Эти мысли побудили Хитрово к действию.

– Васятка, – сказал он. – Поезжай поперёд меня. Найди Прохора Першина и доставь в съезжую.

Первый сев вызвал любопытство у обывателей острога. Многие из них взошли на стены и, стоя на обломах, смотрели, как мужики сеют хлеб. Был среди них и Прохор Першин. Васятка залез на стену и встал рядом с ним, разгоряченный спешкой и простоволосый. Ворот суконного кафтана с плеча своего господина был широко распахнут. Прохор, ещё не расставшийся со своей бараньей шубой, сказал парню:

– Ты остерегись. Чуешь, как с реки сквозняком дует.

– Я за тобой, дядька Прохор! Воевода тебя требует на съезжую.

– Зачем зовёт?

– Не ведаю, требует немедля!

Першин засунул руку за пазуху и нащупал там невеликий бумажный свиток.

– Иди, парень, я следом.

Васятка, прыгая через ступеньки, сбежал по лестнице, за ним со стены сошёл Прохор. После приезда в Карсун, он с Хитрово, кроме одного раза, не виделся, занимался тем, что поручил ему воевода, смотрел острог взором опытного строителя. Для начала он счёл всё, что было потрачено на строительство укрепления. И это было не зряшное заделье – Разрядный приказ требовал дотошную опись всего, что делалось на засечной черте, до последнего брёвнышка. Описи Карсуну не было, но мог в любой момент заявиться приказной подьячий и учинить свою. В прежние времена на Тамбовской черте Першин попадал под эту беду, поэтому не ждал, когда нагрянет проверка, считал всё, что есть в наличии, сам и отсылал с первым же посыльным в Москву. Там градодельца знали как честного человека и принимали описи на веру, которой Першин дорожил и гордился. Карсунский острог Прохор описывал с сугубым тщанием, ведая, что в случае проверки ему придётся отвечать за град полностью, хотя больше половины его выстроили другие люди.

– Как прижился в Карсуне? – спросил Богдан Матвеевич, глядя в лысину склонившегося перед ним градодельца.

– С добрыми людьми всегда добро жить, – ответил Прохор, доставая из-за пазухи свои записи.

– Что это?

– Опись, милостивый господин, – сказал Першин. – По твоему указу осмотрел крепостицу и всё счёл.

Хитрово вспомнил, что он поручал градодельцу осмотреть острог, но про опись слов не было. Он взял свиток, развернул его и стал просматривать. Затем хмыкнул и с любопытством посмотрел на Прохора.

– Ты меня удивил. И что, всё счёл?

– Промашки быть не должно, – твёрдо сказал Першин. – Не впервой считаю.

– Занятно, – сказал Хитрово. – Скажи, и сколько кольев в карсунской городьбе?

Першин ненадолго задумался.

– По семь в каждой сажени. Всего будет одна тысяча шестьсот двадцать восемь кольев.

– Неужто всё счёл? – удивился Хитрово.

– Каждый пощупал своими руками, – сказал Прохор. – Колья добрые.

– Это хорошо, что ты хвалишь чужую работу. А что плохо?

– Негодного ничего нет, – ответил Першин. – Но работы ещё много. Земля в тарасах за зиму просела, надо подсыпать и набивать. Воротную башню требуется срубить и поставить в ней затинную пищаль. Кузню надо убирать из острога на посад, от неё сгорим. Вели, воевода, крепость вычистить от мусора, возле стен завалы щепок!

– Дельно мыслишь, – заметил воевода и призвал к себе Бориса Приклонского, арзамасского городового дворянина, которого он, замыслив отъехать вскоре на Синбирскую гору, поставил на место городского воеводы Карсуна. – Наш градоделец описал острог, – сказал Богдан Матвеевич, подавая Приклонскому бумажный свиток. – Он дельно мыслит. Займись им, а я крыльцо проведаю.

В остроге было многолюдно. Кроме трёхсот мордовских лесорубов, к Карсуну в последние два дня подошли ещё с полторы тысячи работных людей из Темниковского, Алатырского и Ардатовского уездов. Они расположились становищами вдоль Барыша, наскоро построив себе шалаши из ивовых веток. Многие из них никогда не видели рубленого города – крепости и сейчас ходили по ней, всё рассматривая и дивуясь.

К воеводскому крыльцу собирались начальные люди: приказчики, старосты, сотники. У каждого под началом было по несколько сот человек крепких мужиков, привычных к лесной и земляной работе. Многие из них прошлым летом были на черте, им не нужно было объяснять, что от них требовалось и на этот раз.

Богдан Матвеевич узнал некоторых приказчиков и по-доброму на них посмотрел. Почти рядом с крыльцом стоял алатырский приказчик Авдеев, под началом которого велись работы на инсарской стороне черты, за ним, пряча под кустистыми бровями колючие глазки, переминался староста Миронов из Курмышского уезда, начальник над плотниками, возводившими острог и отпущенными на зиму по домам. Пришёл в другой раз на черту Матвеев из Свияжского уезда, работавший на синбирской стороне черты.

На крыльцо к воеводе вышли Кунаков и Приклонский. За ними из дверей опасливо вытиснулся Першин и встал за спинами начальных людей. Те, кто стояли поодаль крыльца, почувствовали, что начинается серьёзное дело, и подошли поближе.

– Все ли явились? – строго спросил дьяк Кунаков.

По людям пошло движение, все запереглядывались, заозирались. Раздались несколько голосов:

– Вроде все!

– Государевы люди! – Хитрово подошёл к перилам крыльца. – Великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович доволен вашей работой прошлым летом на черте и жалует своей милостью. Он повелел по прошлым спискам выдать каждому сотнику по три рубля, каждому полусотнику – по два рубля, кузнецам, плотникам, артельщикам – по одному рублю, простым работным людям – по десяти алтын дополнительного жалованья к окладу. В этом году великий государь, царь и великий князь указал поставить град Синбирск и продолжить работы на черте бессменно и безотходно в свои деревеньки. Указано, добрых работников награждать деньгами, нетчиков и беглых нещадно бить батогами и забивать в колодки.

Хитрово замолчал и строго посмотрел на собравшихся у крыльца людей. Те восприняли слова воеводы всяк по-своему: кто потупился в землю, кто смотрел ясным взглядом на воеводу, а кто вроде и смотрел, но нельзя было понять, что он видел.

– Григорий Петрович, – молвил воевода. – Огласи наряд на работы.

У опытного дьяка все было загодя расписано. Он развернул свиток и начал вычитывать:

– Темниковским лесорубам идти на Синбирскую гору, валить лес, разделывать брёвна в размеры для устройства крепостных стен. Людям Авдеева идти вместе с темниковскими, делать наплавной мост через Свиягу, затем рыть ров и устраивать вал вокруг нового града. Старосте Миронову остаться для дел вокруг Карсуна, а после праздника Святой Троицы идти в Синбирск для устройства стен вокруг града, а также государевых изб в самом граде. Свияжцу Матвееву с работными людьми работать на синбирской стороне черты.

Дьяк Кунаков свернул свиток и отступил на полшага за воеводу.

– Всем выступать завтра на Синбирск. Кроме работных людей, пойдёт казачья сотня Агапова для проведывания степи от лихих людей. Всем идти кучно, не разбредаться. А теперь свои нужды говорите.

Первым протиснулся к крыльцу староста Миронов, уже известный Богдану Матвеевичу своим дотошным въедливым нравом.

– Бью челом, воевода, от всех курмышчан – плотников! Не дадено нам за то лето тридцать восемь рублей.

– В чём дело, Григорий Петрович? – спросил Хитрово.

– Напраслину возводит староста, – сказал Кунаков. – Всем работным людям жалованье дадено. На каждую полушку есть поручная запись.

– Говори, Миронов! – потребовал Хитрово, ничего не уразумев из объяснения хитромудрого дьяка.

– Деньги не дадены сполна, – сказал староста. – Дьяк Кунаков так решил.

– Говори дело, Григорий Петрович! – приказал Хитрово. – Совсем меня заморочили!

– Староста удумал лукавую затейку – получить деньги за мёртвые души. У него девять плотников умерли тем летом, а он их по списку провёл как живых.

– В таком разе тебя, Миронов, нужно батогами бить! – грозно сказал воевода. – Ты воровской умысел простёр на государеву казну!

Такой поворот дела поверг старосту на колени.