каюты или комнаты, но целые роскошно меблированные квартиры, так называемые «сюите оф руумс», переезд в которых, в зависимости от числа и величины кают, стоит бешеных денег. Три тысячи золотых рублей за переезд в четверо с половиной суток — не бог знает какая плата для американского миллиардера, и такие деньги они платят охотно. Но этого мало. На дверях некоторых двух-, трех- и четырехместных кают имеются маленькие металлические рамочки, в которые можно вставлять свою визитную карточку. Такие каюты обходятся значительно дороже. Например, если вы едете вдвоем с женой и заплатите за два места первого класса от Англии до Нью-Йорка, то это вам обойдется приблизительно по триста пятьдесят рублей с человека или семьсот рублей за двоих. Но если вы наймете совершенно такую же двухместную каюту, но с рамочкой на двери, то каюта вам будет стоить около тысячи рублей. Зато все будут видеть и знать, что вы не рядовой пассажир, а «господин такой-то», нанявший себе отдельную каюту.
Впрочем, если мы дивились на плавучие дворцы-трансатлантики и их курьезы, то иностранцы, в свою очередь, немало дивились на советский учебный парусный корабль и его экипаж. А самым большим курьезом для них было то, что комсостав, хотя и имел отдельную кают-компанию, но столовался из общего котла с командой; что все называли друг друга «товарищ» и что, несмотря на простоту отношений и на то, что по вечерам можно было видеть вместе гуляющих или ужинающих в ресторанчиках учеников, матросов и администрацию, на судне, в рабочее время, поддерживалась строжайшая дисциплина, и все распоряжения и команды старших исполнялись быстро, безоговорочно и аккуратно. О нас ходили легенды, и мы скоро стали известны всему Саутгемптону под прозвищем «комрэдс оф „Комрэд“» — «товарищи с „Товарища“».
В нерабочее время на «Товарище» бывали десятки посетителей всевозможных общественных и имущественных положений. Нас и наше судно постоянно фотографировали, и так как Саутгемптон имеет постоянные регулярные сношения с Нью-Йорком, то эти фотографии и заметки о нас скоро появились и в английских, и в американских журналах.
Однако самыми дорогими и неизменными нашими гостями были местные безработные, особенно из бастовавших углекопов, и мы ежедневно их подкармливали, приглашая к нашим незатейливым обедам и ужинам.
Полпредство в Лондоне приняло самое теплое участие в экипаже «Товарища». При помощи Полпредства нам удалось сделать в течение трех последовательных дней интереснейшую экскурсию в Лондон. Нанят был специальный шарабан — громадный двадцатипятиместный открытый автобус, и на нем комсостав и ученики повахтенно съездили в Лондон, познакомившись, таким образом, хотя и очень бегло, с внутренней жизнью страны.
В Лондоне посетили знаменитый зоологический сад, морской отдел технического музея и гигантские универсальные магазины. Проехались по подземке, погуляли по улицам, посмотрели Сити, набережную Темзы, Гайд-парк и Пикадилли.
На улицах Лондона два десятка молодцов в морской советской форме, в ногу шагавшие парами, произвели фурор.
Полпредство же помогло нам приобрести комплект струнных инструментов для судового оркестра и подарило прекрасный громкоговоритель, который впоследствии, в тихие ночи, на широком просторе океана, так помог скрасить нам свое одиночество.
Во всех сколько-нибудь значительных городах Англии существуют так называемые шестипенсовые базары. Выбор вещей громадный, и каждая вещь стоит всего только шесть пенсов. Естественно, что при нашем скромном бюджете, мы все набросились на эти базары. Но все, что там было куплено, в конце концов, оказалось страшнейшей дрянью. Впрочем, и самая цена в шесть пенсов была несколько жульнической рекламой; так например, носки стоили шесть пенсов не пара, а штука, но купить один носок было нельзя. Таким образом, пара непрочных бумажных носков обходилась полтинник, что никак нельзя уж назвать дешевкой. Выставки этих громадных магазинов, занимающих иногда целые пассажи, рассчитаны на дешевый эффект и непритязательный вкус, и базары прекрасно торгуют. Особенно любят их женщины. Жутко бывало иногда смотреть, какую дрянь они накупают, и, заплатив шесть пенсов тут и шесть пенсов там, они оставляли в общей сумме порядочные деньги, за которые в другом, обыкновенном магазине можно было бы купить гораздо более нужные вещи.
