На четверых мизерной зарплаты отца явно было недостаточно. Семья трещала по швам.

Надежды Демидовых на лучшую долю разбились.

Наши по традиции жить привыкли стаей,

Белая ж с амбицией… и вообще другая:

Все вороны каркают, все вороны кучкою,

А она помалкивает и глядится злючкою,

И сидит поодаль, каркает не хором…

Даже кушать падаль ей кажется позором.

Анатолий Рабин

Радости Михаила Демидова не было предела, ему повезло неописуемо: он попал в самый лучший, образцово-показательный класс, управляемый чутким классным руководителем – Марией Ивановной Перворудовой. Её вклад в педагогику был отмечен на самом высоком уровне ещё в тяжёлые послевоенные годы, когда шло восстановление народного хозяйства Советского Союза после победы над фашистской Германией. Будучи членом КПСС, она искренне и свято верила в идеалы коммунизма, неизменно была окружена почётом и уважением. Даже в глубоком пенсионном возрасте строгая, но справедливая Мариванна доминировала в школе и могла запросто поставить на место кого угодно, включая директора. Авторитет её был непререкаем.

Миша всегда учился хорошо. Хорошие и отличные оценки в его табеле Мариванну подкупили. К тому же мальчик занимался в музыкальной школе по классу баяна, замечательно пел и опрятно выглядел. «Чудо, а не ребёнок», – мысленно умилялась заслуженный педагог, ставя Михаила в пример всему классу.

Ученики послушно взирали на возведённый классным руководителем пьедестал, отчего тихая ненависть к «городскому очкарику» только росла: кто-то видел в нём конкурента, а кто-то просто завидовал.

«Новенький» отодвинул на второй план даже отличниц Казёнкиных, близняшек Людмилу и Ольгу, к которым Мария Ивановна всегда относилась благосклонно. Оксана Анищенко и её подруга Наташа Зябцева, «глаза и уши любимого педагога», не скрывавшие и даже гордившиеся своими «особыми» отношениями с Мариванной, тоже были смещены. Уступили место Михаилу и другие фавориты.

Так продолжалось месяца два, по прошествии которых положение дел резко поменялось с плюса на минус. Практически одновременно произошла череда событий, способствовавших низвержению Демидова и исключению его из «списка любимчиков» Мариванны.

Сначала Марии Ивановне донесли то, чем по простоте душевной Миша сам поделился с одним из учеников класса. Лёшка Балякин уведомил её, что в Куйбышеве, в прежней школе, Михаил был отпетым хулиганом, лазил везде, на переменах дрался, а после уроков делал из гвоздей ножи, расплющивая их на трамвайных рельсах, пуская вагоны под откос. А ещё за плохое поведение в пионеры его приняли самым последним в классе, по остаточному принципу: «Ну, ладно, давайте и этого, чтоб не выделялся».

Буквально через пару дней после получения этой информации произошло такое, чего вообще не могло произойти: Мария Ивановна подверглась критике со стороны ученика. Этого она не могла увидеть даже в кошмарном сне, да и другие учителя и учащиеся большущеглушской школы возможность подобного слабо себе представляли. Не то чтобы понятие «гласность»18 до Большущей Глуши не дошло, просто местные жители, как и большинство советских людей, умудрённые жизненным опытом и приученные к осмотрительности, делать смелые заявления остерегались. Наглядным примером восприятия «гласности» является эпизод анекдота тех времён: «Скажи на партсобрании всё как есть, и тебе ничего не будет: ни премии, ни путёвки – ничего не будет!» Сам факт критического высказывания Михаила стал событием революционным, ломающим грани привычного.

Во время классного часа, традиционно клеймя позором отстающих, Мариванна говорила, что перестройку нужно начинать с себя, что личный вклад каждого в построение светлого будущего страны для них, школьников, начинается с хороших отметок, что партия и народ дали им возможность бесплатно учиться, а двойки и тройки – это брак. «Что будет, если рабочий, делающий деталь для космического корабля, допустит брак?» – спрашивала она. Тут, решив пожурить Демидова за слабый ответ на уроке физики, которую она преподавала, Мария Ивановна обратилась непосредственно к Мише:

– Твоя тройка – это ведь брак, так, Михаил?

– Чё мой-то сразу брак? Может, Ваш! Вы непонятно объясняете, а я отвечай! – выпалил он, внезапно обнаглев.

Воцарилась тишина. Было слышно, как жужжит муха, в отчаянии бьющаяся об оконное стекло. Класс оцепенел, замер в ожидании, что же будет. И тут же, как гром среди ясного неба, ещё более дерзко Михаил выдал:

– Может, перестройкой своего сознания займётесь?! Учителей это тоже касается! Как чё не нравится, так сразу на последнюю парту отсаживать. Может там гении сидят? Судьбы людей на заре юности калечите! Чё мы-то у вас всё должны? А вы нам ничё не должны? Объяснять нормально, например. Моя тройка – это и Ваша тройка!

Мария Ивановна опешила и надолго замолчала. Молчал и класс.

– Я так понимаю, ты всё сказал? – наконец произнесла она. – Свою лень ты пытаешься списать на учителей! Думаю, мне нужно поговорить с твоими родителями. Скажи им, что я их приглашаю для беседы на завтра, после уроков. Классный час окончен, все свободны.

Татьяна Фёдоровна, посетив школу в назначенное время, имела с Марией Ивановной долгий и нелицеприятный разговор, последствием которого стал грандиозный скандал, устроенный ею дома. Досталось всем – и Владимиру Михайловичу, и Саше, и, конечно же, больше всех «за срыв классного часа» получил Михаил.

На следующий день урок физики по расписанию был последним. Бывший любимчик Мариванну раздражал, вёл себя вызывающе, постоянно вставлял каверзные вопросы. «Этот предатель» явно пытался вывести её из себя, он всё делал ей назло. И ведь добился, гадёныш, своего: Мариванна была на взводе. В конце урока она попросила класс сдать дневники для проверки. Проходя по рядам, Мария Ивановна поравнялась с Демидовым:

– Твой дневник.

– Я его дома забыл! – грубо ответил Миша.

Тут же машинально Мариванна хлопнула его по башке стопкой собранных дневников.

В ответ на этот опрометчивый поступок педагога Михаил выдал фразу, впоследствии переведённую на все языки мира:

– Насилие над личностью – это позорно! – полушёпотом, но очень чётко произнёс он.

По классу прокатился смешок.

– Чтобы вам всем не было так весело, – со всей суровостью своего профессионально поставленного голоса сказала Мария Ивановна, – Михаил пойдёт за дневником домой, а все остальные останутся здесь до его возвращения. Мы с вами побеседуем о правилах поведения и уважении старших. Как гарантию того, что Михаил вернётся, свой портфель он оставит здесь.

Мариванна втайне надеялась, что Демидов соврал и дневник на самом деле лежит у него в портфеле – уличить его во лжи сейчас было бы очень даже кстати.

Миша, направляясь к выходу, обещал классу скоро вернуться, добавив при этом, что коллективное наказание – это фашистские методы, попахивающие концлагерями.

– Коммунисты так не поступают! – закрывая за собой дверь, бросил он.

Мариванна потерпела фиаско. Дневник Михаил действительно забыл дома.

Перекусив и сменив школьную форму на яркий свитер, Миша прихватил забытый утром дневник, сел на свой любимый велосипед и поехал к школе.

Вся эта неделя была не по-ноябрьски тёплой. Вот и сегодня послеобеденное солнце светило как-то особенно ясно. В памяти Михаила всплыл увиденный им на днях телерепортаж из программы «Время»: лица возбуждённых людей, разрушающих стену между Восточным и Западным Берлином. «У них там настоящая революция», – подумал он, и его охватило озорное рок-н-рольное настроение.

Проезжая мимо окон класса, в котором, под нотации Мариванны, его уже битых два часа ждали одноклассники – так, чтобы его заметили, Миша, с победным видом размахивая своим дневником, громко прокричал: