— Как? — спросил он. — Как ты изменилась? Почему?

На этот раз, когда она молча посмотрела на него в ответ, он понял, что больше ничего от неё не добьется, если только не причинит ей боль. Но в тот момент у него возникло ощущение, что даже это не заставит её заговорить.

Всё было кончено. Его надежде использовать её пришёл конец. Серрин, которой меньше двух дней от роду, была бы бесполезна против признанной ведьмы. Она поймёт в одно мгновение.

Его стая была потеряна.

Его стало тошнить.

Но ещё больнее было осознавать, что, не доверяя своим инстинктам, которые постоянно подсказывали ему, что с ней что-то не так, он позволил ей пойти туда одной. Мысль о том, что могло с ней случиться, что он мог бы найти, заставила его грудь гореть.

— Ты гребаная обуза, — сказал он, хватая её за запястье. — Ты возвращаешься в комплекс, а я разберусь с этим сам.

— Нет! Ты не можешь!

— Спорим, — сказал он, почти таща её по переулку.

— Нет! — сказала она. — Мы пришли к этому вместе!

— Я видел тебя, — сказал он, поворачиваясь к ней лицом. — Я видел, что ты не можешь остановиться. Серрин или нет, но это всё, что у тебя когда-либо было, не так ли? Ты никогда не знаешь, когда нужно отступить, когда с тебя хватит. Тебе не хватает дисциплины, тебе не хватает контроля, тебе не хватает дальновидности и тебе не хватает здравого смысла, чтобы знать, как играть в эту игру. Так что да, это делает тебя слишком большой обузой для работы со мной. И теперь, когда я знаю, что ты даже не настоящая гребаная серрин… — прошипел он, прежде чем вывел их обоих на главную улицу.

— Тогда я буду работать сама, — сказала она. — Ты не заставишь меня возвращаться в комплекс. Марид — моя проблема. И меня не оттолкнут сейчас, потому что я какое-то неудобство.

Он остановился и снова уставился на неё. Капли дождя блестели на её волосах, как диадема, её глаза были широко раскрыты от разочарования, теперь свободные руки сжаты в кулаки от негодования.

Он должен был понять её.

Ему нужно было знать, что, чёрт возьми, происходит в голове женщины, о которой он осмелился позаботиться настолько, чтобы задать этот вопрос в первую очередь.

— Что с тобой такое, Фия? К чему эта борьба? Из-за твоей матери? Какая-то тирада мести? Думаешь, это то, чего она хотела для тебя?

— Я должна.

Он подошёл ближе.

— Почему?

Столкнувшись с её молчанием, он повысил голос до такого уровня, которого не использовал уже долгое время.

— Почему?! — потребовал он.

— Потому что это моя вина! — сказала она. — Это моя вина, что она умерла. Я убила её.

Она стояла там и дрожала, к тому же не только от холода, шока или чего-то ещё, что сейчас угасало в её организме. А потому, что всё, наконец, вылилось из неё. Боль в её глазах была мучительной.

— Но ты сказала, что её убил вампир.

— В месте, где ей никогда не следовало быть.

— Фия, в твоих словах нет никакого смысла.

Она снова замолчала и отвела от него взгляд. Её руки сжались в кулаки.

Он должен был нанести удар, прежде чем потеряет её.

— Прекрасно, — сказал он, снова потянувшись к ней. — Если ты не будешь говорить, то вернёшься в комплекс.

Она отпрянула от его хватки.

— Она оказалась в Мидтауне из-за меня. Её не должно было там быть.

Она молча смотрела на него, и слёзы скапливались за каплями дождя. Её дыхание стало затрудненным. Она ловила ртом воздух, чтобы сдержать слёзы. Но, казалось, она не позаботилась о том, чтобы стереть их, когда они всё же появились.

— Ты хоть представляешь, каково это? — спросила она, нахмурив брови и широко распахнув глаза. — Так ненавидеть себя? Ненавидеть себя до такой степени, что не можешь даже смотреть в зеркало? Ты стоишь тут, осуждая меня и моё поведение. Вперёд, продолжай. Ты не можешь судить меня хуже, чем я сама себя осуждаю. Потому что это всё моя вина. Моя глупая вина. И я презираю себя за то, что я всё ещё здесь, а её нет. Хочешь знать, почему у меня есть кнопка самоуничтожения? Ну, это потому, что мне плевать. Меня не волнует, что со мной происходит, пока я стираю все эти вещи с лица этой планеты. Так что не смей говорить мне сейчас, что я действительно могу что-то с этим сделать, что ты собираешься меня остановить — потому что никто не помешает мне это сделать.

Она стояла неподвижно, если не считать едва заметной дрожи в её губах, неглубокого, но быстрого вздымания груди, и всё это время сердито смотрела на него, как будто он ничего не понимал.

Только он точно знал, каково это. Он знал каждую из этих эмоций, выплескивающихся из неё. И ненависть к себе была знакома ему больше всего.

Если бы не его стая, он был бы мёртв много лет назад. Если бы Корбин не вытаскивал его из каждой драки, из каждой конфронтации, из каждого пьяного нападения — из всего, где он мог почувствовать боль, ощутить хотя бы йоту того, что он причинил Эллен. Тогда, когда он ничего не хотел, кроме как плевать на окружающий мир и распространять заразу своего гнева.

И теперь Фия, смотрящая на него в ответ, была отражением того, каким он был когда-то.

Он видел всё это в её безумных глазах, когда она осуждала себя.

Её жизнь была всего лишь одним происшествием за другим в длинной череде неповиновения, беспорядка или бунта. Несмотря на то, что она выжила в тот день в озере, Фия никогда не переставала тонуть. Каждый день она боролась, хватая ртом воздух и протягивая руки в поисках чего-нибудь, за что можно было бы ухватиться. Всё это время она погружалась всё глубже, увлекаемая своей собственной дикой свирепостью, отталкивая всех, кто пытался спасти её, принимая их за дальнейшую угрозу среди своей паники. В своём сознании Фия всё ещё боролась за то, чтобы всплыть на поверхность.

Только теперь он увидел далеко за пределами иррациональной, высокомерной и капризной девушки настоящую девушку, которая была потеряна, одинока и напугана. Та, кто несла слишком тяжёлое бремя вины, ненависти к себе и сожаления. Тяжёлое положение, которое с тех пор усугубилось проклятием, текущим по её венам. Проклятие, которое было вне её контроля. Проклятие, которое овладело и без того уязвимой душой.

Но кнопка самоуничтожения никак не могла сработать в его присутствии — не сейчас, когда он осмелился что-то почувствовать к ней. Не сейчас, когда он больше, чем когда-либо, видел, что у его полярной противоположности, несомненно, больше сходных черт, чем он мог игнорировать. Не сейчас, когда женщина, которая смотрела на него в ответ с тем же неумолимым хаосом в глазах, слишком глубоко укоренилась.

Он поможет ей. Его первым побуждением было помочь ей. Но не раньше, чем он сообразит, что, чёрт возьми, он собирается со всем этим делать.

— Эти разглагольствования о нисходящей спирали, которые вы ведешь, ни к чему тебя не приведут, — сказал он.

— Ты не можешь меня остановить.

— Я, твою мать, вполне могу. И я так и сделаю. Вот почему ты возвращаешься в комплекс.

Она отпрянула дальше.

— Нет! Пожалуйста, Джаск. Я справлюсь. Мне нужно это сделать. Держи меня при себе, и я сделаю то, что ты хочешь. Скажи мне, что ты хочешь, чтобы я сделала. Мы сделаем это в первую очередь, если это потребуется. Пожалуйста.

Отчаяние в её глазах пронзило его насквозь. Мольбы, когда она стояла там, опустив свою защиту, миссия, настолько важная для неё, что ей было всё равно, что он это видит, давали ему власть над ней, которую он ненавидел.

— Ты не готова.

— Ты этого не знаешь.

Она подошла ближе к нему. Её глаза мучительно искали в его глазах надежду, которую мог дать ей только он.

— Это больше, чем моя мать, Джаск. Это всё, что у меня осталось. Я провалила миссию с Дехейнами. Кто бы ни пришёл за Альянсом, он пришёл за ними из-за меня. Мне нужно найти виновных. Я должна исправить это. Ты понимаешь это, не так ли, Джаск?

— Я могу найти Марида и без тебя. Я могу получить ответы.

— Нет, ты не можешь. Ты, должно быть, знаете, насколько велик «Дрейк». Возможно, в конце концов, тебе удастся его вынюхать, но держу пари, он увидит тебя первым. Только я держала глаза открытыми, когда они выводили меня оттуда. Всё, что мне было нужно, это название поместья и здания. Теперь я могу отвести тебя прямо в его логово. Я нужна тебе для этого. Никто из нас не может рисковать потерей нашей единственной зацепкой.