За редким исключением графиня Дэйнера казнила только «людей моря» — капитанов захваченных ею кораблей, которые нарушили морской закон. В том числе и за это её в народе прозвали «Морским драконом». Не была исключением и сегодняшняя казнь.

Ровно в час назначенной казни на площадь въехала карета графини в сопровождении двух десятков гвардейцев из её личной охраны. Следом — повозка с пленным Конрадом, который стоял в ней на коленях, с руками, завязанным сзади вокруг столба. Его рот был тоже завязан, а глаза полны ужаса.

Карета остановилась у постамента в центре площади. Двое гвардейцев спешились и поднялись с графиней на постамент. Следом за ними внесли Конрада и растянули его за руки и ноги на вертикальном щите. Рядом стал слуга с двумя флагами с корабля Конрада на длинном древке, чтобы флаги было видно с любого конца площади.

Графиня подняла руку вверх и дождалась, пока вся площадь притихнет.

— Это Конрад Рейхтер, — разнёсся громкий и звонкий девичий голос по всей округе. — Капитан пиратского судна Клана Конрада из Зольданы. Он нарушил морской закон — в составе команды его корабля был маг, который участвовал в боевых действиях.

Один из слуг поднял голову мага перед собой и показал всем на площади.

— За это его ждёт казнь, — продолжала графиня Дэйнера. — За это же он лишается права голоса в своё оправдание.

Графиня развернулась к беспомощному Конраду, достала кинжал из ножен на бедре, разрезала ему повязку на лице, засунула пальцы в перчатке в рот, достала язык и отрезала его.

— Ну как? — тихо спросила она, пригнувшись к нему поближе. — Тебе нравится твой приз?

Из его горла вырвался хрип боли, и он в ужасе замотал головой из стороны в сторону.

Она бросила его язык на пол и так же тихо продолжила:

— Если бы дело было в маге на твоём борту, ты бы отделался быстрой смертью, но за отца и десять лет моей угробленной жизни тебе придётся «немного» заплатить.

Конрад забился на привязи, пытаясь высвободиться, а графиня Дэйнера сделала несколько шагов назад и развернулась к общественности.

— Он не признаёт свою вину! — громко сказала она. — А значит, его казнь будет долгой и мучительной!

От того, что происходило дальше, стошнило многих женщин на площади и даже некотоых мужчин. Однако на лице графини Дэйнеры не дрогнул ни мускул — казнь проводила она единолично, с холодным и надменным выражением лица. Но никто из людей на площади и не догадывался, что это её показное спокойствие — не признак внутренней жестокости и презрения к человеческой жизни, а результат длительных тренировок — через нежелание, обмороки, тошноту и слёзы. Она тренировалась разделывать коров и свиней с пятнадцати лет, а убивать людей — с шестнадцати.

Конрад умер через два часа.

Когда графиня Дэйнера садилась в карету, её тёмно-зелёный сюртук, штаны и сапоги были коричневыми от крови её жертвы. В карете она позволила себе вытереть платком лицо и руки. Карета тронулась и поехала в сторону усадьбы, снова окружённая её личной охраной.

Люди с площади разошлись. Площадь тут же убрали. Через два часа после окончания казни ничего уже здесь и не напоминало о происходившей жестокости, но из памяти людей её вычистить было не так уж и легко — на это и был расчёт графини.

Элеонора вернулась к себе домой. С холодным равнодушием на лице зашла в свою комнату и замкнула дверь на ключ изнутри. Ключ оставила в замке. Задёрнула плотные шторы.

Прошла в уборную — там не было окон, и комната освещалась магическими светильниками. Закрыла за собой дверь. Её лицо тут же исказилось от смеси отвращения и ужаса, и её скрутило пополам. На пол закапала прозрачная слюна. Элеонора предусмотрительно ничего не ела со вчерашнего утра.

Когда рвотные позывы прекратились, она кое-как разогнулась и разделась дрожащими руками. Пошатываясь, она дошла до большого чана, бросила в него всю грязную одежду и тут же закрыла его крышкой.

Подошла к большой миске с водой, встала рядом с ней на колени и отмыла лицо и руки. Обтёрлась мокрым полотенцем, бросила его на пол и залезла в ванну с горячей водой.

Её кожа раскраснелась от обжигающей воды, но ей было холодно — её бил озноб.

Элеонора беззвучно заплакала. Умылась водой из ванны — не помогло, слёзы всё текли и текли.

«Я больше не могу это делать… — рыдала она. — Я так устала… Ты ведь вернёшься, Киран, правда? Может, с тобой они от меня отстанут? Может, я им перестану быть нужна? Может, мне не надо будет больше никого убивать… Казнить… Надеюсь, ты не испугаешься крови на моих руках… Ты говорил, что тебе не страшно… Надеюсь, это правда…»

Горячая ванна расслабляла, смывала весь пережитый ужас и растворяла его в прозрачной воде… Через четверть часа Элеонора поняла, что вода начала остывать, а её клонит в сон. Она вылезла из ванны, обтёрлась полотенцем, надела длинную рубашку и свободные штаны и пошла спать.

Проснулась среди ночи. Встала. Расшторила окно и посмотрела на звёздное небо сквозь стекло. Ей было этого мало — она открыла окно.

Свет звёзд стал ярче и теплее, и Элеонора тихо-тихо запела песню, которую раз в жизни слышала ещё маленькой девочкой:

Звёзды загораются

В поднебесье,

Мысли растекаются

В мире с песней.

В океане звёздном

Кораблями

Мы скользим отважно

Над волнами…

Она давно уже не помнила кто ей её напевал — лишь помнила, что с песней в её мир тогда пришла защита, забота и спокойствие. С тех пор она пела её себе всегда, когда ей невыносимо хотелось вернуться в те тёплые объятья.

Часть 1

Глава 10. Письмо

Ванесса

Через месяц после того, как Леон ушёл; через неделю, как он отослал письмо. Зима.

Весталия, усадьба графини Ронетты на окраине Рейнвеста.

Ванесса сидела в кресле с книгой на коленях в комнате, где раньше жил Леон. В том кресле, в котором она всегда сидела, когда он здесь жил. С тех пор, как он уехал, она приходила сюда каждый день и сидела по несколько часов, прячась ото всех. Она даже приносила сюда свои книги и тетради, чтобы не сидеть совсем уж без дела. Здесь ей было уютно, пусть никого сейчас и не было. Уютно оттого, что здесь раньше был кто-то, с кем можно было поговорить, кто-то, кто хорошо к ней относился, несмотря на все шуточки в её адрес.

Эта комната была на втором этаже её усадьбы, недалеко от её личных комнат. Этот этаж был её личным этажом — этажом, куда советник Дэмис не заходил и даже разрешал ей не носить здесь браслет.

Ванесса глянула на свою руку — браслета не было. С тех пор, как здесь поселился Леон, это стало её привычной — периодически украдкой проверять, на ней ли браслет. Она боялась случайно на радостях забыть его снять и прийти в нём к Леону — прийти в её оковах, которые слышали любые разговоры вокруг неё и передавали советнику её эмоциональное состояние. Оковах, которые могли сделать её жизнь невидимым ни для кого адом в любое мгновение.

Ванесса до сих пор не знала, зачем советник дал ей такую «вольность», но благодарна была хотя бы за это.

На своём этаже она и поселила Леона, чтобы у неё была возможность с ним общаться, как и раньше, когда её родители ещё были живы. Правда, общением это тогда было сложно назвать: о чём могут говорить дети, когда одной пять лет, а другому — десять? Дразниться разве что.

Сейчас Ванесса думала, что она уже достаточно взрослая, чтобы можно было с ней о чём-то поговорить. Однако Леон этого в упор не замечал и всё продолжал общаться с ней, как с пятилетней, а не как с одиннадцатилетней. Никого другого, с кем бы она могла свободно поговорить, у неё не было, вот она и терпела все его выходки…