И впрямь протянул мозолистую руку. А Витольд ее пожал. Да, руки — теплее его собственных. Привыкли к ледяным ветрам.

— Да ты не дрейфь. Вижу, крепкий — грести сможешь. Мне как раз пригодился бы хороший, неглупый напарник. А то тут даже словом перекинуться не с кем — все друг друга за века давно наслушались как облупленные. А пополнение только на стариковой галере — да и то еще при твоем прадедушке.

Прямо как в многолетней тюрьме. Любой новый узник — ворох свежих новостей с недостижимой воли.

— Кстати, меня Гестием кличут, если что. И это — настоящее имя. Еще от бати с матушкой.

2

— Эй, парень. — Гестий то ли тоже предпочел ночное небо трюму, то ли выглянул специально ради Витольда. — Подружка твоя здесь, не ищи. Луной любуется. Помнишь тот наш разговор?

— Помню. Запасы пока не иссякли. Даже не начали.

— То-то и оно. Запасы не иссякли. А рассвету давно бы пора явиться.

А Белла здесь при чём? Уж на такой-то подвиг ее сил точно не хватит.

— Нам-то что? Нам и луна сгодится. И ночь не хуже дня. Да только слышал я о временах, когда утро не наступало долго. Смотри, парень. Успеть бы вам потом хлебнуть нашего рому да очень сильно к нам захотеть. А то мы-то уж точно лучше той гнилой змеюки, как смекаешь?

— Не пугай. Придет рассвет, никуда не денется.

— Ну ладно. Если что — мы в трюме гуляем. Вместе со славным капитаном. Не успеете доползти — громче орите. И за Галеас хватайтесь — он уцелеет. А мы уж к вам сами подберемся. Нас-то отсюда если и смоет, так быстро назад возвернет.

Есть живые, мертвые и те, кто в бурном море. Среди кипящих волн. В бесконечном море от края до края, что качает в утлой скорлупке Витольда Тервилля, сотни спасенных людей и безучастную Арабеллу. И нигде — ни далекой тени недостижимого берега. И ни малейшего следа другого паруса.

И где же быть Арабелле, как не здесь? Витольд удивится, найдя ее в другом месте.

— Я — кормовая фигура Корабля Призраков, — горькая усмешка застыла на бледных губах. Искусанных в кровь. — Так почему бы мне не сидеть на палубе?

На семи буйных ветрах. Среди соленых пенных брызг.

— Белла, сейчас ночь, — терпеливо произнес Витольд, усаживаясь рядом. — Ночь Воцарения Зимы. Лучше укрыться в теплой каюте…

Не будь Воцарения — Арабелле и не удалось бы ускользнуть. С грустного праздника. Почти совсем трезвого.

И вновь не видно далеких звезд. Ни единой. Куда-то вдруг враз исчезли с аспидного неба. Только слабый диск бледной луны — сквозь густые тучи.

И кое-где — неяркие фонари матросов. Давно пропавшим в древнем море тоже нужен свет. И зрение у них не кошачье. Как это всех сначала удивляло…

Больше ли, чем горячая кровь… не совсем живых?

Ничему не удивлялась лишь Арабелла. Потому что ей всё равно. Порой Витольд, не слушая, уносил озябшую девушку в более-менее сухую и теплую каюту. Вручал надежной заботе ворчливой и доброй баронессы Керли. А уже она заставляла поесть, как-то помыться, переодеться в сухое, поспать.

Арабелла подчинялась. Чтобы не спорить. На это у нее не было сил. Но при первом же удобном случае девушка вновь выскальзывала наружу. Но волю дикого ветра и шаткой палубы.

— Если ты погибнешь, призраки уничтожат всех, — попытался воззвать Вит к ее жалости. — И посмертие будет таким, что взвоет сама Огненная Бездна. Зачем тогда вообще было выходить в море? Умереть мы могли и в Мэнде.

Помогло. Но не воскресило. И не зажгло даже тусклой искры надежды.

Арабелла согласилась жить и оставаться здоровой, пока Проклятая Галера не причалит к безопасному берегу. Чтобы спасти других. Дать им продержаться.

У Грегори не было другого выхода. И он поступил как истинный король. Как благородный правитель и героический спаситель сотен обреченных. И как паршивый муж и возлюбленный. Так почему же Вит не только не возразил, но еще и первым это предложил? Затащить сюда несчастную, осиротевшую девочку и превратить в «кормовую фигуру» мертвой галеры древних призраков?

И он сам — ничуть не лучше и не добрее Грегори. Потому что точно так же оставил любимую Алексу одну в чужой Лютене. На попечение доброго кардинала Александра. Якобы для ее же блага.

Только когда твое сердце истекает кровью, рядом нужен тот, кто дороже и ближе всех, а не его заботливый друг и не добрый, благородный кардинал.

— Вит… — вдруг тронула его руку Арабелла.

Какие же холодные у нее пальцы. Вечно мерзнут.

Что она заметила? Знакомый парус? Да откуда бы ему взяться? И откуда Белле видеть в кромешной тьме?

— Рассвет, Вит… Смотри — на горизонте. — Так вот почему все звезды вдруг скрылись в глубокой мгле. Так всегда бывает — на самом пороге утра. — А я почему-то думала: он уже не придет.

3

Наверное, Ирия не спала слишком долго. И еще дольше не могла успокоиться. Как одержимый бредовыми видениями. Мечешься, покуда жив. Выжимаешь последние остатки неведомо как сохранившихся сил.

А потом на груди героической кузины рыдала чудом спасенная Тереза. И торжественно распахнулись крепкие ворота столь долго державшего осаду михаилитского монастыря. Превращенной в героическую крепость тихой обители кардинала Александра.

И он сам благословил нового короля. И многих других. И, кажется, при этом искренне плакал. И не только он.

А потом Ирия с освобожденной Терезой смогли обниматься и радоваться. И обнимать Алису, Соланж, Софи… И Алиса дала подержать маленького Рене. Неужели Чарли когда-то был таким же невозможным крохой?

А Эйда крепко обняла Дженни. А Бертольд Ревинтер — сына.

А Серж невообразимым взглядом уставился на нежную, прелестную Элен Контэ… и погас, узнав, что она замужем. И узнав, за кем.

Зато смыть черную краску с волос стало долгожданной радостью. Такой редкой. Снова стать прежней — дочерью Эдварда Таррента.

— Ирия, ты скоро? К тебе маршал Тенмар.

До чего же странно жить в одном доме с Алисой. Но разве не этого хотела сама Ирия? Не к такому стремилась? И… разве ее присутствие не успокоит Алису? Как и саму Ирию. Анри она доверяет полностью. Да и бедная Алиса — его кузина. И Ральф Тенмар хотел, чтобы одна его племянница приглядела за другой. А заодно присмотрят и за третьей — Терезой. И всей бабьей шайкой — за сыном Алисы.

Но вот кто такой этот новый король — Виктор Вальданэ?

Ну, кроме того, что Анри любил его благородную мать, а та любила Анри. Но это еще не делает пресловутого Виктора ни хорошим человеком, ни достойным королем.

А Ирия теперь ценна. Из-за проклятия древнего Альварена. А Виктор Вальданэ был пленником в мрачном Мэнде. И теперь волей-неволей верит в старые легенды. Умный король не захочет потерять талантливого маршала. Пока.

— Ирия… — голос кузины дрогнул слишком сильно.

Дикий ужас на бледном лице Алисы — не скрыть. Как и внезапную дрожь тонких рук. И хрупкого тела. Роды превратили бывшую принцессу в тень самой себя. Роды — и страх. Только он еще и не прошел.

— Что случилось? — Ирия протянула руки — подхватить. — Лекаря?

Ей угрожали? Или…. хуже⁈ Ребенку⁈ Что успел устроить очередной король?

Кузина отрицающе трясет белокурой головой:

— Случилось, но не со мной. Взгляни на себя в зеркало, Ирия.

Взглянула. Присмотрелась. Прищурилась.

Ну хоть новый монарх тут ни при чём. И чего Ирия на него вообще взъелась? Анри же Виктору Вальданэ доверяет. В конце концов, он знал нынешнего короля и прежде. Даже еще ребенком. Дольше, чем саму Ирию уж точно. И ей же Анри верит.

Позади, за обнаженным в вырезе алого платья плечом — испуганный взгляд Алисы.

Ей нужно улыбнуться как можно мягче.

Огромная древняя рама, старинная позолота. До боли родная. Вывезена из сгоревшего особняка Тенмаров. Там мало что уцелело. Потеряв Ирэн на почти целую ночь, Эрик порезвился вволю.

В итоге, все Драконьи племянницы разом заняли бывший особняк Ильдани на окраине Лютены. Пока Тенмарский отстраивается.