Он сам — с ошалелым взглядом только что проснувшегося.

Бледный, еле живой старик с трясущими руками. Будто не понимает, где он и что с ним.

Рыжеволосая красавица с надменным взглядом. В ее глубоких очах тоже зелень, но не весенней листвы или теплого изумруда, а сурового темного малахита.

Худой, изможденный парень с седыми висками. Что за его спиной — шаткая палуба парусного корабля и бушующие волны? Пенные гребни вольной стихии.

Юный белокурый красавец со злым, волчьим взглядом. Похож на… вылитый юный Всеслав. Этот явно не понимает, что от него нужно. И кто его вдруг позвал. Посмел позвать.

И последним — Анри. И у него теперь поседели не только виски.

И где-то позади — Темный силуэт Девы-Смерти, серый — монаха-михаилита, светлый — Целителя Руноса. И не разглядеть, но слышны переливы серебристого колокольчика. Тариана. Бабушка.

Слева, справа, позади, впереди, сверху, снизу, прямо здесь — будто невидимая цепь. Неразрывная шелковая нить из бесконечного клубка прилежной пряхи-судьбы. Связала намертво. Держит. Не даст упасть.

Точнее, выпасть из Нового Круга Силы. Возрожденного только что. На живую шелковую Нить.

3

Эту тему они не поднимали давно. Собственно — никогда. Даже в прежние годы.

Будучи женат на Софии, Евгений никогда не обсуждал ее ни с кем. И что давно перемыли кости ему самому, тоже не знал.

— Самое смешное, она вновь считает, будто мы — подружки. Быстро у нее.

Что ты имеешь в виду, Юли? Что у кого другого — всё, наоборот, слишком медленно? Чересчур?

— И как там София? — поддержал Евгений разговор.

— Уже беременна, — усмехнулась Юлиана. — И по секрету прощебетала, что намерена рожать и рожать. Хоть по ребенку в год. Бедная самка, так она состарится к тридцати.

Евгений уже достаточно изучил Юли, чтобы понять, как она сейчас завидует «самкам». Всем, кто выскакивает замуж по взаимной любви, рожает кучу желанных детей, воспитывает десятки громкоголосых внуков. Всё, чего лишены прекрасные принцессы в роскошных дворцах. Счастливице Софии удалось разорвать этот круг и вырваться — и за это она достойна зависти еще невыносимей.

Круга могло не быть вообще — будь Евгений умнее четыре с половиной года назад.

— Юли, если хочешь, нам никто не помешает нарожать детей не меньше, — поддел он. — В качестве подарка на следующее Воцарение.

— Рожать будешь ты? — Юлиана швырнула шелковой подушкой. Попала. В плечо. — Или я — портить фигуру? После чего ты заведешь десяток томных одалисток, а мне — рыдать на женской половине?

Вот только десятка томных одалисток для полного счастья и не достает.

— Уверен, ты быстро станешь прежней. Я в тебя верю.

Фиолетовая пуховка осторожно скользит по изящным чертам лица. Растирает что-то легко уловимое.

А может, уже тоже готовится в полет. В том же направлении.

— Мой император, ты уверен, что для блага династии нам нужно полтора десятка претендентов? Или всё же обезопасим наследственные права нашей Вики?

«Нашей». Юлиана настолько умело оттирает Софию от родной дочери… Видимо, в расчете, что та, «рожая каждый год», о Виктории почти забудет. Хуже или лучше, если Юли сейчас права? София и прежде любила дочь не столь сильно, как хотелось Евгению. Впрочем, другие принцессы до нее обращали на детей внимания еще меньше.

Юлиана возится с Вики гораздо больше… но мачеха — это всё же не родная мать.

— Константин был один, не считая Зои. Чем ему это помогло?

— С ним — особый случай. А вот Вики свергать некому. У тебя нет таких братьев.

Да. Уже нет.

— У нас в Мидантии кругом — особые случаи.

Ночной ветер настойчиво шевельнул плотной портьерой. Впустил легкую прохладу ночного сада. Зимнего. Голоса птиц и легкий аромат полуночных цветов. Чем-то схожий с духами Юлианы, кстати.

Почему никак не удается вспомнить, с чем связаны фиалки? И что они значат для Юли?

— Эжен, не забывай: если я рожу сына, Вики уже вообще не будет наследницей.

— Но останется при этом принцессой. Уйма прав и гораздо меньше обязанностей. Или тебе так уж нужна на троне именно она?

— Не смейся. Она, в конце концов, моей крови. Племянница все-таки.

А собственный сын твоей крови не будет?

Константин тоже был отцу племянником. Родным.

Юлиана чуть дернула точеным плечом — колыхнулся пеньюар цвета весенней листвы. В цвет ее глаз. Только чуть светлее.

Впрочем, Юли идет всё. Оттеняет ее собственную красоту.

— Эжен, я тебе уже говорила: это я должна была стать ее матерью. И все эти годы, пока она росла, я об этом думала. Кроме того, я хочу, чтобы в Мидантии хоть раз взошла на престол женщина. Сама, а не через алтарь и венец. Чтобы именно ее короновали. Чтобы она стала императрицей, а не женой императора. Чтобы царствовала сама — по праву рождения.

— Юли, ты всё же многовато читала в детстве, — рассмеялся Евгений.

— А с чьей подачи? Я честно считала, что с одной красоты толку мало. Даже моей. Мне хотелось быть умной, как вы с Констансом. Но я и сны в детстве странные видела, помнишь? О быстрых колесницах без лошадей, о независимых женщинах в мужской одежде…

— Ага. И о студентках Академии. И о какой-то даме — влиятельном канцлере правительства. Юли, такого не будет никогда. Ты еще женщину-Патриарха представь… В высокой митре и в алой мантии.

— А что? Запросто.

Сейчас они говорят, как раньше. До… всего.

Когда Юли и впрямь могла взахлеб пересказывать прочитанное, советоваться, доверять. Даже если и тогда — уже не до конца.

— Кстати, знаешь, что говорят в народе? Софииуже простили все ее грехи. Теперь она — невинная, добродетельная жертва, а я — бесстыжая развратница. Мне приписывают любовников даже больше, чем я сама себе сочинила. А еще я собираю коллекцию их сердец. И храню у себя в тайной шкатулке, в будуаре, под замком. Как наш сумасшедший предок — трупы врагов в сыром подвале.

— Ну, нам лично он не предок. Ту династию свергли еще до Зордесов. Тебя всё это оскорбляет?

— Забавляет и веселит. — Юлиана неотрывно смотрит в золоченую раму. А Евгений — в ее отражение. — Не запрещать же нашим добрым подданным чесать длинными языками. В конце концов, я восемнадцать лет ждала, пока наконец станет можно предаваться всевозможным порокам и развратам на законных основаниях.

— Ждала — все восемнадцать лет? Прямо с рождения?

— А то и с зачатия. Ты забыл — это я когда-то возмущалась, что мальчишки шляются по дорогим куртизанкам, а для девочек куртизанов почему-то не придумано? Сиди себе, читай книги и представляй одну теорию, как последняя дура. На основании чужих книжных фантазий.

— Почаще это говори, тебе еще не то припишут, — рассмеялся Евгений. — Юли… считай меня полным идиотом, но я так и не вспомнил. Фиалки — это откуда? Что-то из нашего общего детства, да?

Какой-нибудь затейливый герб придуманных в ту пору стран? Константин рисовал их просто великолепно. Кажется, что помнишь всё, никогда не жаловался на память, а тут…

— Считай, я просто пошутила.

— Ты обиделась, а не пошутила.

— Если бы обиделась — ты бы в ту ночь спал один. Или с еще не набранными томными одалисками… Ладно, Эжен. Просто это тоже глупость. Но и впрямь из детства — в том числе. Помнишь, я как-то взяла и нарисовала острые такие, устрашающие шипы не только розам, но и всему прочему цветущему — одуванчикам, фиалкам? А то несправедливо, что у роз есть, а у остальных — нет. Но на самом деле против правды не попрешь, верно ведь? И шипов у фиалок, одуванчиков и всяких там лютиков природой не предусмотрено. И ты мне тогда об этом сказал. Я еще очень расстроилась… А после свадьбы я пыталась дать тебе понять, что ты можешь мне верить. Потому что большую часть моих шипов ты сам придумал. Нарисовал их мне, как я в детстве, и поверил. Потому что они вроде как должны быть…

Юлиана вдруг шатнулась, прижав тонкие пальцы к бледным вискам. Блеснул в рыжине еще не снятый изумруд.