Хорошенько подумав решил, что наилучшим выбором где есть хоть какая-то возможность оказаться за границей нужно овладеть профессией моряка. Причем не военного моряка, а сугубо гражданского. То есть закончить Мореходное училище Министерства рыбного хозяйства, и устроиться на какой-нибудь сейнер промышляющий рыболовством в мировом океане.
Почему именно так? А просто прекрасно помню рассказы своего друга, морского офицера, с отличием закончившего Военно-Морское Училище, и мечтавшего избороздить все моря и океаны. Увы, все это осталось только в мечтах. По распределению он попал служить на Северный флот, и кроме по его же словам «белых медведей, вечно пьяных поморов, и заносчивых финов» никого не встречал. Дальше Шпицбергена, Норвегии и однажды Исландии корабли северного флота не заходили. В итоге уволившись со службы в сорок пять лет в сине капитана второго ранга, и получив запрет на выезд из СССР, как секретоноситель, он доживал свой век в Ташкенте, преподавая основы Начальной Военной Подготовки в одной из школ. И постоянно кляня себя за то, что выбрал службу во флоте вместо работы на судах рыболовного флота.
Именно поэтому, к концу восьмого класса я объявил бабуле о своем желании поступить в Мореходное училище Министерства Рыбного Хозяйства. И к моему удивлению, нашел в лице бабушки полное согласие с моим выбором. Как оказалось, чуть позже, у бабули когда-то был младший брат, который служил в китобойном флоте на Дальнем востоке, а после погиб во время Великой Отечественной Войны. И то, что его имя отмечено на мемориале славы советских моряков в одном из парков Владивостока. И потому, мой выбор был всячески одобрен. Единственное что меня удерживало от немедленной поездки туда, было здоровье бабушки. Я готов был даже отказаться от этого, ради того, чтобы она была жива. Все потому, что отправляться со мною произведя размен квартир, она не горела желанием, а оставлять ее здесь одну не хотел уже я.
Тем более, что к моменту окончания мною восьмого класса бабушка совсем сдала. Кроме возраста, у бабушки обнаружилось куча всякого рода болячек, что, впрочем, неудивительно учитывая то, что она пережила как минимум две войны. То есть Гражданскую и Великую Отечественную. Плюс к этому наложилось отношение к ней единственной дочери, моей матери. Все это подорвало и так не самое лучшее здоровье этого человека. А мой взгляд на ее организм прямо сказал, что она держится скорее за счет упрямства, и, пожалуй, моего присутствия. Медик из меня не вышел, с помощью своего дара, я мог скорее отнимать, чем давать. Та же подпитка «средоточия» всего лишь поддерживала в какой-то степени бабушкин организм, но этого было явно недостаточно. Исправить же в ее организме я ничего не мог, точнее не знал, что именно нужно исправлять, и потому, скорее нанес бы вред.
В итоге, ее на стало в середине лета 1975 года, через полтора месяца после того, как мне исполнилось пятнадцать лет. В один из дней у нее случился сердечный приступ, скорая помощь увезла ее в больницу, я считай не отходил от нее несколько дней, а ей с каждым днем становилось только хуже. Не помогало ничего, даже моя постоянная подпитка, только продлевала ее агонию. Через три дня бабуля скончалась.
Тут же на меня налетело наше советское руководство из органов опеки, попытавшись в тот же день сплавить меня в местный приют. Благо, что в дело вмешались соседи, и сумели меня отстоять буквально на три дня, то есть фактически на время похорон бабушки, и последующие поминки. И что-то у меня закрадываются нехорошие подозрения, что дело тут было вовсе не во мне. Просто по местным обычаям, часть вещей усопшей раздается всем соседям, друзьям, и родным. Родных у меня не было, а вот соседи и друзья вынесли из квартиры почти все что принадлежало моей бабуле, не гнушаясь даже нательного белья. А с другой стороны, не вынеси это они, присвоили бы те, кому досталась бы моя квартира. Или просто выбросили бы на помойку. Уж лучше пусть что-то достанется соседям. Оставалась последняя ночь, после которой меня должны были забрать в приют. На руках у меня не было ни единого документа. Налетевшие после смерти бабули «опекуны» выгребли все. И хотя я говорил о том, что хочу поступать в Мореходное училище, это никого не волновало. Мне просто указали на то, что вначале я должен прописаться в приюте, а уж после меня, возможно направят в одно из училищ, для получения профессии. То есть мореходка накрывалась медным тазом. Почему? Да все просто, прописавшись в Ташкенте, я был бы вынужден поступать только в местные ПТУ, а среди них Мореходного училища не значится. Единственное море — Аральское, с которым граничит Узбекистан, к этому моменту превратилось в пустыню. А единственная судоходная река, Амударья — судоходна только в верхнем течении, и то больше на Туркменских территориях.
— Это ни о чем не говорит. — ответила мне какая-то тетка из органов опеки. — Если у тебя есть мечта, ты можешь ее осуществить и после того как тебе исполнится восемнадцать лет. Наше государство дает эту возможность людям любого возраста.
Нормально. То есть в угоду государству, или кому-то еще, я должен терять несколько лет своей жизни, получая ту профессию, которая мне не интересна, только потому что меня пропишут в городе, где эту профессию не дают. А ведь впереди меня ждет еще и армия. Вот и выходит, что если я и смогу когда-то поступить в Мореходку, то скорее годам к двадцати, если не позже. То есть выбросив из жизни целых четыре года. И раз уж мне не гарантировали то, чего я желал, то я решил попробовать добраться до места самостоятельно. Разумеется, подобный трюк выглядел чересчур легкомысленно. До того же Владивостока, больше семи тысяч километров, и отправляться, туда не имея никаких документов плохая затея. И в тоже время мне совершенно не хотелось идти в приют, а после учиться на какого-нибудь плотника или штукатура в местном ПТУ, а после отбывать «срок» в военно-строительном батальоне, отстраивая дачи генералам за миску похлебки. Именно поэтому, я решил рискнуть. В конце концов если я смогу добраться до нужного города, можно будет сдаться властям и там, а уж оттуда попытаться поступить в Мореходное училище. Как вариант это меня устраивало. Оставалось выбрать направление, собрать кое-какие вещи и отправиться в путь.
Примерный путь проложенный в «Атласе Автомобильных дорог», который имелся у меня предполагал, что из Ташкента до Владивостока мне придется проехать чуть больше восьми тысяч километров. До Херсона или Одессы предполагалось вдвое меньшее расстояние, и в обеих городах имелись Мореходные училища. Имелся еще Ленинград, но что-то удерживало меня от того, чтобы поехать именно туда. И я решил, что стоит отправиться именно на Черное море. Если мне удастся взять билеты на поезд, то весь путь займет от силы трое суток. Предъявление документов, при покупке билета на поезд, сейчас не требовалось. Но все же в поезде могли проверить наличие документов. Что же делать в таком случае, подумал я. И в следующий момент ринулся к своему письменному столу. После нескольких минут поисков у меня на руках оказались Метрики, выданные по месту рождения. Я как появился у бабушки, бросил эти корочки в стол, с тех пор они там и лежали. И хорошо, что я о них вспомнил. Они решали многие проблемы.
Конечно в полной мере, это документом назвать было нельзя, из-за отсутствия фотографии, но с другой стороны, это было хоть что-то. К тому же у меня на руках сохранился и комсомольский билет, который вообще не считался удостоверением личности. Но вкупе со свидетельством о рождении, я надеялся на то, что — это прокатит. И как минимум с поезда меня уже не ссадят. Хотя и садиться на него в Ташкенте, наверное, тоже не стоит. Кто знает, вдруг кто-то из знакомых увидит меня, и сообщит о том, что я куда-то отправился по железной дороге. С другой стороны, и торопиться мне особенно тоже некуда. Вступительные экзамены начнутся в середине августа, а до этого момента еще целый месяц, вполне можно устроить себе небольшой отпуск, а после примерно за неделю или две до начала вступительных экзаменов появиться там. Как раз успеют и переслать документы, и устроить меня в местный детский дом.
