— Почему мне не позвонили? Почему не сообщили?! Я — жена, имею право знать!!!
Ноги подогнулись, я рухнула в центре гостиной, обхватила себя руками и начала раскачиваться из стороны в сторону.
— Тише, доченька, успокойся! — мама попыталась меня обнять, но я вырвалась и упала на диван. Он ушел. Миша ушел из моей жизни навсегда, не оставив следов. Голоса не было, я могла только сипеть.
— Что с могилой? Почему? Как? Я не понимаю… Объясни. Что за бред про воду?!
— Миша отдал распоряжение об экстренной кремации, Ника. Вот. Только ради того, чтобы ты не приходила плакать на его могилу.
Мама вышла в коридор и вернулась, неся в руках керамический сосуд с крышкой. Это… мой Миша. Кремация… его прах…
— Он просил, чтобы ты бросила эту канопу в реку и отпустила его душу… — это были последние слова мамы, которые я услышала.
От любви мне осталось только «штормовое море», которое я делала по заказу своего Марса. Этот девятый вал накрыл с головой, закрутил и выбросил на берег без сознания. Свет в глазах погас, меня поглотила благословенная тьма, в которой не было боли и слез. Только холод и пустота. Одиночество и тишина.
Меня качало на волнах, временами откуда — то издалека доносились чужие голоса, но я не обращала на них внимания, потому что среди них не было голоса моего любимого мужчины. Едва поднявшись на поверхность, я видела мутный свет, а затем вновь возвращалась на глубину. В темноту и в тишину.
=49=
— Ника…
Ощущение, что я лежала под толстым ватным одеялом, которое придавило не хуже бетонной плиты. Мозг отказывался обрабатывать информацию и покинул чат. В голове стоял тихий мерный гул, ресницы слиплись, не позволяя открыть глаза. Я стояла на границе миров, застыв посередине. Уже не здесь, еще не там, и мне было хорошо. Лучше пустота, чем боль.
— Ника!
Хоть и с трудом, но я узнала родной голос, который слышала с самого детства. Папа.
— Ника, хватит! — металлические ноты неприятно резали слух, солоноватым вкусом отзываясь на кончике языка. — Пора приходить в себя!
Холодные капли упали на лицо, и я вздрогнула. Весы Вселенной качнулись, в клепсидре времени еще одна капля сорвалась вниз. Та самая капля…
— Папа… — я с трудом облизала пересохшие губы, разлепила глаза. — Где я?
— Дома, дочка. У себя дома… — отец сидел на стуле возле моей кровати и держал меня за руку, мама стояла в изножье кровати.
Штормовое море — зафиксировал знакомый интерьер мой мозг, страшные события хлынули в распахнутые ворота сознания. Я всхлипнула.
— Хватит, дочка! Достаточно!
— Мне больно, папа…
— Все переживают потери, Ника. Люди уходят, хочешь ты этого или нет, — голос полковника Демидова немного смягчился, но стальные нотки все еще резали слух. — Пора возвращаться к жизни. У тебя есть сын, работа, люди, за которых ты несешь ответственность…
— Рома! — ахнула я и села в постели. — Сынок! Где он?
— Вот то — то же… — выдохнул папа. — Вспомнила, наконец. Рома с отцом, не волнуйся. Они уехали на спортивную базу.
— Но школа…
— Договорились на дистанционное обучение. Все в порядке с парнем, а вот ты, Ника…
Я осмотрелась вокруг. Да, это моя спальня. Наша с Мишей. За окном царили сумерки, в квартире — полумрак. Из гостиной через приоткрытую дверь пробивался слабый свет. И тишина. Такая громкая, пронзительная, от которой звенело в ушах.
— Расскажите мне все, — выдохнула с трудом, и запрокинула голову, чтобы сдержать новый водопад слез. Похоже, мой организм генерировал соленую воду без ограничений.
— Хорошо, только после этого ты встанешь, придешь в себя и вернешься к жизни, Ника. Хватит жалеть себя, подумай об остальных.
— Я спала всего несколько часов…
— Ты отключилась на три дня, дочка. Семьдесят два часа выкинула из жизни, провалившись в страдания, — оборвал меня папа, махнув рукой в темный угол. Только сейчас я заметила, что там стоял штатив для систем, а на сгибе моего локтя белела стерильная повязка, закрывающая прокол катетера.
— Расскажите…
Клацая зубами о края чашки, которую подала мама, я сделала несколько глотков воды, откинулась на подушку и приготовилась слушать.
— Миша пришел к нам три месяца назад, Ника. Он рассказал о диагнозе, покаялся, что не предупредил тебя о своей болезни…
— Я должна была знать, — прошептала, мысленно представляя яркие синие глаза мужа, его фигуру. Картинка опять поплыла перед глазами, а горло перехватил спазм. Замолчав, я кивнула отцу и тот продолжил.
— Наверное, да, дочка, — я дернулась в ответ, но папа выставил руку вперед, предупреждая мои возражения, — но попробуй представить, во что превратилась бы твоя жизнь. Каждый миг — страх, каждая минута — ожидание смерти любимого мужчины. Три года вашего счастья стали бы тысячью дней и ночей бесконечного ужаса. Поверь, с ума сходят и от меньшего… Мы с мамой поддержали Михаила в том, чтобы ты и дальше ничего не знала об аневризме, так что мы готовы взять на себя ответственность за решение и принять твои упреки. Но все было сделано ради твоего счастья, Ника. Ты отказалась бы от счастья с Мишей, зная, что через три года вам придется расстаться?
Папа резал по живому, не стараясь смягчить или приукрасить ситуацию. Он всегда был таким, предпочитая жестокую правду.
— Нет, не отказалась бы.
— А если бы знала дату расставания?
— Не надо, папуля. Пожалуйста…
Бороться со слезами не получалось. Бесконечными ручьями они текли по щекам, капали на пододеяльник. Я понимала смысл слов и даже соглашалась с ним, но сердце отторгало все произошедшее. Боль пульсировала в груди.
— Но зачем выносить все вещи? Почему нет могилы? Это жестоко…
— Могила привяжет тебя, не даст жить дальше, — мама перехватила инициативу рассказчика. — Ты можешь решить переехать в другой город, а его могила останется тут. И что?
— Я останусь в Москве…
— Что и требовалось доказать, — спокойно кивнула мама. — Любовь и память мы носим в себе, детка, они не хранятся под каменной плитой, а что касается вещей… Я уверена, что сейчас ты спряталась бы в шкаф с его одеждой, стараясь окружить себя его запахом, прикасаясь к его костюмам…
— Да… — и пусть мне почти тридцать семь, но я вела бы себя именно так, как говорила мама. Нырнула в пучину воспоминаний, задохнулась под тяжестью потери.
— Вот тебе и ответ, Ника.
— Он написал, что вода должна вернуться к воде. О чем это? — я с трудом выдавила нужные слова. От пробуждения не стало лучше. Боль вернулась, открытая рана снова начала кровоточить. Сколько времени должно пройти, чтобы я начала хотя бы нормально дышать?
— Когда Миша был у нас, я случайно обмолвилась о том, как ты однажды сравнила его с полноводной рекой. Твоему мужу понравились эти слова.
Все ответы получены, но легче от этого не стало. Я не понимала, как жить, за что ухватиться, когда нет ни сил, ни желания даже свесить ноги с кровати. Словно почувствовав мое настроение, папа снова заговорил.
— Рома возвращается послезавтра, дочка. Пора приходить в себя. Ты же не хочешь, чтобы твой сын сошел с ума от беспокойства, глядя на то, в кого превратилась его мама?
Послезавтра… Значит у меня еще есть эта ночь и целый день. Так много и так мало.
— Не хочу, конечно. Я справлюсь. Спасибо вам.
Я села на кровати, а затем медленно встала. Мир медленно кружился вокруг меня, умудряясь при этом плавно покачиваться. Эти качели — карусели продолжались до тех пор, пока теплые руки мамы не легли мне на плечи, а потом папуля обнял нас обеих. Я справлюсь, выдержу. Папа прав: не я первая, не я последняя теряю любимого человека. Жизнь продолжается, пусть даже в груди зияет огромная дыра, края которой постоянно кровоточат.
— Вот и славно, — рокотал над ухом отец. — Я возвращаюсь домой, а мама еще поживет у тебя, Ника. Помни, что ты не одна.
Хлопнула входная дверь, оставляя нас вдвоем в темной тишине. Закрывая дверь, я закусила губу, вернулась в спальню и бросила взгляд на кровать: там была одна подушка. Только моя. Я так надеялась… Марс продумал все до мелочей, разрывая материальные связи между нами, оставляя меня одну… свободной, но разбитой в хлам и…
