– Всё решено, – протуманил вождь. Он оглядел стол и кивнул. – Ты спас деревню, Инай. Испытание пройдено.
Толпа разразилась аплодисментами. Люди начали обсуждать, как бы они сами справились с такой задачей. Инай почувствовал облегчение. Он показал, что способен думать не только за себя, но и за других. Поклонившись Дарену, Инай перевёл взгляд на отца. Володар поднял руку, и на миг их глаза встретились.
Вечер в деревне силян всегда был тихим и умиротворённым, но сегодня всё было иначе. Солнце медленно клонилось к закату, окрашивая небо густыми мазками багрянца и золота, словно художник наносил последние штрихи на бесконечный холст. Лучи пробивались сквозь переплетение ветвей и ложились на землю неровными полосами, напоминая узор старой, смятой скатерти. Каждый луч касался крыш домов, словно прощаясь, прежде чем уступить место надвигающейся ночи. В воздухе густо смешались запахи: древесный дым, что неспешно тянулся из кострищ и труб домов, аромат жареного мяса, насыщенный и пряный, и травяной настой, исходивший из глиняных сосудов, которые женщины расставляли по дворам. Этот вечер казался живым, наполненным мелкими, едва заметными движениями: лёгкий скрип деревянных ставен, шелест ветра в листве, тихий смех и приглушённые разговоры. Огромный костёр пылал в центре деревни, языки пламени поднимались высоко, словно стремясь коснуться звёзд, которые уже начинали проглядывать на тёмнеющем небе. Тепло огня ощущалось даже на расстоянии, пробираясь сквозь вечернюю прохладу, заполняя пространство мягким, пульсирующим светом. Вокруг костра, танцуя вместе с тенями и языками пламени, кружились дети, их смех и радостные крики разрывали тишину леса, перекликаясь с ритмичным стуком бубнов, которые выбивали живой, трепещущий ритм.
Инай сидел на низком деревянном стуле рядом со своей семьёй. В его руках была деревянная миска с горячей кашей и мясом, густо приправленная травами. Пар из тарелки поднимался ленивыми клубами, щекоча нос ароматами специй. Он машинально ел, не отрывая взгляда от пламени костра, в котором иногда проскакивали зелёные и синие всполохи – кто-то добавил туда магические травы для красоты. Рядом сидел Зверан, старший сын вождя и друг Иная. Захватывающие огоньки его рассказов наполняли воздух вокруг, словно его предназначение заключалось в том, чтобы делиться ими.
– Испытание было непростым, – искрил он, размахивая руками, – но в такие моменты ты понимаешь: лес или принимает тебя, или отвергает. Я стоял перед огромным деревом, и оно заговорило со мной. Сказало, что если я не найду нужный камень в реке, то не смогу пройти дальше…
Инай слушал, стараясь улыбаться, но мысли его были где-то далеко. Он ловил каждое слово друга, но не мог избавиться от ощущения, что всё это чуждо ему. У Зверана был дар, который открылся, как полагается. У него самого – нет. Мерцана подошла, держа в руках миску с фруктами. Она поставила её перед сыном и, наклонившись, слегка коснулась его плеча. Её глаза сияли мягкой улыбкой, но глубоко внутри, в самой их тени, пряталась тревога, едва заметная, но ощутимая, как тонкий лёд под ногами. Инай уловил это мгновенно – словно невидимый холодок скользнул вдоль позвоночника, заставляя его чуть напрячься, хотя он и не мог сразу понять, в чём дело.
– Ты справился сегодня, – сказала она тихо. – Но это только начало.
Он кивнул, не глядя ей в глаза. Толпа вокруг костра была в самом разгаре праздника, когда в воздухе что-то изменилось. Шорох голосов затих, будто их сдавил невидимый купол. Люди начали оглядываться, и в этот момент к костру вышел Траян. Дед Иная был высоким, но слегка сутулым. Его шаги, шаткие и неровные, оставляли на земле глубокие отпечатки. В руках он держал резную, старую деревянную кружку, из которой плескался мёд. Его запах, густой и тяжёлый, наполнил воздух вокруг, перемешиваясь с дымом. Но кроме запаха меда, от деда исходили волны тёмной энергии, которая словно смола поглощала всё веселье.
– Ты думаешь, это всё? – внезапно крикнул он громко, его голос, хриплый, резкий и дрожащий, заставил всех замолчать. – Это всё детские игры, ха! Что вы тут празднуете то?
Все повернулись к нему. Даже дети, только что кружившиеся у костра, остановились, будто заворожённые. Траян ухмыльнулся и поднял кружку высоко над головой, а затем перевёл взгляд на Иная.
– Посмотри на меня, мальчик, – произнёс он, водя свободной рукой туда-сюда и шатаясь. – Настоящие испытания ждут тебя там! За пределами деревни! Там, где обитает Вихрь… Он сломает тебя, как сломал меня! И никто тебе там не поможет…Ни люди, ни духи, ни подземные боги, ни небесные.
Инай молча смотрел на деда. В словах старика было что-то большее, чем просто обида или злость. Это было предупреждение, глухой удар тревоги, который отозвался в его груди. Вокруг повисла глубокая тишина, нарушаемая только едва слышным треском дров костре.
– Сейчас не время предаваться страхам, Траян, – туман Дарена осветил тишину.
Вождь встал из-за стола, его фигура, высокая и прямая, казалась спокойной, но мощной, как дуб.
– Страхи, – медленно произнёс Траян, словно обдумывая каждое слово, как человек, опасающийся сделать неверный шаг. – Помни, внук, Вихрь не видит нас, как мы видим друг друга. Нет… Его зрение – это зеркало наших страхов и пороков, всего самого тёмного и отвратительного, что мы носим в себе. Мы сами открываем перед ним двери, позволяя войти. Чем сильнее наш страх и глубже сомнения, тем мощнее он становится. Он не отнимает эту силу – мы сами её ему отдаём.
Увидев, как к нему приближаются несколько воинов, он хмыкнул, развернулся и, пошатываясь, побрел прочь, оставляя за собой только тягучий запах мёда и липкое ощущение тьмы. Праздник продолжался, но радость ушла, как дым, уносимый ветром. Инай остался сидеть у костра, глядя в огонь. Его мысли кружились, словно те самые искорки, которые вырывались из пламени и исчезали в воздухе. Он вспомнил отца, его вечерние рассказы у огня: «Вихрь… он не просто буря. Это гнев земли, это шёпот огненных рек, что никак не может вырваться наружу». Тогда эти слова казались сказкой, но стоило костру потухнуть, как в голове начинали копошиться тени. Он вспоминал, как, лежа под одеялом, старался не слушать вой ветра за окном, но в этот звук всегда вплеталось нечто иное – едва слышные шорохи, словно кто-то крался мимо дома, оставляя после себя тягостную, давящую пустоту. Ещё Инай вспомнил детские страшилки. Дети пугали друг друга: «Если будешь плохо себя вести, Вихрь тебя найдёт. Он увидит твой страх, твою слабость. Смелых он не трогает – он забирает только тех, кто дрожит». Инай, конечно, смеялся вместе со всеми, но в самые тёмные ночи, когда он был один, эти слова возвращались, словно эхом. Ему казалось, что тень за окном растягивается, становится чем-то большим, чем просто движением ветвей. Он вспомнил, как однажды старик Радей рассказывал детям у деревенского храма: «Вихрь живёт там, где гаснут звёзды. Ты его не увидишь, ты его почувствуешь. Это как мороз внутри тебя, который не зависит от погоды». Тогда все слушали с раскрытыми ртами, а потом разбежались по домам, но Инай долго смотрел на небо, пытаясь разглядеть, где же эти потухшие звёзды. Костёр треснул, и он вздрогнул, возвращаясь в настоящее. Пламя напомнило ему ещё один рассказ. Инай вспомнил, как однажды отец поделился другой историей – той, что редко звучала в кругу племени. Это был не просто миф, а нечто большее, как некий шёпот, передаваемый из поколения в поколение.
– Вихрь… его не всегда боялись. Когда-то, в начале времён, он был даром. Его создал высший бог, тот, кто видел людей насквозь. Люди жили слепыми, не замечая своей истинной сущности, не зная, кто они на самом деле. Они блуждали по миру, полные гордыни, думая, что их души чисты, а намерения праведны. Тогда бог, устав от их заблуждений, вдохнул в мир Вихрь.
Отец тогда на мгновение замолчал, и искры, вырывающиеся из костра, казались продолжением его слов.
– Вихрь не был злом, как многие думают. Он был зеркалом. Там, где он проходил, он раскрывал правду. Он видел сердца людей и показывал им то, что они прятали даже от самих себя: страх, зависть, ярость. Он не наказывал и не мстил, он лишь отражал. Но правда – как нож. Люди не смогли вынести её. Они обозлились на Вихрь, назвали его проклятием и отвернулись от него, как отворачиваются от тени в ночи.
