Хитрово и Кунаков вышли на крыльцо съезжей избы. Пушечный мастер степенно поклонился лучшим людям Синбирска.

– Что, старинушка, – сказал Богдан Матвеевич. – Веди, показывай свою работу.

На крымской стороне, откуда скорее всего следовало ждать нападения степняков, проездная башня и крепостная стена были почти готовы, и плотники заканчивали навершные работы. Весть о предстоящем испытании разнеслась по Синбирску, и отовсюду к башне спешили люди. Дьяк Кунаков, недовольный этим, хотел было развернуть всех назад по работам, но одумался: пусть все смотрят, стрельба из пушек да колокольный звон всегда в радость русскому человеку.

В нижнем помещении башни было сумрачно, свет падал только через смотровое оконце да через проём, в который глядела пушка. Она лежала на дубовом ложе лафета и маслено светилась бронзой ствола. Хитрово похлопал по нему рукой, ощутив прохладу металла.

– Куда бить будешь? – спросил он мастера.

– Вон копна стоит, по ней и ударим.

Хитрово прицельно прищурил левый глаз: до копны было полсотни саженей.

– С Богом! Приступайте.

Мастер, которому помогал пушкарь из Алатыря, развернул пушку поперёк амбразуры. Их помощники занялись заряжением: один поджёг растопку, и когда она разгорелась, положил на неё древесный уголь, двое других достали из ящика мешочки с порохом и с помощью шеста с накрученной на одном конце тряпкой забили заряды в казенник пушки. Затем был забит в дуло изрядный пук пакли, а завершила снаряжение орудия к бою утрамбовка в стволе дроблёных камней, всё тем же шестом.

В башне запахло пороховой сыростью. Угли разгорелись, и мастер положил на них заострённый на одном конце железный пруток.

– Разворачивай к бою! – скомандовал он пушкарям.

Поворотное устройство заскрипело, пушка уставилась жерлом в амбразуру.

– Разреши запалить, воевода? – спросил мастер.

– Разрешаю.

Мастер взял раскалённый пруток за холодный край и укоризненно посмотрел на Хитрово.

– Посторонним людям здесь не место. Прикажи, воевода, всем выйти отсель и сам уходи.

Богдан Матвеевич, Кунаков и пушкари вышли из башни и встали в распахнутых настежь воротах крепости. Вокруг было тихо, люди молчали, многие никогда не слышали, как стреляет пушка, и ждали чуда.

Из амбразуры выплеснулся клуб дыма, и одновременно раздался громовой удар. От внезапного испуга многие люди присели и заслонили лицо руками. Понемногу пороховой дым рассеялся, и все завопили, указывая на то место, где стояла копна. От неё не осталось даже клочка сена, всё было сметено каменным дробом.

Диакон Ксенофонт наблюдал за стрельбой с колокольни храма. Увидев исчезновение копны, он возликовал, схватился за верёвку и ударил часто в малые колокола праздничным звоном. Люди поворотились к храму и стали креститься, но колокола скоро смолкли: отец Никифор бойко вбежал на колокольню и остановил Ксенофонта:

– Не озоруй, диакон!

Пушечный мастер вышел из башни живым и невредимым, только закопчённым пороховой копотью. Порох, или зелье, того времени при выстреле выплескивал уйму дыма и мельчайших частиц несгоревших остатков заряда.

– Молодец! – похвалил мастера Богдан Матвеевич. – Если и другие пушки так же добро стреляют, пожалую тебя от всего сердца.

Испытания продолжались. Пушки нижнего и среднего боя во всех башнях оказались надежны, стреляли прицельно и кучно. Для стрельбы из затинных пищалей поднялись на крепостную стену. Пушкари снарядили пищаль, приготовились запалить, и тут Хитрово неожиданно для всех приказал:

– А ну-ка дайте мне запал! – и взял в руку пруток с раскалённым концом.

– Негоже тебе, воевода, этим заниматься, – запротестовал Кунаков. – А вдруг что случится.

Хитрово вопросительно глянул на пушечного мастера.

– Пищаль надёжна, – сказал тот. – А я буду рядом. Не сомневайся, воевода.

– Куда стрелять? – спросил Хитрово.

– Видишь за рвом щит из горбылей? Туда и целься.

Затинная пищаль хотя и была меньшей из пушек, но выстрелила громко и дымно.

Когда дым рассеялся, все увидели, что щит опрокинулся и лежал на земле.

– Добрый выстрел, – сказал пушечный мастер. – Крепка старуха! Я отливал её в тот год, когда первого самозванца сожгли, вора Гришку Отрепьева. С той поры она во многих крепостях побывала.

Хитрово, казалось, этих слов не слышал, он думал о чём-то своём.

– Знаешь, Григорий Петрович, – наконец сказал воевода. – Пойдём, глянем на щит, мне в голову одна задумка пришла. И ты, мастер, за нами следуй.

При ближнем осмотре двухвершковые горбыли оказались во многих местах пробитыми насквозь. Богдан Матвеевич дотошно осмотрел каждое отверстие, затем промолвил:

– А ведь струг против затинной пищали не устоит.

Догадливый дьяк сразу понял, к чему клонит воевода.

– Не устоит, Богдан Матвеевич! И все воры камнем пойдут на дно.

Хитрово подозвал к себе пушечного мастера.

– Малую пищаль на струг поставить сможешь? – спросил он. – Да так установить, чтобы она могла поразить другой струг.

– Дело не особо хитрое, – ответил мастер. – Смогу, воевода.

– С сего дня и приступай, – сказал Богдан Матвеевич. – Дело спешное и тайное. За эту работу будешь пожалован особо. Дьяк даст тебе нужных людей.

В подгорье на пристани стояли два струга, присланные из Москвы для нужд синбирской крепости. Один из них, совершенно новый, был определён для устройства на нём придуманной воеводой «хитрости», затинной пищали, той самой, из которой Хитрово выстрелил с крепостной стены. Пищаль была не особо тяжела, но весома, несли её с горы вниз четверо пушкарей. Другие тащили дубовые брусья и полосы железа для устройства лафета. Это были плотники, малоразговорчивая мордва, почти не говорившая по-русски.

Работать начали сразу же, и к вечеру затинная пищаль была надёжно укреплена на носу струга таким образом, что могла поворачиваться из стороны в сторону для прицельного боя.

Дали знать об этом воеводе. Богдан Матвеевич не поленился сойти под гору, чтобы лично удостовериться в правильном исполнении своего приказа.

– Всё готово, – сказал пушечный мастер. – Прикажи, воевода, опробовать.

Хитрово повернул затинную пищаль из стороны в сторону, присел, глядя вдоль ствола, нет ли помех для выстрела.

– Нет, – сказал он. – Здесь негоже шуметь. Вот гостевой струг стоит, там чужие лодки. Кто знает, что там за люди. Васятка, отведи плотников, что на струге работали, к дьяку Кунакову. Пусть он их немедля отправит в Карсун и даст для сбережения казаков. Не ровен час, начнут болтать языками. А у воров слух чуткий.

Васятка с плотниками и пушкарями ушёл в гору, а Хитрово остался на пристани, близ реки было тихо, движение воды покоило взгляд и душу. Начальник пристани, стрелецкий сотник, отошёл от воеводы в сторону, дабы не мешать ему предаваться раздумьям.

А помыслить Богдану Матвеевичу было над чем. Из писем Фёдора Ртищева, которые он получал время от времени, но особенно из грамоты государя явствовало, что пограничная служба окольничего близка к завершению. Алексей Михайлович не писал прямо, что ждёт Хитрово в Москве. Но судя по прежним словам царя и намекам Ртищева, его ждала служба во главе одного из московских приказов. Это весьма устраивало Хитрово, одинокая жизнь на границе начала его тяготить, большого государственного дела на Волге не предвиделось, основные события державного масштаба разворачивались на польской границе. Малороссия была охвачена казацким восстанием, нужно было решать судьбу коренного русского града Смоленска. Всё это говорило, что война с Польшей неизбежна.

Внизу, в подгорье, начало темнеть, но Богдан Матвеевич этого не замечал. Из задумчивости его вывело шевеление и покашливание стрелецкого сотника. Воевода недовольно на него глянул.

– Лодка идёт с той стороны, – сказал сотник. – И в ней агаповские казаки. Что-то веселы, поют.

Лодка заметно приближалась к пристани. Скоро стали видны сидевшие в ней люди.

– Эге, – сказал сотник. – Никак там Сёмка Ротов со своими ребятами и два чужих человека, по одежде господа.