Геральдика в Средневековье стала столь обычным явлением, что присваивалась и далекому прошлому, и культурам, где ее не было и быть не могло. Считалось, что гербы были всегда. Так появились гербы библейских персонажей: трех царей-волхвов Мельхиора, Каспара и Балтазара. Или гербы девяти «мужей славы»: трех библейских – Иисуса Навина, царя Давида и Иуды Маккавея; трех античных – Гектора Троянского, Александра Македонского и Юлия Цезаря; и трех христианских – короля Артура, Карла Великого и Готфрида Бульонского. Появились гербы экзотических городов, стран и земель – например, Вавилона или Египта.

Первоначально гербы изображались на рыцарском вооружении с помощью эмали, металлических накладок, то есть воплощались в реальности в виде декорированных элементов. Отсюда пошла специальная геральдическая терминология. Но помимо изображения в цвете со временем появилась необходимость графического изображения герба в черно-белом варианте. Особенно она стала актуальной после изобретения книгопечатания. Поэтому возникла система так называемой шраффировки (от нем. Schraffierung – штриховка) – графической передачи цвета, а вернее «тинктур» (то есть как бы материалов), в гербах. С начала XVII века существовали разные варианты такой передачи, но в итоге установилась общеевропейская система. Итак, герб в качестве изображения может быть представлен как в цвете, так и в черно-белом графическом варианте (особенно актуальном на тех носителях, где цветовое решение или затруднено, или невозможно – например, на матрицах печатей, надгробных памятниках, серебряной посуде или фасадах зданий).

Однако не всегда герб можно нарисовать. Еще со времен рыцарских турниров, то есть с самых первых шагов геральдики, появилась традиция словесного описания герба. Когда с помощью такого описания знающий геральдику человек может представить себе герб, не видя его изображения. Такое описание обычно называется французским термином «блазон». Это слово в старофранцузском языке означало «герб» (le blason) и восходит к немецкому глаголу blasen – трубить в рог, «потому что,– как пишет Ю. В. Арсеньев,– являвшиеся на турнир рыцари трубили в рог, а герольды, убедившись, что они действительно принадлежат к рыцарству, блазонировали их гербы, то есть во всеуслышание их описывали». Сформировался особый язык блазона, для которого были характерны две отличительные черты. Во-первых, описание герба должно было быть максимально точным, а во-вторых, максимально кратким. Идеальный блазон вообще стремится к одному предложению (если, конечно, герб не слишком сложный). Точность же достигалась созданием определенной терминологии. Например, то, как расположена фигура, как изображены отдельные ее части, – все это обозначалось соответствующими специфическими терминами. Эта терминология в основной своей части, как показали современные исследования, сложилась достаточно быстро, уже в первые десятилетия существования геральдики. И вся эта терминология была на старофранцузском языке. Такое положение неудивительно, поскольку старофранцузский в то время был языком не только французской, но и английской знати (этот английский вариант старофранцузского иногда именуется «англо-нормандским» или, для более позднего периода, «англо-французским»). Его распространение в среде английской элиты было связано с Нормандским завоеванием Англии в середине XI века. А геральдическая терминология во Франции и в Англии как раз формировалась в XII столетии. Впоследствии эти термины были переведены на некоторые национальные языки – так, есть их более или менее удачный перевод на русский.

Родовой, дворянской геральдики как сложившейся системы в допетровское время не существовало. Изображенные на печатях должностных лиц эмблемы не носили геральдического характера – как правило, в качестве печатей выступали античные или западноевропейские геммы, то есть резные полудрагоценные камни, имевшие некие изображения, а иногда и целые сюжетные композиции. Подьячий Посольского приказа Григорий Карпович Котошихин, бежавший в 1664 году за границу и в конечном итоге обосновавшийся в Швеции (еще в России он стал тайным информантом одного из шведских дипломатов), в 1666 году написал по поручению шведского канцлера сочинение, изданное впоследствии под названием «О России в царствование царя Алексея Михайловича» (сам Котошихин в 1667 году был казнен за убийство в пьяной драке хозяина дома, где он жил). В этом произведении, говоря о служилых людях, Котошихин, в числе прочего, отмечает, что царь жалует их всякими чинами, «а грамот и гербов на дворянства их и на боярства никому не дает… Да не токмо у князей и у бояр и иных чинов, но и у всякого чину людей Московского государства гербов не бывает».

И все же западноевропейская традиция личной и родовой геральдики постепенно проникала в Россию. Известен, например, герб патриарха Никона (1659), составленный по образцу гербов православных иерархов Речи Посполитой. В конце царствования Алексея Михайловича стали появляться первые дворянские родовые гербы, что было, по-видимому, связано с общей «геральдизацией» власти российских государей: именно в этот период создается новый государственный герб, формируется комплекс титульных, земельных гербов и т. д. Некоторые дворянские гербы были зафиксированы в документах Палаты родословных дел, созданной после отмены местничества (1682) для составления официальной родословной книги русского дворянства. В ряде родословных дел присутствуют изображения или описания гербов (всего их около 15), значительная часть эмблем которых восходит к польской геральдике.

В 1686–1687 годах в Посольском приказе был составлен сборник родовых дворянских гербов под названием «Книга в десть о родословии и гербах российских знатных шляхецких фамилий», но она не сохранилась. Вероятно, составление гербовника было связано с деятельностью Палаты родословных дел, работа которой увенчалась созданием примерно в те же годы так называемой Бархатной книги – собрания родословных российского дворянства, которая стала важной вехой отечественной генеалогии. Среди ранних дворянских гербов можно отметить гербы боярина Богдана Михайловича Хитрово, князей Одоевских и Ромодановских, фаворита царевны Софьи князя Василия Васильевича Голицына, воеводы Ивана Евстафьевича Власова и др., которые сохранились на парсунах или принадлежавших им вещах.

Петровская эпоха ознаменовалась рождением нового символического языка русской культуры. Его органичной частью стали символы, эмблемы и аллегории, пришедшие из европейского барокко и Ренессанса, – и это мощное влияние требовало их понимания и толкования. Поэтому неудивительно, что именно в петровское время был издан первый и единственный в истории культуры России эмблематический справочник «Символы и емблемата», вышедший в амстердамской типографии Генриха Ветстейна значительным по тем временам тиражом в 755 экземпляров. В нем представлено 840 эмблем с толкованиями (девизами) на нескольких европейских языках, в том числе на церковнославянском. Например, эмблему «Лев со скипетром» сопровождает надпись «Кто у меня отъимет», а эмблему «Еж, в клуб свивающийся» – «Аз покрываюсь своею благодетелию». Книга представляла собой компендиум из двух эмблематических сборников Даниэля де ла Фея, увидевших свет в Амстердаме в 1690-х годах (впрочем, авторство де ла Фея некоторыми исследователями оспаривается). Эмблемы де ла Фея, в свою очередь, восходят к книге Николя Веррьена, впервые изданной в Париже в 1685 году (это был сборник эмблем, медалей, «иероглифических» фигур и монограмм).

В екатерининскую эпоху новый вариант под названием «Емвлемы и символы избранные» подготовил в 1788 году замечательный ученый-медик, ботаник и поэт профессор Нестор Максимович Амбодик-Максимович (1744–1812), автор первого русского руководства по акушерству и педиатрии «Искусство повивания», первой русской ботаники, трехтомника «Врачебное веществословие, или Описание целительных растений», заложившего основы научной фитотерапии, а также трех терминологических словарей по медицине и ботанике. Максимович дополнил «Символы и емблемата» общим введением по эмблематике и геральдике, словарем изображений и толкований символов и эмблем, сгруппированных тематически, и описаниями гербов иностранных государств и титульных гербов Российской империи. Церковнославянские девизы эмблем основной части книги были им переведены на русский язык.