И я в Москву пешком попёр!

А то и устроят сбор пожертвований в свою пользу:

– Извините! Наша гитара пошла на дрова! – войдя в вагон, молвило, выдыхая на пассажиров жуткий перегар, неформального вида «байкерское чудо».

Следом второе, такое же, изрядно потрёпанное:

– Но мы всё же споём!

Вагон с дачниками впал в лёгкое замешательство.

Тут появился третий, держа перед собой солдатскую каску времён Великой Отечественной войны. И вся эта алко-мото-братия запела хором, не попадая в ноты и ритм: «Вставай страна огромная! Вставай на смертный бой!…» Несмотря на то, что пели они ни в зуб ногой, всё ж энергетику излучали отменную, хотя и выглядели довольно комично.

Накануне как раз прошло двадцать второе июня. Мелкие купюры с медяками сыпались в каску. Давненько Опоссум, Леший и Дизель не видели столь щедрую публику: «Молодцы, мило́чки, хоть слова знаете!»

Пройдя с этим «номером» все четыре вагона, каску наполнили почти до краёв. В результате «Ерши» залили в баки мотоциклов бензин, да ещё и самим на закуску с выпивкой кое-что осталось.

Как-то так сложились, что на Грушинский фестиваль16 Драйв Мото Братство в полном своём составе поехало «безлошадным», часть их техники была в ремонте и соответственно не «на ходу». Алёнка тоже, отпуская Виктора с Михаилом, настаивала, чтоб мотоциклы не брали, не то чтоб Опоссум её сильно послушал, но так и получилось – поехали без мотоциклов.

Электричка забита битком, однако не тесно, потому как все одного поля ягоды – «туристы». Кто-то поёт под гитару. Кто-то травит анекдоты. В общем, едут весело. Тут в салон вошли контролёры…

Миха её сразу узнал, эту противную волосатую родинку над губой! Опоссум решил подшутить над ней непременно. Отомстить за те «нервы», что она ему «сделала», когда они ехали от ролевиков. Сына он отправил на соседнюю лавку, к Бомбе. А сам, быстро изложив свой нехитрый план Лешему, снял очки, повязал бандану и, усевшись на прежнее место, стал ждать, когда «волосатая родинка» подойдёт поближе.

Контролёрши планомерно проверяли билеты. Вдруг, совершенно неожиданно, какой-то пассажир шумно вскочил с места и с воплями, размахивая руками, словно тонущий пловец, бросился в сторону одной из них:

– Ба-а-а-буля! Бабуля! – надрывался Миха, изображая собой что-то среднее меж свихнувшимся бабуином и злой натравленной собакой. Леший, вцепившись в ногу Батьки Вольного Опоссума, тянул его на себя, якобы еле-еле сдерживая. Миха скакал на одной ноге, почти волоча за собой Сергея. Контролёрши оторопели, замерли, не зная что делать. Пассажиры, наблюдая всё это, сначала тоже ничего не поняли. Та из контролёрш, что не подверглась агрессии «идиота», стала медленно пятиться назад и, перекрестившись, семенящими шажками направилась к выходу. «Волосатая родинка» остолбенела, стояла словно вкопанная. А Опоссум, припадочно хрипя, уже брызгал на её лицо своей слюной и вот-вот был готов откусить ей нос. Леший, изображая страшные усилия, оттягивал его на себя, не давая коснуться «бабули». «Вагон» начал дружно и неистово смеяться, фактически «катаясь по полу». Голос из толпы скомандовал отрывисто и ёмко:

– Беги, бабуля! Беги!

Бабуля-контролёр, инстинктивно поддавшись команде, ринулась прочь к концу вагона. Дважды впопыхах спотыкнувшись, но всё же довольно быстро подбежав к дверям тамбура, «родинка» опомнилась и приостановилась:

– Я сейчас с милицией приду! – выпалила она и скрылась за дверями.

Мишка смеялся до слёз.

Через какое-то время появилась «бабуля» в сопровождении мрачно-угрюмого наряда милиции.

– Где ж ентот? Тута он был! Ну, сущий зверь, сущий зверь! – причитала она, проходя вдоль рядов и всматриваясь в лица пассажиров.

Тем временем Михаил, всем своим видом воплощая примерного папашу (вновь с очками, в совершенно другой, взятой «напрокат», футболке, естественно без банданы, которой и след простыл), играл с Виктором «в машинку», раскатывая её у себя на коленях.

Закончив безрезультатные поиски, милиционеры и контролёрша удалились «не солоно хлебавши».

– Для «бабули» сегодня была яркая зарисовка того, о чём я всегда говорила: «Если тебе по жизни постоянно попадаются «неадекваты», то вероятнее всего дело не в них, а в тебе самой», хотя не факт, что она это поняла! – подытожила разыгранную Опоссумом сцену Бомба.

Как отблеск от заката, костёр меж сосен пляшет,

Ты что грустишь, бродяга, а ну-ка, улыбнись.

И кто-то очень близкий тебе тихонько скажет –

Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались.

Олег Митяев

Всероссийский фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина (или попросту «Груша») переживал не самые лучшие времена. Подобно расколу христианской церкви почти тысячелетней давности17, Грушинский разделился на два лагеря. Теперь его проводили одновременно на двух разных площадках: на Мастрюковских озёрах и на Фёдоровских лугах. Находясь в состоянии разлада, каждая из сторон била себя в грудь, заявляя: «Это мы настоящие барды! А те другие – тьфу, тьфу на них! Вместе с ними не то что петь – рядом под куст не сядем!»

«Ерши» поехали на традиционное место, на Мастрюки, не потому, что поддерживали именно эту из рассорившихся сторон, просто так было ближе к Самаре, удобнее добираться, да и привычнее.

Электропоезд остановился на до боли знакомой платформе. Словно горох высыпались из вагонов пассажиры. Электричка вмиг опустела и строго по расписанию сиротливо двинулась дальше в сторону Тольятти. Коваль вспомнил тот далёкий год, когда он вместе со своим дедом-фронтовиком вот так же на электричке впервые поехал на Грушинский. Как они, по незнанию, интересовались на какой станции выходить, и им ответили: «Там все выйдут – не ошибётесь!» С тех пор на «Груше» мало что поменялось, здесь почти всё было как и прежде. Внизу, у подножия горы, на водной глади, всё так же покоилась главная сцена фестиваля в виде гитары, на другом берегу озера, на «главной поляне», напоминавшей собой большой муравейник, сновали люди. Изменился только спуск от железнодорожной платформы: когда Сергей посетил «Грушу» впервые, металлической лестницы ещё не было, тогда спускались и поднимались по обычной тропинке (лестницу на её месте соорудили позже). Да вот ещё понастроили электрифицированных срубовых гостевых домиков, хотя такое усовершенствование, по мнению Лешего, для настоящих туристов ценность представляет довольно сомнительную.

Вновь прибывших встречал Миомир, он стоял у Доски объявлений. Той самой легендарной Доски, на которой в пору, когда ещё не было сотовых телефонов, все друг другу писали, в каком месте расположился их лагерь, и сообщали, где и во сколько можно встретиться. С появлением мобильной связи практическая надобность в таких объявлениях отпала, но традиция сохранилась.

Миомир довольно улыбался:

– Привет! Что-то вы припозднились!

– Привет, привет! Да нет, всё по графику! – отвечал ему Леший. – Где лагерь разбили?

– Лагерь прям здесь, на горе, чуть левее. Там внизу, – Миомир махнул в сторону спуска, – ментовские патрули. На алкоголь всех шмонают, будто «Груша» трезвее станет. Мы решили: смысла туда спускаться нет, с горы и так всё хорошо видно.

– Ну правильно решили, веди.

Миомир бодро, «налегке», зашагал по шпалам в ту сторону, откуда прибыла электричка. Остальные, гружёные рюкзаками, пошли за ним.

Расположение лагеря действительно было удачным: в стороне от суеты, шума и гама, при этом вся фестивальная поляна как на ладони.

Ролевики уже поставили четыре палатки и «застолбили» место для остальных, отгородив его натянутой меж деревьев трассировочной лентой. В центре лагеря горел костёр. Над огнём, на поперечной палке, лежащей на рогулинах, висел котелок, в котором кипела вода.