— Спускаемся вниз! — увидав, что неприятель ретировался, скомандовал Гончаров. — Тихо, не спеша, братцы. Не боись, неприятель нам мешать не будет! Помните: спуск на скалах всегда опаснее, чем подъём. Тихонько слазим, по пять раз каждый камень проверяем, трогаем!
— Говорил же, в темноте тяжко спускаться будет, — причитал сползший с очередного валуна Лёнька. — А ну как опять обвал вдруг случится? Всех ведь тогда похоронит.
— Не каркай, дурак! — рявкнул Кошелев. — Перед молодыми не срамись! Скулишь, как баба!
— И слово даже не скажи, сразу бранятся, — проворчал приглушённо Блохин. Однако окрик унтер-офицера подействовал, и дальше он спускался уже молча. Прошло с десяток минут, и Тимофей наконец спрыгнул на дорогу. Один за другим на неё выбегали спустившиеся драгуны. У людей были ссадины, дыры на мундирах, но обошлось без трагедий.
— Принимайте коней! — Подскакали, ведя драгунских за поводья, казаки. Прошло три минуты, и все опять были в сёдлах.
— А хорошо у нас получилось! — выкрикнул радостный Глазин. — С полусотню мы точно тут угомонили, а главное, что время у персов забрали. Теперь ходу, ребятки, нам, похоже, всю ночь скакать придётся!
Глава 8. Перед боем
— Если у них передовой отряд около пяти сотен человек, то сколько же тогда в основном идёт? — проговорил задумчиво Кравцов.
— Тысяч пять, наверное, будет, — предположил Глазин. — А вы взятых нами языков поспроша́йте получше, может, они верное число знают?
— Да поспрашивали уже. Говорят: много, много, а сколько это «много», Бог его знает. Откуда же им точное число знать, простым всадникам? Были бы командиры не ниже сотника. Пока, с их слов, здесь только лишь конница Мехмед-Али-хана, но уже на подходе основные силы Аббас-Мирзы из-под Тебриза, а ещё неизвестно, куда ударит хан эриванский. Численность войск того и другого опять же ваши пленные не знают, твердят лишь, что много. А вот сколько это «много» и куда они пойдут? Одни лишь только вопросы без ответов.
— Ладно-ладно, молодцы, к вам тут вопросов никаких нет, — заметив огорчение на лицах Глазина и Гончарова, попробовал было успокоить их капитан. — Вы своё дело в дозоре хорошо выполнили, не зря сходили. Игорь Алексеевич, а может, и правда двинуть половину наших сил к Алагязу да укрепиться там? Тем самым мы дорогу на Артик и на Гюмри с юга и востока прикроем?
— Нет, не согласен, Павел Семёнович, — возразил пехотный майор. — Сил в нашем гарнизоне недостаточно для выставления второго поста, позиции там, на Алагязе, будут не оборудованы. Если бы месяцем раньше такому приказу быть, то можно было бы выставить ещё один форт, но уж никак не сейчас. Не переживайте, в Артике тоже наши хорошо укрепились, небось, уж сумеют встретить как подобает неприятеля. Павел Дмитриевич, а ты посылай северной дорогой в Гюмри десяток своих. — Он кивнул старшему над казаками. — Пусть начальству свезут обоих пленных и мой рапорт. А нам, господа, надлежит готовиться к бою. — Майор обвёл взглядом присутствовавших на совете офицеров. — По всему выходит, что персы с ханцами, собравшись большими силами, решили выбить нас с этих позиций. Будем стоять на них и держаться твёрдо. Если они нас из этого форта вдруг выбьют, то зайдут в тыл Каракилисскому гарнизону, и им откроется прямая дорога на Тифлис. Диспозиция боя всё та же. Сковываем натиск неприятеля на укрепления форта моими пятью ротами, а драгунская и казачья конница действует как главный резерв и как ударная сила.
— Будь здоров, Тимофей! — крикнул, заскакивая на коня, Глазин. — Ночка у нас есть для отдыха, а уж завтра, небось, шибко горячий денёк предстоит. По трофеям сочтём всё, и вашу долю завезём, не переживай, я лично пригляжу за этим.
— Да я и не переживаю, Данила Лукьянович, свидимся, — сказал, отвязывая от столба поводья, Гончаров. — Чай уж, и дальше в бою рядом стоять.
Подхорунжий поскакал в верхний конец села, а Тимофей, оседлав Янтаря, направил его в сторону реки. Амамлы не спали, в темноте катили в сторону форта обозные повозки, пару раз, пока ехал, обогнал по пути пехотные колонны. Вот и знакомый боковой переулок, свернув в него, проехал в конец, здесь показались стоящие у водяной мельницы занимаемые взводом дома. На дороге стоял караул, а сами строения были освещены кострами. Прибывшие из дозора драгуны, почистив и обиходив коней, уже готовили на них ужин.
— Ваше благородие, я вам воды только что нагрел, — принимая поводья, проговорил Клушин. — Там, на задах, в бадейке у смоковницы холодная, таз медный с щёлоком, а в двух кувшинах кипяток. Смотрите не обваритесь. Вам полить?
— Нет, Архип, не нужно, спасибо тебе. Я сам сейчас вот только мундир с себя стяну.
— Ну как скажете, тогда я пока Янтаря, вашбродь, обихожу. А по ужину маненько обождать нужно. В кошелевской артели на вас предложили сготовить, я им и приварок офицерский отдал. Не брали поначалу, но вы же сами сказали ругать их за такое.
— Правильно, что отдал. — Отстегнув саблю, Тимофей поставил её вместе с мушкетом в сенях, снял наплечные кобуры и потянулся. — Ох и хорошо! Как будто пуд веса с себя скинул.
— О-о, а мундир-то в прорехах! — покачав укоризненно головой, заметил Архип. — Где ж это вы его так, а, господин прапорщик? Новый ведь совсем мундир. Два месяца есть ли носки?
— Да по скалам пришлось лазать, Степанович, — сконфуженно произнёс Гончаров. — Вот там, видать, и ободрался. Да ничего, завтра в бой, не до прорех этих.
— Сымайте, сымайте, починю. — Дядька засуетился. — Не дело это — господину офицеру перед нижними чинами в рванине стоять. Да и начальство увидит, может заругать. Сымайте, я говорю, — настаивал он. — Здесь, в сенях, прямо оставляйте его и идите умывайтесь. Нательное там, на скамеечке рядом лежит. Освежитесь с жаркой дороги, и самим же потом будет славно.
Намылив щёлоком голову и тело, Тимофей полил себя разбавленной тёплой водой. Ох и хорошо! А потом холодной. Бр-р-р! Натягивая чистую исподнюю рубаху, он почувствовал прилив сил. Ох как зябко! Вот тебе и лето. Только что изнывали от жары, а теперь со стороны гор тянуло холодом. Ноги с чистыми портянками в сапоги — и бежать скорее к дому.
— О-о, быстро же вы, — выбивая пыль из драгунской куртки, заметил Клушин. — В дом ступайте, Тимофей Иванович, мокрые, как бы не просквозило, ветерок-то холодный. У меня до прошлого офицера господин капитан был в хозяевах, так он в таких случаях халат всегда надевал. Очень, знаете ли, одёжа для такого случая удобственная. Не та, что на местных обормотах рванина. Нет, такой, знаете, богатый, прямо-таки барский халат.
— А что с капитаном, где он сам сейчас, Степанович? — поинтересовался Тимофей.
— Да где уж ему быть, представился страдалец, — вздохнув, произнёс с печалью в голосе денщик. — Рану ещё при первом штурме Эривани получил, помучился пару месяцев и помер. Упокой Господь его душу. — И стянув бескозырную фуражку с головы, перекрестился.
— Да-а уж, Эривань эта много крови нам стоила, — процедил сквозь зубы Гончаров. — Ладно, Архип, пойду я в дом, мне ещё оружие нужно вычистить от нагара и хорошенько смазать.
— Так я, может, сам? — встрепенулся дядька. — Сейчас только за ужином к Кошелеву сбегаю.
— Степанович, ну мы же уже договаривались, — нахмурившись, напомнил Тимофей. — Оружие я всегда сам обихаживаю.
— Всё-всё, понял, вашбродь, как скажете. Сами так сами. Оно, конечно, оружие — это ведь как жена, никому не можно такое доверять. Всё правильно. Я ещё пару сальных свеч прикупил у мушкетёрских интендантов, как вы и сказали. На стол в комнатке их положил.
— Отлично, спасибо, Степанович! — Гончаров подхватил мушкет, кобуры и саблю, задев в темноте затылком дверную притолоку, чертыхнулся и шагнул в комнату. Выбитая из огнива искра воспламенила трут, и он поджёг фитилёк у стоявшей тут же на столе масляной лампы, а затем и обе свечи. Что уж, он не может позволить себе как господин офицер много света? Уж барствовать так барствовать! Расстелил на столе кусок парусины, выставил на него пузырёк с «деревянным», в данном случае конопляным, маслом, коробку с топлёным бараньим салом и развязал полотняную скатку, в которой возил всякие оружейные приспособы. Металлические щупы, гусиные перья, скребочки, железные и медные шильца — протравники, отвёртка, чего тут только не было. Сюда же положил обрывки очищенной от кострики пакли, ну и разумеется, сами оружейные шомпола. Работа закипела. Более всего был забит копотью мушкет, из пистолей довелось пострелять совсем немного, а вот он «поработал» хорошо. Затравочное отверстие в ударнике пришлось с натугой пробивать. Ещё пара выстрелов — и была бы осечка.
