– В мальчиках я не нахожу нужды, да и они во мне тоже… Но знаете, доктор, я невольно ловила себя на мысли: вот если бы родители и сестра вдруг вернулись, изменилась бы моя жизнь к лучшему? Мама, наверно, сразу стала бы меня вылизывать и прихорашивать, как кошка котёнка. Папа стал бы уговаривать меня встречаться с сыном его партнёра по работе – хилым уродцем или безмозглым, вонючим бугаём. А сестра стала бы выпроваживать меня из дому, чтобы я не мешала её «личной жизни». Даже и не знаю, хорошо ли мне было бы жить в нормальном мире? – В её голос вновь вклинились нотки дрожи. – Как думаете, то, что я сказала, ненормально?

– Тебе тяжело – давай сменим тему.

– Хорошо.

– Скажи, у тебя есть планы на будущее?

– Пока только один – разобраться с одной идеей.

– Страна Чудес. Из-за чего тебе кажется, что она тебе угрожает? Это хороший детский сон…

– Мистер Шортнер, вы хотите умереть?!

Алиса, уже почти плача, не смогла сдержаться и открыла все свои карты перед доктором, сама не вполне понимая почему. Как ни странно, внешне она была спокойна, но при этом её пальцы медленно и сильно впивались в подлокотники кушетки…

– Из-за чёртова пожара я места себе не находила! Это случилось как раз на следующую ночь после того сна! Это… что-нибудь да значит! Я уже затыркала себя всякими приметами: мечтать нельзя, воображать тоже… Если начала, то нужно сразу же остановиться и отключить мозг. Но избавиться от мыслей вообще – невозможно! Я бьюсь словно рыба об лёд! Человек без прошлого и будущего, который уверен, что стоит ему сказать «если бы», как он попадёт в чёртов волшебный мир. Но кто теперь погибнет после возвращения оттуда?! Бабушка, соседка, может, даже вы? А возможно, и я… Не могу позволить, чтобы умер ещё кто-нибудь! Но жутко трудно так жить – постоянно держа себя в узде!..

– Достаточно. Хватит! Успокойся! – засуетился Шортнер.

– И зачем я рассказываю всё это вам?! Незнакомому человеку со стороны? Выходит, что ближе незнакомца-неумехи у меня никого и нет…

Девушка уже была на грани истерического припадка. Обивка на подлокотниках трещала по швам, а не очень длинные, но крепкие ногти Алисы исчезли в ткани.

– На сегодня хватит, иначе у тебя будет срыв! Иди домой, отдохни. Съезди за город, на природу.

Алиса, не говоря ни слова, встала с кушетки с абсолютно пустым и разочарованным взглядом и медленно пошла к двери, как вдруг в кабинет ворвался какой-то парень со светлыми волосами, лет десяти, и пропищал:

– Давай иди отсюда, психованная! Теперь моё время. Доктор, я проткнул вилкой руку младшей сестрёнке, и меня привели сюда. Представляете?! Даже не выпороли!

– Сэм! – Доктор Шортнер поборол возмущение. – Тебя ко мне приводят уже в пятый раз. Неужели тебе нравится всё это?! – немного смущённо пробормотал он. – У меня уже нет времени заниматься тобой сегодня. Уходи.

– Правда?! Отлично! – крикнул парень и выбежал из кабинета…

– Вот он – тот гадёныш! – Алиса вскочила с кровати. – Он тогда проследил за мной, а потом кинул мне в окно тот кирпич! Это всё мерзкий ребёнок!

3. Глупая ненависть

«Эти дети! Всегда их ненавидела! Они делают с тобой что захотят. Бьют, обзывают, издеваются. А потом, когда приходит время нести ответственность за сделанное, они округляют свои невинные глаза и говорят что-то вроде: „Я нечаянно. Я больше не буду. Давай мириться“, но через десять минут эта мелочь пузатая заводит свою шарманку снова. А самое отвратительное – это когда после твоей воспитательной беседы они, заплаканные, бегут за помощью к взрослым и, даже если им не было больно или неприятно, всё равно ябедничают!

Взрослые в своей вечно поучительной манере кричат: „Я тебе дам! Нельзя так делать! Нельзя бить младших!“ А если я младше, то: „Вообще нельзя драться! Надо решать всё словами!“ Но даже если в ход не идёт грубая сила: „Такого не говорят воспитанные и взрослые люди“. Для всех своих промахов взрослые всегда находят оправдание – даже самое нелепое или бессмысленное. Так и хочется сказать: „А может, лучше вам отвести своего обалдуя подальше от меня? Если он на меня лезет, я должна защищаться, иначе вырасту размазнёй, раз меня оскорбляет любая шушваль! Может, лучше вам самим надо сделать его умнее, а не говорить мне, чтобы я была умнее него? Не смейте говорить мне, что я виновата в ВАШЕМ неправильном воспитании! Нужно решать всё словами?! Ваши слова не очень-то действуют, а от моих у них уши сворачиваются в трубочку!“. Ещё ужасно то, что, когда ты решаешь поступить „правильно“ и жалуешься взрослым на поведение другого ребёнка, они твердят: „Потерпи немного – не умрёшь. Я занят. Разберитесь сами“. Ага. Так разберусь! А после этого опять бормочут нравоучения.

Этим поганцам всё сходит с рук, но не сегодня! Найду и, если захочу, выпорю того мальчишку перед зданием парламента! А если его родители возмутятся – плюну им прямо в лицо! И пусть только попробуют что-то мне сделать! Поглядим, как они соблюдают своё правило „Старше – значит умнее“».

Алиса собралась с мыслями. Она отвязала кусок бумаги с тем рисунком и надписью от кирпича и сунула его в карман своего передника как доказательство и напоминание. Потом зашла на кухню и взяла нож со стола. Она крепко, двумя витками, обвязала резинкой, вырезанной из белья, правую ногу, прикрепила верхний виток резинки к своему нижнему белью с помощью подтяжек для чулок, втиснула туда нож остриём вниз и прикрыла всё платьем. Она и раньше делала так, когда понимала, что в этом есть необходимость.

Алиса вышла на улицу и сразу приметила старую толстую торговку, которая каждый день, вот уже семь недель подряд, с утра до вечера продавала ткань на другой стороне дороги. Девушка подбежала к ней.

– Скажите, вы не видели сегодня около того дома мальчика лет десяти, с белокурыми волосами? – нервно спросила Алиса.

– Здесь проходили двое мальчишек, – ответила торговка. – Один был белобрысый. Он бросил что-то в окно того дома и разбил его. Вот хулиган! В моё время его бы первый встречный за уши оттаскал! А сейчас людям всё равно…

– Скажите, вы не знаете, кто был этот хулиган?

– Когда они убегали, я слышала, как второй мальчишка назвал другого Сэджвик. Это, должно быть, Сэм Сэджвик – сын владельца бакалейной лавки в соседнем квартале.

– А где он живёт? – допытывалась девушка.

– В том же доме, на втором этаже. Это твоё окно разбили, верно?

– Да, – ответила Алиса.

– Тогда я тебе ничего не говорила. Сэджвик-старший заставит меня убраться из этого района, если узнает, что я помогла тебе всыпать маленькому паршивцу.

– Но…

– Молчи! – прикрикнула на Алису торговка. – Ты ещё молода, и у тебя всё впереди. Работай кем хочешь, делай что захочешь. А мне уже поздно метаться туда-сюда. Нужен стабильный заработок. Нужно семью кормить… – отмахиваясь, твердила она.

Алиса не выдержала. Она ответила спокойно, с цинизмом:

– Какая семья в твоём возрасте, корова старая?! У тебя уже все дети с мужем сдохли, а внукам на тебя наплевать! Ты утешаешь себя «стабильным заработком», который тебе триста лет не нужен! Ты говорила, что теперь всем друг на друга плевать?! Так тебе тоже на всё и всех наплевать!

Торговка оцепенела. Стоящие рядом люди тоже. Через минуту все опять на всё наплевали, а старуха начала поспешно собирать свой товар и уходить с этой улицы куда подальше.

Девушка не особо умела ладить с людьми, как и общаться с ними. После пожара в их доме она почувствовала, будто бы мир людей забыл о ней и видеть её не хочет. Даже хуже того…

Примером могут послужить многочисленные случаи издевательств над ней в том же интернате, куда её перевели из школы. Непонятно почему, без объяснения причин, её могла зажать в углу или прямо в классе (пока учителя нет) группа из нескольких мальчишек, схватить за руки и за ноги и начать бить. Если же она пыталась позвать кого-нибудь на помощь – ей зажимали рот. При этом их удары были не сильными – после них даже синяки не всегда оставались. Это были вроде бы безобидные тычки, но они выражали всё отношение общества к ней. Мальчишки просто хотели унизить её, чтобы она знала своё место среди них. Они как будто выпускали пар.