Она шла быстро, почти торопливо. Я держался на расстоянии, чтобы она не заметила.

Марьям остановилась у парка, сняла платок, вытерла лоб и начала ходить по кругу. Ходила энергично, с таким выражением лица, будто решала важную задачу.

Я не мог понять, что происходит. Это и были её “дела”? Прогулки? Я стоял в стороне, наблюдая, и чувствовал, как внутри закипает раздражение.

Когда она вернулась домой, я был уже там.

– Ты опять ходила? – спросил я, пытаясь скрыть раздражение.

– Да, – спокойно ответила она, не глядя на меня.

– И что это тебе даёт?

Она остановилась, посмотрела мне в глаза и тихо сказала:

– Свободу, Адам.

– Свободу? – переспросил я, чувствуя, как раздражение накатывает волной. – Ты думаешь, что у тебя не было свободы все эти годы?

– У меня была свобода выполнять твои требования, убирать за вами, готовить, стирать и молчать, когда мне хотелось сказать, что я устала, – она говорила спокойно, но в её голосе звучала усталость. – Теперь я хочу свободу выбирать, что делать для себя.

Её слова задели меня, как будто она обвинила меня в чём-то.

– Я работаю для этой семьи, – начал я, повышая голос. – Ты всегда была довольна.

– Ты так думал, Адам, – перебила она. – Но это не значит, что так и было.

Я не мог отпустить это просто так. После её слов я чувствовал, что должен что-то сделать. Её спокойствие раздражало меня больше всего. Казалось, что я ничего не могу контролировать.

Я пошёл к матери. Она всегда знала, как на неё повлиять.

– Мама, Марьям стала… другой, – начал я, как только зашёл в её комнату.

Она подняла глаза от своего вязания.

– Что ты имеешь в виду?

– Она теперь выходит куда-то без объяснений, говорит, что ей нужна свобода, и вообще ведёт себя странно, – выпалил я, надеясь, что она поддержит меня.

Мать нахмурилась.

– Ты дал ей слишком много воли, Адам. Женщина должна знать своё место. Она, видимо, решила, что может делать всё, что захочет.

– Вот именно! – подхватил я. – Ты поговоришь с ней?

– Конечно, поговорю, – сказала она строго.

Позже я услышал, как мать остановила Марьям в коридоре.

– Марьям, что это я слышу? Ты уходишь из дома, оставляешь всё на детей и мужа? Разве ты забыла, что такое быть хорошей женой?

Я ожидал, что Марьям начнёт оправдываться, как всегда, но она стояла ровно, её лицо оставалось спокойным.

– Мама, я не забываю о своей семье. Но я не могу забыть и о себе, – ответила она.

– О себе? – голос матери стал громче. – Женщина создана для семьи, для мужа и детей. А ты теперь вдруг решила, что твои желания чего-то стоят?!

Марьям стояла перед свекровью, держа себя спокойно, но твёрдо. Её голос звучал уверенно:

– Мама, я много лет жила только ради семьи. Всё, что я делала, было для дома, для мужа, для детей. Но теперь я понимаю, что, если я не начну заботиться о себе, никто этого не сделает.

– Это неправильно, – возразила мама, пристально глядя на неё. – В наше время такого не было. Женщина не думала о себе, она думала о своей семье.

Марьям мягко улыбнулась.

– В ваше время, мама, женщины тоже уставали, но не могли этого сказать. Они не имели права голоса. Но теперь всё по-другому.

– По-другому? – мама всплеснула руками. – Это твоя подруга тебя этому научила? Она сбивает тебя с пути, Марьям.

– Нет, мама, – ответила Марьям спокойно. – Она просто напомнила мне, что я тоже человек.

Эти слова, казалось, повисли в воздухе. Мама молчала, пытаясь найти что ответить. Но Марьям уже повернулась и ушла на кухню, оставив её стоять в растерянности.

Когда я услышал этот разговор, я не мог больше молчать. Я вошёл в кухню, где Марьям мыла овощи для салата.

– Ты вообще понимаешь, что делаешь? – спросил я резко.

Она обернулась ко мне, сохраняя спокойствие.

– Что именно я делаю, Адам?

– Ты разрушаешь нашу семью! – выпалил я.

– Разрушаю? – в её голосе звучала лёгкая ирония. – Нет, Адам. Я просто перестала жить так, как удобно только тебе.

Я не мог сдержаться.

– Ты начала гулять где-то, слушать подругу, изменять свой распорядок… Что дальше? Ты перестанешь готовить?

– Если нужно будет, перестану, – спокойно ответила она, продолжая нарезать овощи.

– Ты меня не слушаешь, – сказал я, чувствуя, как теряю контроль.

Она отложила нож, посмотрела мне в глаза и сказала:

– Ты привык, что я всегда молчу, всегда соглашаюсь. Но это было раньше, Адам. Теперь я думаю о себе.

– А как же семья? – выкрикнул я.

– Семья останется, – тихо сказала она. – Но я больше не позволю себя уничтожать.

Эти слова прозвучали как удар.

Я пытался справиться с этой новой Марьям. На следующий день я начал наблюдать за тем, что она ест.

– Почему ты не ешь хлеб? – спросил я за завтраком.

– Не хочу, – ответила она спокойно.

– Ты что, на диете? – спросил я, усмехнувшись.

– Можно сказать и так, – она отставила тарелку.

– Ты серьёзно? В твоём возрасте это уже ничего не изменит, – бросил я, не скрывая насмешки.

Она посмотрела на меня, улыбнулась.

– Я говорю, что тебе есть?

Я не знал, что ответить. Её уверенность снова вывела меня из равновесия.

Я снова поговорил с матерью.

– Мама, она стала какой-то другой. Ты видела? Она даже с тобой спорит.

– Адам, ты должен быть строже. Женщина должна знать, где её место. Покажи ей, что в доме главный ты.

Но когда я попытался “показать”, всё обернулось иначе.

– Адам, – сказала она однажды вечером, когда я снова начал спрашивать, куда она уходит. – Ты можешь продолжать жить, как жил, но я больше не буду.

Её слова звучали так твёрдо, что я почувствовал, как теряю не только контроль, но и саму Марьям.

Это было обычное утро, ничем не отличающееся от других. Дети уже сидели за столом, ели завтрак и спорили о чём-то своём. Адам, как всегда, молчал, поглощённый своими мыслями.

Я же стояла у окна кухни, смотря на улицу, где начинался новый день. Внутри меня клокотало ощущение, что всё идёт не так, как должно. Это был не гнев, не отчаяние, а тихий, почти болезненный бунт, который набирал силу.

Мне захотелось домой. Не в наш дом с Адамом, а в тот, где я выросла. В село, к родителям. Я не планировала поездку заранее. Обычно я ездила раз в месяц, но теперь всё было иначе.

“Я хочу уехать. Одна. Сейчас.”

Эта мысль показалась странной и даже пугающей. Раньше я всегда брала с собой детей, убеждая их, что это важно. Но последние поездки превратились в сплошное разочарование.

Ахмед, мой старший сын, вырос и отдалился. Он считал себя взрослым и не стеснялся показывать, что ему всё это “неинтересно”. Последний раз он вообще отказался выходить на улицу, проводя всё время в телефоне.

Алия всегда была моим маленьким ангелом. Теперь же она хмурилась, жалуясь на то, что в селе скучно, грязно и вообще некомфортно.

Иса… даже Иса, который раньше бегал за бабушкой, помогал деду, смеялся с прабабушкой, теперь сидел рядом с Ахмедом, жалуясь на жару.

Я вспомнила нашу последнюю поездку, когда дети буквально уснули с телефонами в руках, едва добравшись до родного дома.

После ужина мама сказала мне:

– Марьям, зачем ты их возишь, если им всё это не нужно? Они даже с бабушкой толком не поговорили.

Эти слова резанули меня. Мне было больно. Я столько лет старалась поддерживать связь между поколениями, но вдруг осознала, что дети не ценят этого.

В этот день, глядя на своих детей, я поняла: я устала пытаться. Пытаться убедить их, что это важно. Пытаться вдохновить их на то, чего они не хотят.

“Я поеду одна.”

Эта мысль показалась одновременно освобождающей и пугающей. Это был новый вызов самой себе.

За ужином, как обычно, было шумно. Ахмед ел одной рукой, другой листал что-то в телефоне. Алия, недовольно хмурясь, ковыряла вилкой в салате. Иса, самый младший, молча ждал, пока я подам ему чай. Адам сидел напротив, погружённый в свои мысли.