– Да как ты можешь дружить с этой молью, – спрашивал голос старосты их класса, Новиковой Оли. – Да, дружить с белянкой, фу, – чуть не хором, подпели ещё три голоса, ближайших подруг-подхалимок Новиковой Насти, Вики и ещё одной Насти. И тут, Лиза услышала страшные слова.

– Да, вы что, девчонки? Нужна она мне… Просто, она умная, домашку мне помогает делать, если бы не она, у меня троек было бы полным-полно. А так, я твёрдая ударница, и родители не ругаются. Вот, если бы ты Вика, помогала бы мне с домашкой, я, ну ни в жизнь, не дружила бы с этой поганкой бледной, больно надо. Давайте, я с вами дружить буду, а не с этой, самой противно притворяться. Только с уроками помогайте мне, пожалуйста.

Повисла минутная тишина, и затем голос старосты вынес вердикт:

– Хорошо, ты в команде, в команде лучших, нормальных девочек. И с уроками поможем. Только, если увидим тебя с «Этой», на нашу дружбу не рассчитывай.

– Ой, девочки, этот так здорово, спасибо вам. Да, я на километр больше не подойду к этой бледнолицей, – произнёс голос лучшей подруги, которой с этого мгновения у Лизы не было.

Что самое странное, слёз не было, не было истерики, была только пустота… И с этой самой пустотой, преданная девочка, на ватных ногах, продолжила свой путь в школу. Она никому не рассказывала о случившемся, даже любимой бабушке, просто что-то произошло внутри, что-то с корнем было вырвано из её души, из сердца. Было больно, даже дышать. Боль сковывала движения. Боль и пустота, пустота и боль. Говорят, что время лечит, но это не так. По прошествии времени, боль утихла, улеглась, свернула свои иглы, которые в тот день вонзились прямо в сердце. Но боль не ушла, Лиза это знала, чувствовала. Боль свернула свои длинные, острые иглы, но лишь для того, чтобы напитать их кончики ядом. Теперь, стоя у окна, Лиза вновь почувствовала, как боль расправила свои острые иглы и вонзила в душу, впрыскивая яд обиды в самую сущность девушки. Пустота и боль, после того случая всегда сопровождали Лизу, а после очередного предательства, только усилились, а пустота стала необъятной.

Поезд продолжал свой путь, он одновременно и удалялся, и приближался. Удалялся от города, где Лиза родилась и выросла, от всей её прошлой жизни и приближался к другому городу, который девушке не был знаком, но который она выбрала для дальнейшей жизни. За окном менялись пейзаж за пейзажем. В дали сверкнула своими водами река, промелькнула берёзовая роща, а в небе облака будто соревновались друг с другом разнообразностью форм и очертаний. «Белые, белые облака, как мои волосы» – подумала Лиза, любуясь этим зрелищем. Говорят, любимые нами люди, что ушли от нас, там. Мама и папа… Прошло примерно три года с того первого случая, когда боль впервые вонзила свои отравленные иглы в сердце маленькой девочки и как будто бы всё наладилось. Ну нет друзей, к этому, к сожалению, можно привыкнуть, но зато есть любящие тебя родители и конечно же бабушка. Но боль сдаваться не собиралась. Как-то вечером, когда уроки были сделаны, ужин съеден, и Лиза с бабулей сидели у телевизора, раздался звонок в дверь. Лиза, думая, что это папа с мамой вернулись с работы, они работали на одном предприятии, побежала открывать дверь. Но на пороге стоял полицейский в форме.

– Здравствуй девочка, – сказал нежданный гость.

– Есть в доме кто-то из взрослых? – задал он вопрос.

– Здравствуйте, да, мы с бабулей, сейчас позову, – ответила девочка. – Вы проходите.

Полицейский, казалось бы, нехотя переступил порог дома и остался стоять в прихожей. Бабушка Фрося вышла из комнаты, и Лиза увидела, как лицо бабушки изменилось и как та положила руку на сердце. Взрослые прошли на кухню, а Лиза пошла смотреть телевизор. Но когда до неё донеслись из кухни всхлипывания Бабули она тоже направилась туда же. Картина, представшая перед ней, удивляла. Полицейский стоял, поглаживая бабушку по плечу, та же трясущимися руками пыталась сделать хоть один глоток воды из стакана, который так и плясал в её руке. Лиза не знала, как реагировать на такую ситуацию, поэтому спросила первое, что пришло ей в голову:

– А, мама с папой скоро придут?

Бабушка подняла на внучку глаза полные слёз, еле сдерживая рыдания, сказала:

– Лизонька, девочка, они больше не придут. – И больше не сдерживалась.

В тот день боль чуть не убила Лизу, вонзив глубоко, глубоко свои отравленные иглы. А пустота заполнила собой всё и этого ей казалось мало. Она как – будто просачивалась сквозь кожу, и окружала собой пространство вокруг девочки, создавая свой неповторимый ореол, ореол пустоты. Лиза потеряла сознание.

Позже, когда Елизавету уже выписали из больницы, она узнала, что произошло. У большегрузной машины отказали тормоза, и она на большой скорости врезалась в маршрутное такси, перевернув, смяв её. Не выжил никто, в том числе и родители Лизы, возвращавшиеся с работы домой. Боль слегка утихла, пустота же разрослась до неимоверных размеров. На дворе стояло лето, такое же тёплое как в этом году, году, когда Лиза уезжала навсегда из родного города. До школы было ещё полтора месяца, на улицу не хотелось, друзей нет, теперь и родителей тоже нет, а бродить одной, сами понимаете – одиноко. Лиза ходила по квартире, как будто стараясь что-то или кого-то найти, и, иногда находила бабушку. Бабушка Фрося постарела ещё сильнее, как-то вдруг и сразу. Улыбчивое лицо стало печальным-печальным, печаль, словно загар въелась лицо любимого человека. Лиза же как – будто стала ещё бледнее. Она истаивала, истончалась будто хотела слиться с пустотой, что окружала её. Дни тянулись долго, как будто день забыл сколько в нём часов и длился месяцами. Но, как это и бывает всегда в жизни, когда ждёшь наступления чего-то или, когда закончится определённый период, учебный год наступил неожиданно.

– Завтра в школу, милая. – Сказала бабушка.

Из пустоты пробился голос Лизы: – Хорошо. И больше ничего сказано не было. Бесцветное, безжизненное, бесплотное, серое – «Хорошо».

С учёбой были проблемы. Сквозь ореол пустоты плохо просачивалось то, что говорили учителя, одноклассники и все остальные люди. Пустая оболочка девочки по имени Елизавета, окружённая той же пустотой, ходила в школу и возвращалась домой, ела и спала, что-то кому-то говорила и кого-то слушала. Учителя не ругали её, не делали замечаний, смотрели и их взгляды говорили, что они всё понимают, сочувствуют, сопереживают, смотрели с жалостью в глазах. Девочку их взгляды не занимали, ведь это она, а не они потеряли родителей, это она, а не они бредут по жизни, окружённые пустотой. Это ей, а не им больно так, что хочется кричать, выть, всех застрелить, всех обнять, расцарапать все глаза, что смотрят на неё и выплакать свои. Боль стала её постоянным спутником, но была не резкой и сильной, а постоянной и ноющей. Лиза пыталась поделиться своей внутренней пустотой с чистыми листами бумаги, пыталась нацарапать на них ручкой, хоть какую-то мысль, своё внутреннее ощущение, боль, в общем всё что было на сердце, внутри. Но если внутри пустота, что можно из неё извлечь? Впрочем, девочка сочинила несколько стихов, а мысли, что она пыталась выразить, зачастую, так и оставались, если можно так сказать: недовыраженными, не смогли родиться. Начали, но не смогли… Поэтому, у неё было полно недописанных листов, строк, предложений. Но стихи Лиза периодически перечитывала, были они конечно же о пустоте, о предательстве, о смерти. Сейчас стоя у окна, в поезде, она вспомнила один из них:

Не везёт в любви,

В смерти повезёт

Только не грусти,

Мне сказал пророк

Зарастёт травою

Холмик у реки,

Он тебя укроет,

Только не грусти.

Грустно!

А поезд продолжал своё движение мимо городов, сёл, деревень, рек и озёр, лесов и полей. Глядя на всё это своими глазами-окнами, но не запоминая. Не ведая забот и треволнений ни Лизы, ни, кого-то ещё из тех людей, которых он заглатывал в своё нутро и выплёвывал из него на разных вокзалах, станциях, полустанках.

День близился к вечеру, но было ещё очень даже светло, ведь на дворе стояло лето. Проводница объявляла, что через десять минут будет длительная остановка, около сорока минут, и, просила всех, кто собирается выходить из вагона, поразмять ноги, прикупить чего-нибудь, не опаздывать. Елизавета собралась сходить за кофе и печеньем. Вокзал был большим и красивым. В нём было много людей, кто ходил, кто-то сидел, кто-то, сбившись в кучку о чём-то беседовал. Все были заняты. Изредка девушка ловила их любопытные взгляды, которые как бы говорили: «Это ещё, что за привидение?». Лиза оглядела вокзал и пошла неспешным шагом искать продуктовый магазин или ларёк. Она уже привыкла к тому, как реагируют люди, когда видят её и потому, не обращала внимая на любопытные взгляды, которые разглядывают её бледность и белёсость. Купив то, что собиралась, походила по вокзалу, разглядывая то, на что можно было посмотреть и взглянув на огромные часы с гербом города, поняла, что пора возвращаться. Выйдя на улицу, она заметила, что стало темно. Тяжёлые тучи надвигались на вокзал, на перрон, на поезд, на неё. Дождь, ливень сплошной стеной приближался по полю, прилегающему к вокзалу. Ей не хватило нескольких метров, чтобы укрыться от ливня в чреве поезда и в вагон она входила мокрая насквозь. Благо было во что переодеться. Попросила соседку выйти из купе, так уж случилось, что девушка стеснялась своей внешности, а тут ещё и переодеваться перед незнакомой женщиной. Но та, окинув её взглядом, в котором читалось: «было бы на что смотреть», вышла. Лиза сняла мокрую одежду и переодевшись в сухую, открыла дверь купе, нашла взглядом соседку и сказала: «Спасибо, можете заходить». Соседка ещё постояла немного и только после этой мхатовской паузы, соблаговолила занять своё место. Поезд тронулся, стук колёс пытался перестучать дождь. Сидя у окна купе Лиза слушала как соревнуются колеса с каплями дождя в том, кто кого перестучит. Колёса выстукивали какое-то подобие монотонной мелодии, дождь же пытался убедить всё вокруг, что миром правит хаос. Иногда в это стучащее соревнование вмешивался отдалённый рокот грома, и молния рассекала небо, как бы предупреждая: «Если кто-то из вас собьётся с ритма стука, тот будет неминуемо наказан». Мелодия колёс и дробный стук крупных капель дождя убаюкивал. И, конечно же, Лиза не заметила, как заснула. Сон, как часто она прибегала к его спасительному забытью. Лиза любила вздремнуть после обеда в выходной день. Сон спасал от реальности, от перипетий жизни, от воспоминаний, от боли и пустоты, от суеты, от людей, от всего, что окружало её. Ей, за редким исключением не снились сны. Сегодня настало то редкое исключение. Лиза видела отца, но не полностью, она почему-то не могла вспомнить в подробностях его лицо. Помнила только, что оно было добрым. Добрыми были глаза, улыбка, даже нос казался добрым и ямочки на щеках. Ещё, Лиза помнила, что на лице отца были усы. А вот руки она помнила очень хорошо. Сильные руки папы, которыми он её обнимал, которыми подкидывал её вверх и ловил, когда она была маленькой. В такие моменты ей не было страшно, рукам отца она доверяла, и они никогда её не подводили. Ещё отец не любил одежду с коротким рукавом, даже в жару он носил рубашки с длинным рукавом, закатанными по локоть или чуть выше. Лизе так же запомнились волоски на руках у отца, они были такие мягкие и она любила их гладить, когда они вместе смотрели мультики или читали книжки. Маму Лиза помнила очень хорошо. Это была красивая женщина с тёмными, длинными, вьющимися волосами, до середины спины. Стройная. Ей очень шли сарафаны. Она часто улыбалась. Она была счастлива. Порой у Лизы возникал вопрос: как у такой красивой женщины могла родиться дочь такая, как она? Но она никогда не хотела знать на него ответа. И вот этой ночью, эти любимые ею люди пришли к ней во сне. Она видела, как папа с мамой в ослепительном солнечном свете идут к облаку, и заходят в него. Внутри облака были сиденья, а также там были другие люди. Вдалеке, среди других облаков, стояла не молодая женщина, с облаком на голове, или это были волосы, такие же, как и у неё. Женщина махала рукой маме с папой. Это бабушка Фрося, поняла девушка. Родители помахали ей в ответ, сели на свободные места и дверь, представляете, в облаке закрылось, и оно стало двигаться. Оно влилось в поток других облаков, которые двигались упорядоченно, как машины на проезжей части. Вдруг Лиза заметила, чёрную-чёрную тучу. Она мчалась на огромной скорости, нарушая чинное движение облаков. Лиза хотела зажмуриться, но не могла. И вот, эта чёрная туча разрослась до неимоверных размеров, заполнила собой пол неба, скрыла солнечный свет и врезалась в облако, в котором мирно сидели её родители. Чёрное смешалось с белым. Но чёрного было больше. Раздался лязгающий звук. Лизавета открыла глаза. Она лежит на кровати в купе. Поезд, лязгнув ещё раз и задрожав всеми своими суставами, дёрнулся в последней конвульсии, остановился и тяжело выдохнул воздух из тормозной системы. В окне был «нарисован» вокзал. Немногочисленные люди не спеша сновали по «нарисованному» вокзалу. Повернув голову, девушка увидела соседку с чемоданом, готовую покинуть этот мир, который зовётся – закулисье вагона поезда дальнего следования. Соседка слегка улыбнулась, и пожелав хорошей дороги, навсегда покинула свою спутницу. Лиза осталась одна. В который раз.