Отчаянно жестикулируя и перемешивая русские слова с местными, ветеран, как видно, смог донести до собеседника то, что от него хотели, и тот закивал головой:

— Bəli, bəli yaxşı!^[11]

— Ну, якши, значит, якши, — улыбнувшись, проговорил Тимофей. — Ладно, братцы, нам тут нельзя долго стоять, скоро уже Копорский с остальными отделениями подъедет. По коням!

— Sağol, ata!^[12] — прощаясь, крикнул старику Кошелев и вскочил в седло.

Через час неспешной езды вдоль речки Памбак дорога повернула резко на восток. Осмотрев окрестности, Тимофей дал команду спешиться.

— Тройка Блохина, на тот холмик, ведёте с него наблюдение, всем остальным напоить коней — и можно пока отдыхать.

— Оружие из рук не выпускаем, — напомнил молодым Кошелев. — Хоть коня по́ишь, а хоть по нужде отошёл, ружьё всегда с собой. И ежели отходишь, чтобы не далече и лучше бы со товарищем. Тут никаких стеснений не может быть, ребятки, потому как война любое стеснение напрочь отменяет. И помните, один ты никакой не боец, а обычный язык для супостата. Всё время держитесь кучно.

Напоили коней, задали им по гарнецу овса из седельных сакв, сами расположились под тенью двух раскидистых шелковиц и перекусили сухарями. Нестерпимо палило солнце, и хотелось спать.

— Иван, меняй Блохина, — распорядился Тимофей. — Он там со своими уже, небось, совсем изжарился.

— Степан, Яшка, пошли! — крикнул Ярыгина и Хрисанова Чанов, и новая тройка отправилась менять караульных. Сменившись и облив себя водой из речки, они протопали под тень дерева к отдыхающим.

— Ваше благородие, разрешите рядышком пристроиться?! — Лёнька дурашливо притопнул ногами. — У вас тут тень погуще.

— Пристраивайся, — приоткрыв глаза, промолвил Тимофей. — Я уже придремать успел, даже сон вроде какой-то видел, пока ты, слон, не разбудил.

— Чего это я слон? — сопя и пристраиваясь рядом на земле, пробормотал Блохин. — Я же ведь обходительно, со всем почтением. Ох и печё-ёт нынче. Вот тебе и горы. Днём, как в печи, стоит жар, а ночью, словно бы в погребе-леднике, мёрзнешь.

— Ладно уже, хватит болтать, — проворчал Тимофей. — Тоже подремли немного, пока время есть.

То ли это сон, то ли грёзы, он опять видел, буквально ощущал себя в другом месте и времени, и снова эта залитая из окна солнцем родительская кухня. На столе ваза с пышными пионами, и парит большая тарелка с борщом. А в нём ещё не размешенная большая ложка сметаны и рядом кус чёрного бородинского хлеба. Рот наполнился слюнями. «Дима-а! Не жди отца, сам ешь!»

— Тимофей Иванович, вашблагородие, караульные сигнал подали! — Кошелев толкнул его за локоть. — Чанов свистит!

— Караульные? Кто?! Где?! — Тимофей, встряхнув головой, схватил прислонённый к дереву мушкет и вскочил на ноги.

— Да вон они с холма нам машут. — Унтер протянул руку. — Видать, увидали кого-то.

— По коням! — запрыгивая в седло, скомандовал Тимофей. — Сазонов, Казаков, коней к тройке Чанова подгоните! Остальным — на дорогу!

А на ней уже показались те, кого разглядели с возвышенности наблюдатели. С востока в сторону драгун тянулся какой-то обоз. Пока что было видно только лишь несколько верховых и самые первые повозки. Двести, сто шагов до головной.

— Бам! — разрядил пистоль вверх Гончаров. — На месте стоим! Старший каравана, ко мне! Остальным не дёргаться, а то пристрелим!

— Нет стреляй, нет, господин! — Семеня ногами, в его сторону от первой повозки бежал толстячок в стёганом халате и серой чалме. — Мы мирный, мы купец! Нет стреляй, нет, господин!

— Стой! — крикнул Гончаров, когда он приблизился шагов на десять. — Кто таков? Откуда и что везёшь?

— Купец, господин, купец, — кланяясь, произнёс толстячок. — Я Анвар, из Нахичевань идти. Там Фарак, купец из Ахар идти. — Он махнул на стоявшие за спиной повозки. — Гейдар из Сараб, Хуршуд из Маранд. Все купец идти. Дорога много-много злой человек, купец один идти, на купец нападай, купец убивай. Если купец много идти, злой человек бояться, не нападай.

— Где так по-нашему научился хорошо говорить, Анвар? — спросил его Гончаров.

— Моздок, Кизляр бывать, товар возить, — широко улыбнувшись, ответил тот. — Астрахань два года жить, базар торговать.

— О-о, да мы с тобой почти земляки, — усмехнувшись, подметил Тимофей. — Так куда караван-то, говоришь, идёт?

— Я Анвар в Эрзерум идти. — Тот приложил руку к груди. — Фарак в Тифлис, Гейдар и Хуршуд в Карс идти.

— Значит, попутчики вы пока, а потом разделитесь, — сделал вывод Гончаров. — Ну ладно, показывайте, что везёте.

— Анвар всё показать большой урус начальник в Амамлы. — Тот сморщил лицо в жалобной улыбке. — Хайдиже, хайдиже — хороший подарок дарить, в Гянджа пошлина за всё платить. Зачем показать?

— Положено, — соскакивая с коня, проговорил Гончаров. — Вдруг вы оружие с собой везёте или ещё что противозаконное? А мы есть воинское подразделение Русской императорской армии. Без досмотра через нас всё одно не проедете. И переведи своим, Анвар, пусть всё, какое есть в обозе, оружие сложат на обочине. Понятно, что для охраны оно вам нужно, но чтобы при проверке никто в руках или при себе его не держал, иначе стреляем без предупреждения! Ну-у, пошёл. — Он качнул стволом мушкета. — Быстрее пока́жете — быстрее дальше поедете.

Толстячок горестно вздохнул и засеменил к обозу. Несколько минут там шла какая-то суета, и вот он подбежал обратно.

— Господин, купец хороший, купец слушать, весь оружий сложить, как нам приказать. — И он сделал низкий поклон.

— Внимание, драгуны, тройки Блохина и Чанова осматривают повозки! — скомандовал Тимофей. — Тройка Балабанова и Кошелев с Аболиным стоят сбоку на возвышенности и держат обоз на прицеле. Сазонов, тебе при конях быть! — крикнул он молодому драгуну. — Всем всё понятно?! Штыки к мушкетам примкнуть, курки взвести, всем держаться настороже, сейчас посмотрим, какие это купцы. Со стороны Аракса, от персов, идут, потому нет им доверия, глядите поклажу внимательней. Пошли!

— Все спешились! — крикнул, подходя к колонне, Тимофей. — Анвар, переведи, чтобы твои нукеры с коней слезли. Всем остальным стоять россыпью у повозок.

Толстяк затараторил, и с десяток верховых, спрыгнув с коней, встали с мрачными лицами, держа их за повод.

— Обозная охрана. — Лёнька кивнул на прислонённые на обочине к камням ружья и сабли. — Таких и в регулярном войске не зазорно держать у персов и турок.

— Может, это они оттуда и есть, — проговорил Тимофей, оглядывая стоявших. — Откуда сейчас узнаешь. Оружие у всех хорошее, единообразное, и держатся борзо, глаза не сразу отводят.

— Да оружие-то купцам не трудно хорошее подобрать, — заметил Чанов, переворачивая в повозке тюки с материей. — Их же самих охраняют, и людей боевитых можно подобрать, даже из бывших вояк. Только плати.

— Ну да, всё может быть, — проговорил Тимофей. Его глаза встретились со взглядом одного из обозных. Был он одет в такой же, как и у всех, запылённый халат, на ногах грязные чувяки, а на голове войлочная шапка. Но даже под слоем пыли было видно, что кожа у него заметно светлее, чем у всех остальных. И глаза. Не так он смотрел, как все другие, не было той отрешённости и пустоты или, напротив, напряжённости и страха, как у остальных. Внимательный и в то же время какой-то ироничный, прямой взгляд. Тимофей подошёл вплотную. «И глаза-то у тебя серые, редко такое у темноглазых сынов гор», — мелькнула в голове мысль. — Кто таков?!

— Господин, господин. — Заслоняя сероглазого, к Гончарову метнулся Анвар. — Мой qardaşı oğlu — сын брата Джавад, хороший, хороший. Начальник, бакшиш, подарок тебе. — И вынув из кармана кожаный мешочек, протянул его Тимофею.

— Блохин, со своими ко мне! — рявкнул прапорщик. — Переверните всю эту повозку, каждую мелочь в ней осмотрите!

— Господин, бакшиш! — Толстяк, увидев, как тройка драгун скидывает всё на землю, дёрнулся к повозке.

— Стоять! — рявкнул Гончаров, перегородив путь жалом штыка. — Сейчас поглядим, что за суета у вас тут.