Заканчивается эта книга Дефо с окончанием основных событий, ради которых «Беспристрастная история» и была написана, – Северной войны. Напомним, что, когда книга вышла, это был 23-й год, и главному герою этой «истории» – Петру Алексеевичу еще предстояло два года напряженной деятельности.

Дефо описал и лично-государственную трагедию Петра – его столкновение с Алексеем, суд над царевичем и слухи о его смерти. Еще раньше Дефо сообщил об этом ровно через месяц после всего совершившегося – 26 июля 1718 года.

А встреча автора «Робинзона» с «арапом Петра Великого» возможна? Даты, известные нам события не противоречат возможности: они находились в Париже в одно и то же время. Вот почему не исключено, что, разминувшись с Вольтером и Монтескье (выехали в Англию), Дефо мог как-нибудь увидеться с А. П. Ганнибалом.

Дефо отложил перо в сторону и размял пальцы. Вспомнил: от колодок позорного столба руки у него затекли так, как от круглосуточного писания не затекали. А теперь попишешь, и немеет рука хуже, чем от колодок. Годы!

Тори враждовали с вигами, что нелегко понять, как это у них получалось, ибо сегодняшние тори завтра становились вигами и наоборот (Свифт опишет это в лилипутских схватках); протестанты по-прежнему боролись с католиками, которые все еще пытались вернуть себе влияние; среди самих протестантов также шли споры. Однажды Дефо даже чистосердечно признался, что утратил ориентацию, поскольку бравшие верх так часто опускались вниз и опять поднимались вверх, что он уже потерял точное представление о том, где же верх и где низ…

Сколько воды утекло, сколько чернил было пролито! И не одних чернил. После того как Дефо перенес инсульт и вдобавок охромел, повредив ногу во время своих бесконечных скитаний, он, кажется, имел основания считать себя человеком уже только наполовину. Но жизнь складывалась иначе, и собственная натура его не сдавалась. Каждый раз после того, как, повергнутый судьбой, будто Робинзон на пустом берегу после крушения, он приходил в себя, брался за дело, и не одно дело, а за весь клубок сложных, перепутанных между собой дел. Одним словом, все начиналось сызнова, так, будто за плечами и не было нескольких десятков лет, тысяч исписанных страниц и всех этих подъемов и падений.

Вот и сейчас Дефо углубился в работу над трактатом «О законах подчинения».

Из публицистических произведений Дефо по вопросам морали, религии, семейной и хозяйственной жизни до сих пор если не читаются, то по крайней мере вспоминаются, цитируются три: одно из первых – «Опыт о проектах», и два из написанных в поздние годы – «Совершенный английский торговец» и «Совершенный английский джентльмен». Были у него еще и «Семейное руководство» и «План английской коммерции», но «Торговец» и «Джентльмен», как «Проекты», это, кроме всего, еще автобиография, мысли вслух, примеры из собственной жизни, которой подражали, например, Франклин и Томас Пейн.

А насколько все это основательно? Чья-то рука, принадлежавшая читателю-современнику, написала на титульном листе его «Краткого очерка внутренней или домашней торговли»: «Наиболее ясное и точное изложение сути дела, какое только приходилось мне читать. Каждый торговец должен иметь это у себя под рукой на прилавке», и подпись – «М. Т.».

«Если всех касается, то, значит, никого не касается» – так ставил вопрос Дефо, переиначивая по своему обыкновению расхожие выражения. В них от долгого употребления уже и мысль стерлась. Дефо начинал восстанавливать суть с начала, с каждого, проверяя прежде всего собственную заинтересованность в любом общем деле. Он умел найти эту причастность. Она и составляет основу свойски убедительного отношения ко всему, о чем только Дефо ни рассказывает. Не мог он помнить гражданской войны, однако из того, что слышал он от других, цепко выбирал все, что хотя бы заочно по своим последствиям его касалось. Отсюда ощущение «современного свидетельства», которое не могли сразу разоблачить даже профессиональные историки и политики. Был ли он на Северном полюсе? Что спрашивать, но записку будто «погибшей» экспедиции («Мы шли к полюсу…») подкинул он в романе «Приключения Синглтона» так уместно и осмысленно, что, кажется… Он там побывал? Нет, просто мы верим, что и Северный полюс его касается. Он обладал поразительным чутьем современности, умел отыскать свою причастность к исторически-сегодняшнему и умел передать ощущение причастности читателям. Дефо сознательно, заинтересованно и зорко следил за тем, в каких направлениях расширяется мир, и ни одно из направлений его не обмануло.

Дефо на века снабдил своих собратьев-писателей сюжетами. И не потому, конечно, шли они по его пути, что сами ничего уж больше не могли придумать, а потому что ситуации узловые, а ведь, в свой черед, мудрец на острове был подсмотрен в пьесе Шекспира А у него самого уже был Джонатан Уайльд, одновременно полицейский агент и преступник, о котором целый роман напишет Филдинг; Роб Рой, то ли патриот родной Шотландии, то ли разбойник с большой дороги – им займется детально Вальтер Скотт; «полковник Джек», предвосхищающий деток Диккенса; «дикий мальчик», в своем роде Маугли.

Дом был тих. Солидный, трехэтажный, красного кирпича дом. Кто-то, возможно, нашел бы этот дом мрачноватым, но Дефо любил его за основательность, прочность, удобство. По специальному заказу сделаны были под стать всему дому тяжелые, дубовые двери с массивными ручками и запорами.

«Это на случай грабежа или осады?» – шутили гости. Но Дефо знал, что от закона никакие запоры не спасут. И когда слышал он у своих ворот стук, требовательный и настойчивый, то понимал, что это закон и порядок, что это ордер на арест, и не сопротивлялся.

Обычно забирали его в пятницу, когда все власти уже не действовали и некуда было внести отступного, чтобы можно было остаться дома под залог. Приходилось уходить с констеблем от семейного очага уже до понедельника. А там, глядишь, придут по следам письма, которое успевал он направить могущественным своим патронам. «Ваша Светлость, имеет несчастье Ваш нижайший слуга пребывать в разрыве со своим семейством. Не оставьте надеждой и проч. и проч.».

Дефо старался обеспечить своим шестерым детям устойчивое будущее, однако не все у него получалось так, как он того хотел. Положим, Мария уже вышла замуж. Ханна, Генриетта и Софи находились пока при нем. А сыновья? Оба они мальчишками помогали ему в качестве подмастерьев по типографским и торговым делам. Старшего, названного отцовским именем Даниель, записал он в купцы, но вести дело Дефо-младший оказался не способен.

Не радовал и другой – Бенджамен. Зная, каково было ему самому, человеку разносторонней образованности, без университетского диплома, Дефо отдал этого Бенджамена в Эдинбургский университет. Туда раскольничьих детей принимали. Кроме того, биографы полагают, что Дефо готовил себе преемника по шотландским делам. Бенджамен действительно взялся за политическую журналистику, но лучше бы и не брался! Соученики и сотоварищи по юридической корпорации в Лондоне вспоминают его как зазнайку и болтуна. Язык у него работал вполне свободно, в особенности когда поблизости была бутылка. Под пером получалась у него та же развязность и болтовня. Он продался, буквально продался оппозиции и стал писать как против правительства, так и против собственного отца. К счастью, он не всегда подписывался «Дефо», пользуясь псевдонимом Бенджамен Нортон.

Этот псевдоним и вообще сумбурная жизнь Бенджамена Дефо производили такое впечатление, что его путали с другими людьми. Даже сложилась устойчивая легенда, будто у Дефо было два Бенджамена, один законный, а другой незаконный, прижитый от торговки устрицами. В самое последнее время твердо установлено, что торговки не было и оба Бенджамена – свой, законный, да непутевый – одно лицо. Рано женился, семнадцать детей родилось у него, а выжило только трое. И этот сын был камнем на душе Дефо. Как велика была пропасть между ними, говорит тот факт, что господина Миста, своего соредактора-недруга, Дефо навестил в Ньюгейте, туда же попал после опрометчивых памфлетов Бенджамен, и Дефо к сыну не пошел.