Напоив коней и отдохнув, отряд отправился дальше. Впереди был самый трудный, полуденный переход, в конце которого людей и коней ждал ночной отдых.

Тянул заунывную песню впереди казак, цокали по каменной дороге копыта, и, покачиваясь в седле, Тимофей впал в какое-то подобие дрёмы. Вокруг него одни горы, в «прошлой жизни» на одной, не такой, конечно, большой, как Кавказские, он и провалился в «это время». Насколько же эти жизни отличаются друг от друга. Та спокойная, полная комфорта и серой скуки, и эта: динамичная, полная опасности и тревог. В ней нет, конечно, той размеренности и определённости, но вот поменял бы он её сейчас на прежнюю, и так просто и однозначно, как раньше, уже бы не ответил. Мама, отец, братишка, бабушка с дедом, самые близкие ему люди, были бы они с ним сейчас тут, в этом времени, и он однозначно бы сказал — нет, эту жизнь бы он на другую ни за что не поменял.

— Вон ту дальнюю гору видишь? — перебил ход его мыслей голос Глазина. — Да, вон она, с правой стороны и вся белая. Арагацом её кличут, самая высокая в этих местах. Вот она как раз и есть лучший указатель для перехода. Когда чуть сбоку, со скулы будет вершина, значит, совсем скоро уже и наше селение. В первый раз, когда мы сюда с проводником ехали, сказал он, что это священная гора для местных. На ней ещё древний святой Григорий молился, а с неба ему неугасимая лампада светила. Пока видишь как, гора эта для нас как бы сейчас впереди и прямо по ходу, вбок она не зашла, значит, нам долго ещё по тракту ехать.

Прошло несколько часов, и действительно белоснежная гора начала смещаться. Тени на дороге стали длиннее, и даже начал постепенно спадать жар. Ехавший рядом с Тимофеем подхорунжий хмурился и нет-нет да и подсылал к себе приписных или урядников, меняя головные дозоры или заставляя проверить какое-нибудь боковое ущелье.

— Данила Лукьянович, ты чего такой, тревожит что-то? — полюбопытствовал Тимофей. — Чем ближе отдых, тем ты хмурее.

— Не заметил, за весь день ни один путник нам не встретился? — проговорил тот озабоченно. — Обычно в разъезде не обоз, так просто какой-нибудь местный попадётся, а это ни одного встречного. Не нравится мне это. Ладно, до Апарана недолго уже. Нужно будет там получше селян поспрашивать, может, чего-нибудь они эдакое слышали.

Дважды перешли небольшую изгибистую речку Казах, и уже затемно отряд приблизился к большому селению.

— Кажись, тихо, — всматриваясь в еле видимые очертания домов, проговорил Глазин. — Шума никакого нет, собачки только побрёхивают.

— Местные воду с реки выносили в бурдюках, — доложился урядник головного дозора. — Тихонько так, неспешно, совсем по-мирному шли, никого не боясь. Видать, для скотины воду к сарайке несли.

— Ну ладно, коли так, тогда поехали, — принял решение урядник. — Тут три улицы всего, правда, длинные. Одна, главная, вдоль дороги тянется, вторая внизу у самой реки, и третья к реке, их пересекая, спускается. Давай-ка, Тимофей, как ранее договаривались, мы весь день дозорим, а вы ночь караулите.

— Ох и хитёр же ты, Данила Лукьянович.

— Да чего хитёр-то! — фыркнул тот. — Вы же дорогу не знаете, кому же, как не нам, днём дозорить?

— Ладно, ладно. Десяток хоть бы оставил при конях. Пусть хоть всю ночь дремлют около моих.

— Это можно, — согласился подхорунжий. — Поужинаем, и сразу пришлю. Ты тогда на южном и северном выезде пикеты выставляй, а я сразу после ужина по пятёрке своих к каждому пришлю. Ладно, я полусотню вниз к реке повёл, там, на нижней улице, мы и расквартируемся.

— Хорошо, — Тимофей оглянулся и махнул рукой Кошелеву. — Федот Васильевич, выставляй тут на северном выезде пятёрку Блохина, Чанова я сам на южном выставлю. Отделение Плужина во второй трети ночи дежурит, Кузнецова в последней, — отдал он распоряжение. — Унтер-офицерам расквартировывать личный состав и позаботиться об ужине! Поехали, Ваня. — Он кивнул Чанову, и шесть драгун тронулись по дороге к Эриванскому, южному, выезду. Ночь уже полностью вступила в свои права, окутав землю темнотой, зарождавшаяся луна еле подсвечивала, и по краям дороги были видны только лишь размытые пятна домов. Уставшие в дороге драгуны ехали молча, думая каждый о своём. Впереди послышался какой-то гомон, и повеяло мясным духом.

— Местные, что ли, празднуют? — пробормотал Чанов. — Жареным мясом пахнуло.

— Эй, Милад! — окликнул кто-то подъезжавших, и с обочины на дорогу из темноты вынырнул человек. Он продолжал что-то говорить на чужом языке, а со стороны домов слышался хохот и шум голосов.

В руках ружьё с длинным стволом, на пояс прицеплена кривая сабля, сам в кафтане, на голове войлочная шапка (кулах) — глаза выхватывали из темноты детали одежды и вооружения подошедшего.

— Вашбродь, это же перс! — воскликнул Чанов, выхватывая из ножен саблю.

— Да брось ты, отку-уда? — протянул Тимофей и тем не менее отщёлкнул курок мушкета. — Может, это местный в охранении?

Застывший при звуках чужой речи человек вдруг резко развернулся и с истошным воплем «Урус!» бросился в сторону. «Бам!» — хлопнул выстрел, и он повалился на дорогу.

— Тревога! Взвод к бою! — рявкнул Гончаров и, засунув разряженный мушкет в бушмат, выхватил саблю. — Но-о! Пошёл! — Он дал шенкелей Янтарю. Адреналин вспенил кровь, и от прежней расслабленности не осталось и следа. «Сколько персов?! Где они? А вдруг их тут тьма?! — мелькнуло в голове. — Отходить к отряду?!» Но конь уже выносил его вправо, к забору, на звук заполошных криков.

— А-а-а! — Из темноты вынырнула фигура бегущего. Резкий взмах рукой — и сабля рубанула его по голове. «Бум, бум!» — сверкнуло пламя, и громыхнуло два выстрела.

— Ура! — рявкнул Тимофей и, выхватив из ольстреди пистоль, разрядил его в сторону стрелявших.

— Ура-а! — подхватили клич за спиной драгуны.

— Иванович, в сторону, конные прут! — крикнул Ярыгин и выстрелил из мушкета по тёмному силуэту.

С воплями из распахнувшихся ворот выскочило с десяток всадников, и, не приняв боя, они ринулись по улице к южному выезду из села. С другой стороны так же выскакивали верховые и неслись прочь по дороге.

— Не лезем за ними! Огонь из сёдел! — крикнул Тимофей и один за другим разрядил в убегавших все свои пистоли.

— Свои, свои, стой! — прокричал сзади Ярыгин. — Нас не стопчите, не порубите!

К пятёрке Чанова выскочили по улице человек двадцать драгун, а за ними неслась и вся казачья полусотня.

— Тимофей, что тут у вас?! — рявкнул, осаживая рядом коня, Глазин. — В кого пуляли?

— Персы, — перезаряжая мушкет, ответил тот коротко. — В этом и в этом домах были, а на улице, похоже, их караульный стоял.

— Да как же персы-то? — почесав затылок, спросил недоумённо подхорунжий. — Спокойно же всё было.

— Не знаю, тебе виднее, Данила, твои же днём дозо́рят, видать, хорошо всё проверили, — подколол казака Тимофей и, привстав на стременах, оглядел драгун. — Взвод, спешились, оружие держим наготове! Отделение Кошелева проверяет правую сторону улицы, отделение Плужина — левую. Илья, делишь своих пополам и придаёшь людей им. Сам на левую сторону, а я на правую. Пошли, братцы! — Он махнул рукой. — Оглядываем двор и здания с осторожностью, там могут быть спрятавшиеся с оружием.

— Мы пока по дороге проскачем, — принял решение подхорунжий. — Вдруг эти недалеко отъехали. Исай! — крикнул он уряднику. — Ты со своими в помощь драгунам, все остальные за мной!

— Ваше благородие, чего нам, куда? С вами? — стал спрашивать подбежавший командир оставшихся казаков.

— Нет, тут, в сёдлах, лучше будьте, — произнёс Тимофей. — Если что, поддержите нас, а так за дорогой внимательно смотрите. Вперёд, братцы! — И вслед за Чановым скользнул в открытые ворота. — Ваня, вы двор с сараями оглядите! Лёнька, мы в дом.

Во дворе на кострище тлели угли, валялись какие-то тряпки и посудины. Тут же, неподалёку, стояли три привязанных коня. Выбив ногой дверь, Тимофей нырнул в густую темень.

— Есть кто внутри?! Отзовись, иначе стреляю!