– Ну зачем же так расточительно. Они же все маги. На рудники их или на фабрики. Приковать и выжать до капельки.

Поднос оттягивал руки. Я прикусила язык – мое мнение никого не интересовало – и побежала дальше.

Приковать и выжать! Да, так магов-преступников и наказывали. Их редко казнили. Куда чаще заставляли работать до самой смерти. Не знаю, что хуже – смерть быстрая или вот такая, оттянутая на несколько лет. Бунтовщикам не позволят больше увидеться с родными. Их пища будет скудной, постель жесткой и холодной, но зато и болеть им не позволят. Они нужны живыми. Они ведь маги…

Утро пролетело стремительно. Спустя два часа Сусанна велела нам отдыхать, и мы без сил, мокрые насквозь упали на лавки. Плечи ломило, руки гудели.

– Вот, поешьте, – хозяйка поставила на стол чай и блюдо с пирогами. – Скоро обед уж. Марта, Феона, я вам горшок для деток собрала, потом с собой возьмете.

Мы вяло кивнули. Всего в “Хромом петухе” было три подавальщицы. Мы с Феоной пришлые, а Аннета – хозяйская племянница. Справедливости ради, между нами никакой разницы хозяева не делали, даже и напротив, нам с Феоной всегда собирали остатки еды для детей. Суп или рагу овощное, или даже жаркое с мясом. Если оставались пироги или блины, то и их в узелок заворачивали.

Работа тяжелая, оплата невысокая, но зато кормят досыта и с собой дают. Я бы уже могла бы и уйти, благо с каждым днем клиентов на уборку и чистку становилось все больше: на Юге почти нет женщин, что владели бы бытовой магией в той степени, как я. Да и патенты местный князь выдавал, а он, судя по сплетням, был мужчина с придурью. Мог и не одобрить.

Однако рассуждала я так: пока есть силы и дети малы, нужно каждую монетку оплачивать. Марэк у меня магом уродился, ему позже учителей нанимать придется. Хорошо бы к тому времени твердо на ноги встать и собственное дело открыть. С Амалой проще – девочка пошла в отца. Обычная. Таким живется проще. Готовила я плохо, дело это не любила. Все равно пришлось бы где-то столоваться. А так я двух кроликов одним выстрелом убивала: и деньги зарабатывала, и детей кормила вкусно и сытно. Еще и студенту вон оставалось, но студент вряд ли воротится.

Обед не такой суматошный, как завтрак. Публика та же, но б уже никуда не спешит, кушает основательно, медленно. Мы успеваем даже посплетничать.

– А что, в газетах не пишут – государь наш здоров? – спросила я Аннету.

– Навроде и здоров. Говорят, обгорел малеха. Жена его вряд ли оправится, да то и понятно. В детских пожар-то начался.

Я кивнула. Слышала об этом еще на Севере.

– Так ты ж с Устинска, – сообразила девица. – Нешто меньше меня знаешь?

– Мы люди темные, деревенские, – пробормотала я. – Читать-то меня и не учили. А что там люди баяли, кто знает – правда ли? Приврать-то все горазды. Вот в газетах истину пишут!

– Навряд ли уж чистую истину, но уж и не врут внаглую, – кивнула Аннета. – Что же, ты совсем не знаешь ничего?

Вот пристала! Сама, впрочем, виновата. Нечего было разговор заводить. Но уж очень меня взволновала подслушанная беседа за завтраком.

– Я в ту пору дочкой занята была да мужа хоронила. Не до новостей было. Шутка ли – вдовой остаться!

– Ах, бедняжка! – тут же сжалилась девушка. – Вот уж не повезло тебе!

– А это как поглядеть. Муж мой сильно старше был, пил много. Во хмелю буйствовал, руки распускал. Несколько раз чуть меня не прибил. Да ладно б меня, он еще и детей своих не жалел.

О подобном я здесь рассказывала впервые, раньше молчала. Просто говорила, что вдова. Неудивительно, что и кухарки готовку побросали, и Сусанна навострила ушки.

– Так зачем ты за такого пошла-то? – удивилась наивная Аннетка.

– За кого тетка сказала, за того и пошла. Я ведь сирота, у меня кроме тетки и не было никого. Мне она говорила, что мужчина хороший, надежный. Что немолод – оно и славно, зато дом у него хороший, лавка своя. А вон оно как оказалось.

– А умер от чего? – приоткрыла рот Фенька. – Допился?

– Допился, – кивнула я. – Зимой упал в сугроб, да там и заснул. На Севере сугробы большие, только по весне и нашли его.

– Ну, хоть дом тебе достался…

– И то верно. За все слезы мои и страдания награда. Дом я продала и на Юг уехала. Сил моих не было там оставаться. Мне все казалось, что муж из могилы вылезет да под окна придет…

Тетки заохали, а я усмехнулась про себя. Жалостливая история не могла их не задеть. Здесь, на Юге, мужики тоже пить были горазды. В сугробах разве что не замерзали, не было здесь сугробов.

Я ушла перед ужином, нагруженная горшочками с супом. Дальше справятся без меня. “Хромой петух” – таверна продвинутая. Это завтраки и обеды суматошные, сытые и для всех желающий. Ужины тут совсем другие. Убирается несколько столов, приглушается свет. Белоснежные скатерти, свежие цветы, фарфоровая посуда и хрустальные бокалы. Никаких вам деревянных мисок или глиняных чашек. Посетителя, который готов выложить за ужин немаленькие деньги, на входе встретит сам хозяин, выбритый, в лучшем своем костюме. Заказанные блюда принесет или сама Сусанна, или ее дочка, красавица Маркуша. Утром она не выходит в зал, отсыпается или гуляет по лавкам с подружками. А вечером в сарафане, серьгах и бусах степенно разносит чарки со злым вином или супницы.

Еду подают ту же самую, что в обед, но уже на красивых тарелках и щедро присыпаную зеленью. Чарку водки наливают бесплатно. Вечером в “Хромого петуха” приходят с дамами или деловыми беседами. Еда тут – лишь приятное дополнение.

Мне кажется, хозяин очень умный и здорово все придумал. Я внимательно наблюдаю за ним, не теряя надежды, что когда-нибудь и сама буду хозяйкой какой-нибудь лавки или трактира. А может, собственную прачечную открою, с моим магическим даром это возможно. Нужно только денег подкопить… Но сначала собственный дом. Может быть, даже с садом. Не из тех я людей, чтобы всю жизнь в прислуге ходить.

Большеград – город широкий, раскинувшийся привольно по холмам, но вся жизнь его в центре. На окраинах – дома да мастерские. Я же арендую квартирку так удачно, что все мои работы находятся в нескольких шагах. Много бегать не нужно. Я успеваю даже заглянуть домой и отдать Катерине горшок с супом. Обняв детей, спешу в ратушу, где уже окончен рабочий день важных господ-чиновников. Здесь пусто и темно, и никто не мешает мне творить магию. Мне свидетели не нужны.

В отделе магического учета я указала третий уровень дара, маленький, не слишком пригодный для работ. Но по-настоящему дар мой уже доходил до шестого, а может, и до седьмого рубежа. Но сказать об этом я никак не могла, потому что непременно начались бы расспросы: кто такая, откуда взялась? Одаренные простолюдины – большая редкость. Вся магия – у аристократии.

Магия – это всегда власть и деньги.

Уборка в ратуше не занимает много времени: убрать пыль, почистить полы, собрать в коробку найденные под столами бумаги, перья и скрепки. Я успеваю заглянуть в некоторые небрежно брошенные на столах записи.

Фрол Медник просит развода с женой. Уверяет, что у нее ноги холодные, спать с ней неприятно. Голова резонно отвечает, что жену согревать нужно. И приказывает выдать Меднику три пары шерстяных носков за счет казны.

Самуил Коржиков жалуется на птиц: нападают, таскают хлеб из подносов уличных продавальщиков, гадят на мостовую. Давеча утащили не меньше дюжины ватрушек. Голова настоятельно рекомендует завести пару молодых кошек и кормить продавальщиков, прежде чем отправлять их с подносами сдобы на улицу. А что до мостовой, то мыть ее должен сам Коржик.

Я невольно улыбнулась и исправила две помарки: мой дар и на такое способен. Была б я сплетницей – кумушки меня б обожали. Но мать всегда говорила, что пустые разговоры – признак небольшого ума. И вообще, язык может нанести раны страшнее кинжала.

Еще раз пробежавшись по лестницам и проверив, сверкают ли медные дверные ручки, я с довольством киваю. Работа выполнена хорошо, я могу быть спокойна. На столе у головы лежат три серебряные монеты, я беру из них одну – справедливая плата за мой труд. Жаль, что банк уже закрыт. Впрочем, завтра у меня выходной, и я потрачу эту монету на теплые сапожки для детей. Осень скоро войдет в свои права.