– Проводим её сегодня на закате: как раз день Мокоши, – говорил над ним Илья, чтобы хоть что-то говорить и поддерживать порядок в голове. – Ты найди платье её. Белое, конечно. Чистое покрывало ещё. Да проверь заодно, не пропало ли чего в доме – вдруг и впрямь тать ночной посещал.
– Нечего у нас брать было! – весь красный и в слезах, поднял голову Сокольник. – Нечего! У неё не было ничего – настолько нищая, что даже смерть её никому не нужна была, понимаешь? Не найдёшь ты тут ответа! Уезжать надо из Пестобродья, бать. Говорила ж вчера мама: проклятое это место!
– Не нужна была б никому её смерть – кто ж тогда ей голову срубил? Просто так ничего не делается и не происходит. Богатыри с врагами так поступают, а палачи со злодеями. Я дал обещание – слов на ветер не бросаю. Готов жизнь отдать, годы тут провести, но правды дознаться, – Илья положил ладонь на плечо сына, снова уткнувшегося в холодные ноги Златыгорки. – Ты сделай, как я сказал, а я пойду с людьми поговорю, узнаю, кто тут староста, где брёвна для крады найти…
– Старосту ты видел уже – это Кузьма, который ночью с факелом стоял, нам путь освещал. А брёвен и у нас во дворе полно – можешь там выбрать. Наколем, сделаем краду вместе до вечера, – оторвавшись от тела матери, Сокольник утёр рукавом ночной рубахи слёзы. – Вот только как бы дожить до вечера… Не хочется больше. Несправедлива жизнь.
– Да уж, подкидывает порой жизнь такие подарки. Однако мы на что с тобой? Давай-ка справедливость и найдём. Расскажешь, сыне, мне про всех жителей, пока дрова колоть будем? Кто каков, чем занимается и давно ль здесь живёт…
Сокольник высморкался в рукав и, опершись на плечо Ильи, поднялся с колен.
– Про всех расскажу, бать. Пускай сгорят они все в огне Перуновом, а мы за маму отмстим!
– Вот теперь я услышал голос настоящего богатыря. Пойдём, Сокольник, пойдём. Надолго они наш приезд запомнят…
***
Гончар Кузьма читал последнюю молитву для усопшей. Ему приходилось это делать впервые, ведь прошлый староста ушёл из Пестобродья всего-то год назад, а с тех пор никто и не умирал. Уходили больше, чем умирали. Оставшихся же можно по пальцам пересчитать, но те держались ещё. Видимо, некуда было и уходить.
И вот первая смерть – такая страшная и неожиданная. Все селяне с подозрением косились на двоих пришлых – именно с их приходом смерть заглянула в деревню. Неважно, что один из них – сын Златыгорки, а второй – отец его, к тому же прославленный богатырь, дружинник самого князя Владимира.
Но они принесли с собой смерть. Давно она тут не хозяйничала.
Закат догорал, огонь охватил тело Златыгорки.
«Я заново родилась», – вспомнил Илья её последние слова, глядя, как душа давней возлюбленной покидает тело и устремляется вслед за солнцем.
Молитва прочитана. Наступил миг молчания.
Илья простился со Златыгоркой, отпустил её, и теперь в сердце засела одна лишь злоба. Он пристально рассматривал каждого, кто пришёл проводить его любимую в последний путь. Илья знал, что убийца здесь. Ведь не явился же тот из леса! Ведь не Лихо это сделало и не Леший!
Это они, те, кто стоят и прикидываются невинными овцами.
Сокольник рассказал о них многое.
Суровый крепкий мужчина с раскосыми глазами, бритой головой, лишь с чёрной тонкой косичкой до шеи – кузнец Рагнейд. Пришёл на прощание один, а дома семья у него – жена с малыми детьми. Видно, чужой он на Руси – некуда даже и уйти из Пестобродья.
Баба не дородная и не худая, лицо в веснушках, из-под чёрного платка волнами волосы русые вьются – видать, ткачиха Настасья. Муж у неё лапотник, дикий, с людьми не общается – знай, дело своё делает. Только не больно и разбогатеешь с простого труда, когда на селе народу с дюжину человек всего.
Двое в крестьянских кафтанах – последние скотоводы в Пестобродье. Живут бобылями, каждую неделю на ярмарку в соседнее село вместе ездят, там, по словам Сокольника, на девок выручку тратят, на игры и выпивку, чего здесь вовек не сыскать.
Пришёл ещё оратай Данило, чересчур немощный для пахаря, на суровый взгляд Ильи. Кости будто вот-вот рубаху на плечах и в локтях прорвут. Странный мужик, глаза у него разные: один зелёный, другой чёрный. Его первого бы и стал богатырь в худых делах подозревать, да уж больно хорошо о нём Сокольник отзывался. Ну и силушки не хватило б, наверное, у старика такой удар нанести.
Есть ещё у Данилы дочка-красавица Марья да сынок Ерёмка, Сокольничий дружок.
Ближе к плетню, подальше от людей, стояла ещё одна женщина, тоже в платке, подходящем под цвет её волос, в душегрейке поверх сарафана. Признал в ней Илья знахарку Фотинью – о ней говорено было, что боялись её люди. И тоже, как Златыгорку, стороной обходили. Вечером же вышла в люди вопреки обычаям своим – с единственной подругой проститься.
Кто же смог незаметно ночью в дом проникнуть? Кто мог хладнокровно спящей женщине отрубить голову? У кого рука поднялась? У кого силы хватило?
Кострище с телом умершей догорал. Душа её давно ушла на небо по радуге. Староста проговорил прощальные слова, чтобы все шли с миром по домам, как вдруг во дворе появился ещё один гость.
Рубаха у него была похожа на кору дерева: твёрдая, с тысячей пятен, рваными краями рукавов и ворота, с торчащими колючками и ветками по всей поверхности. Волосы спутаны, сквозь них глядел один глаз, а второй плотно запрятан. Как шаловливый пёс, проскакал он на четвереньках до костра, принюхался, подняв голову, и сел, весь встревоженный, положив ладони на обугленные кости Златыгорки.
Не знал Илья, как отвечать на такое: то ли злиться, то ли стерпеть? Оно сразу видно, что юродивый пожаловал, но не позволять же ему глумиться над прахом!
– Пошёл прочь, Мямля! – за дело взялся Сокольник. – Не тронь!
Как ошпаренный, юродивый убрал ладони и спрятал их за спиной – и вдруг зашипел. Сначала тихо, а потом всё громче, пока окидывал взглядом собравшихся. Шипение переросло в свист.
– Прекрати! – снова закричал Сокольник, но Мямлю было не остановить. Он уже визжал во весь голос, подняв голову к луне, будто одинокий волк. Пестобродцы затыкали уши, знахарка убежала, а Илья подошёл к новому гостю, поднял за плечи с колен и поставил на ноги.
– Успокойся. Чего кричишь? – Илья не хотел навредить юродивому – грех это. Потому и старался не злиться, хотя на сердце было и так до тошноты тяжко – тут ещё местный дурачок пожаловал.
– Разве вы это не видите?! Разве не понимаете?! – вскричал Мямля будто бы от боли, причинённой ступням. – Жнец пришёл в Пестобродье! Жнец убил твою мать, Сокольник. Да… Он явился ночью и забрал её жизнь, чтобы прожить ещё один день, – рассказывал юродивый, и глаза его загорелись каким-то диким огнём. – Так Жнец живёт со времён сотворения мира. Он приходит под покровом ночи, делает взмах. Р-р-раз! И уходит. Никто его не увидит, никто его не остановит. Да, он подкрадывается незаметно…
В свете догоравшего костра возле кромки дремучего леса сказанные слова прозвучали зловеще. Люди слушали их, тревожно переглядываясь. Уж не пророк ли их юродивый? Откуда в дурной голове возникло страшное предсказание?
– Жнец нашёл нашу деревню. И теперь один за другим каждый день он будет убивать, чтобы жить. Никого не останется. Ни-ко-го!!!
Гулким эхом отразилось последнее слово, будто кто-то из леса повторил его.
Ужас сковал селян, предчувствие страшных бед обрушилось на разум.
Бежать! Но куда?
Кто встретит их в чужих краях? Где обрести кров?
– Значит, кто-то помог Жнецу найти нас. И это они!!! – зарычал Кузьма, указывая на Илью и Сокольника. – Они приехали вчера под покровом ночи!
Кузьма во время исполнения обряда и чтения молитвы терпел, как мог, но больше не получалось вынести давящую изнутри ненависть и боль.
– Они виноваты в смерти Златыгорки!!! – завопил он, и крик сорвался в поросячий визг, настолько он жаждал обратить селян против богатыря и его сына.
Селяне, однако, не спешили с поддержкой. Они переглядывались и пожимали плечами. Всё-таки в Пестобродье не абы кто, а дружинник самого князя прибыл. Всё-таки ж и сын домой вернулся. Как можно их винить?
