А потом — мрачные улицы кровавого Мэнда, где нет даже воровского дна. Съедено.

И подземные дворцы вечно голодных Детей Ночи.

Когда-то в прежней жизни прежняя Арабелла Вальданэ мечтала о страшной мести злобным врагам. И не думала, что прежде чем доберешься до самозваных Регентов, ты убьешь тысячи солдат. И погубишь тысячи своих. Грегори это уже видел, а она — нет. Как и Виктор.

Что сейчас за дворцовыми стенами — ясный день, лунная ночь, розовое утро, закатный вечер? Или теперь в змеином Мэнде ничего, кроме вечной ночи, не бывает? И недоступное небо всегда затянуто лишь в черный бархат с далеким золотым узором ледяных звезд.

Белла ведь целую вечность не видела теплого дня, солнечных лучей, пронзительной синевы небес. С первого шага в древние подземелья вечно юных Детей Ночи. Но для них она — родная мать, а ледяной мрак — друг. А вот для живых людей…

Сколько уже бездыханных тел эвитанцы оставили позади, в мрачных коридорах бесконечного дворца? И никто из заколотых — не змеиный жрец. И уж точно — не бездушный король Мэнда.

И почти никто не убит честно. Противнику не давали времени поднять шум. И кликнуть близкую подмогу. Тоже — не честную.

У истинной войны — именно такое лицо. Кровавое и озверевшее. И не только у пьяных наемников пьяного Гуго.

И с каждой новой жертвой — всё суровее лица Витольда и Грегори. Они всё понимают. Просто отступить нельзя. Им не оставили выбора. Теперь — только вперед. К новым смертям.

И где-то внизу безумно хохочет голодный Ормос. Он доволен. И набирается сил. Его наконец-то кормят досыта. И не только преданные жрецы.

Как скоро древний демон сможет выйти сам и охотиться уже лично?

«У тьмы нет власти!»

Нет и не будет!

— Где Кармэн и Виктор Вальданэ? — узкий нож в руке Грегори царапнул горло очередному пленнику. Багровое пламя факелов, багровая корка крови на острых клинках. Уже засохла. Не считая свежих потеков. — Где король Георг?

— У себя… — бормочет дрожащий голосишка.

Вранье, подлое вранье! Черную дубовую дверь «покоев» Виктора охраняли двое, но внутри никого не было! Это теперь есть. Хладные трупы — под кроватью. Кровавый лик истинной войны.

А холодная камера бедного дедушки Георга вообще была уже пуста. И не охранялась.

Никого нет на месте, никого!

— Врешь! — бешеная ярость вскинула руку Арабеллы. Заставила полоснуть беспомощного пленника по дернувшейся щеке. Не увернулся. Не сумел. А живая кровь вновь окрасила кинжал. Смоет ли предыдущую? — Говори, живо! Или уйдешь отсюда слепым, глухим и немым калекой! Да, еще холостым мерином.

— Не знаю! — дико взвыл он. Попытался отшатнуться, отодвинуться. Не выйдет.

Лик истиной войны помешает. И три пары жестких рук.

— Не ори! Их там нет, — взглядом остановил Беллу Грегори. А тихим, но действенным окриком — слишком голосистого пленника. Тот испуганно замолк. — Где они могут быть? И лучше тебе не врать.

— Я не знаю! Вы сможете найти сами, я клянусь! — тощий мэндец — даже с офицерской лентой — захлебывается диким ужасом.

Лейтенант. Совсем молодой. Но старше Арабеллы точно. И не младше Виктора.

Так почему достоин жить больше — в черном, ночном мире, где умирают дети? Где их убивают на пепелище родных деревень. И приносят в жертву Ормосу. Где даже их душам не суждено спастись.

Радуйся, дрожащий трус. Твоя душа угодит к Творцу или к Темному, но хоть не дохлой Змее на корм.

— Не убивайте! Я покажу вам Зеркальный Зал.

— Зачем он нам? — хмуро процедил Грегори.

Только в зеркала попялиться еще и осталось! Красотой неземной полюбоваться. Своей и боевых товарищей. Или этого… храброго воина Мэнда.

— Отдай этого труса и вруна мне! — хрипло усмехнулась Белла. — Он сейчас всё, что нужно, скажет.

Субтильный пленник затрясся. Хрупкую девушку боятся больше, чем сильных мужчин, надо же.

Как здесь душно. Будто дым чадящих факелов ест не глаза, а пересохшее горло.

— Оттуда видно весь дворец, клянусь! Всё, что захотите. Я точно знаю, великий повелитель часто там бывал. Пощадите!

— Тебе откуда это известно? — Грегори жестом остановил Беллу — опять. Ну зачем? Она бы прибавила честности холую маминого мучителя. — Повелитель с тобой был настолько откровенен?

— Нет. Это известно не только мне. Это знают почти все.

— Сколько человек охраняет зал?

— Не знаю… — запнулся пленник. — Обычно — десяток… или больше.

Витольд быстро и сноровисто вяжет пленного. Арабелла склонилась забрать оружие из трупов. И у трупов. Им оно уже без надобности.

Особенно с собой сгодятся пистолеты. До сих пор эвитанцы ими не пользовались. Слишком много шума. Но если диверсантов найдут в хваленом Зеркальном Зале — об осторожности можно уже забыть.

— Десяток… — Грегори сунул кляп из тряпки в рот пленника. А тряпка — пленников же рукав. Черный. — Нас всего двое.

— Трое, — из последнего задора возразила Арабелла.

— Трое, — не стал спорить Гор. — Их — десяток. И это — обученные воины.

А до сих пор кто был? Младенцы и дряхлые старики?

— Я знаю, — пожилой пленный слуга до сих пор старался казаться как можно незаметнее. — Я знаю потайной ход в Зеркальный Зал.

Странно, что не попытался удрать. Но кто бы его отпустил живым? А со спутанными руками далеко не сбежишь. Тут у каждого — метательные стилеты. И каждый умеет ими пользоваться.

— Почему молчал до сих пор?

— Вы не спросили. И откуда мне было знать, для чего он нужен? Кто из нас по доброй воле туда сунется? За любопытство здесь — верная смерть.

Что в глазах мэндского офицеришки — осуждение? Да еще и… презрение? Да пошел ты!

Слуга хоть трясется меньше.

— Веди, — усмехнулся Грегори. — Если приведешь не туда…

— Сам знаю — убьете. И эти — убьют. А если проведу — не убьете и отпустите.

— Слово офицера. Слово принца.

— Первому верю больше. Принцы у нас и свои есть. И даже король. А вот офицеры в армии вашего маршала Ильдани и вправду что-то в чести еще понимали. Не то что эти.

Слуги здесь презирают солдат не меньше, чем наоборот, надо же.

Очередной гобелен — с раскрашенными актерами прежних времен. Сейчас так ярко не малюются. И показывают не только глупые комедии с вечными толчками и пинками. И обсыпанием белой мукой каждого второго.

Кривятся в натужной улыбке перекрашенные лица-хари. То ли смеются над незваными гостями, то ли зарабатывают черствую краюху хлеба и кружку дешевого вина.

Арабелла сама распорола скользким кинжалом пятнистый балахон «шустрой служанки». Зацепив еще и «ушлого лакея». И обоих щедро замарала кровью. Наградила. Вместо хлеба и вина.

И застыла на низком пороге темного зала. Без окон. Даже узких щелей под потолком.

Первыми туда шагнули пленники, оба — Грегори опасался ловушки. Следом — он сам, потом — Белла, замыкающим — Витольд.

Багровые всполохи сверкнули сразу десятками. Со всех сторон.

Сколько здесь всевозможных зеркал? Мелких, крупных, средних, с ладонь? Сотни? И в кромешной тьме отблески багровых факелов выхватывают… что? Режущие осколки чужих тайн?

И почему так страшно заглянуть? Будто тогда там, за призрачной зыбкой гранью, останется часть твоей души. Еще один мелкий осколок. И Арабелла навсегда затеряется в мире режущих стекол и кривых отражений.

Если ее там еще нет. Вдруг за гранью — прошлое, и маленькая Белла играет там на коленях отца? Можно ли взглянуть в лицо самому себе?

Можно — если хочешь спасти родных! Если их жизнь — дороже твоей.

Даже если в кривом зазеркалье — твоя застывшая могила.

Будто острая игра воткнулась в еще живое сердце. Или ледяной зеркальный осколок. Затерялся там, напиваясь живой крови. Заставил Беллу обернуться. И заглянуть в очередное окно в чужую жизнь.

Или в смерть. В ее кривой оскал.

Ара еще успела потерянно оглянуться, потянуться к Грегори. Но тот вместе с Витом искал другие залы. И даже нашел. Кого-то.

— Грегори, это левое крыло… — будто из-под мутной воды доносится голос.