Молния разделила сизый горизонт рваной серебряной чертой.

Следом за ней чудовищным рыком небо напомнило земле о своей извечной тоске, и потоком хлынули его слёзы.

– Сворачиваем с дороги! – прокричал Илья. – Быстрее!

– А я не боюсь, бать. Я пуганый. Мы с Ерёмкой в грозу и в салки играли.

– О душе подумай лучше. Грех это – посреди дороги в грозу стоять!

Сокольник долго думал о душе, глядя на широкую спину отца, надёжно защищённую пластинчатым доспехом. Илья скакал почему-то под дальнюю берёзу, хотя сосновый бор по правую сторону был и ближе, и надёжнее.

Опять стариковские приметы, наверное.

– Зря ты, сын, народную мудрость не слушаешь, – конечно же, сделал выговор Илья, едва Сокольник, наслаждаясь бодрящими ледяными каплями, появился возле заветной берёзки. – Молодой ещё! Надеешься, будто далеко от тебя смертушка? А она вон, гляди, – отец указал на место, куда ударила молния, – рядом гуляет.

– Спасибо за науку, бать, но я, видишь, целёхонький хожу до сих пор. И без твоей науки как-то прожил до двадцати годков.

– Так оно, может, Бог тебя и уберегал, чтоб ты со мной повстречался.

– А ведь может и так, – по-доброму улыбнулся Сокольник. – Может и так…

Илья присматривался к умному лицу сына, пытаясь найти в его чертах покорность. Только не было её и в помине. Сокольник соглашался, будто пересиливая себя.

Что ж… Кого в том винить?

Сам Илья ничего не знал про сына – Златыгорка и весточки не посылала, и сама в стольный Киев-град ни разу не наведывалась. Значит, не нужен был ей муж и помощник?

А Сокольнику отец разве не нужен? О нём она подумала?

Да… Сложный разговор будет, когда приедут они в Пестобродье. Сложный и постыдный…

Ведь сколько лет назад это было… Упомянул Сокольник, что до двадцати уже дожил. Значит, вон оно как времечко утекло. А будто вчера было… Всего три месяца гостил у Златыгорки Илья. Славно они пожили: вместе поганых били, повадившихся скот воровать, вместе почести, злато и ложе делили. А потом он на службу уехал – князь Владимир, молодой ещё в те годы, гонца за ним прислал.

– Закончилась гроза, бать, – весело подмигнув, сказал Сокольник, отряхиваясь от насевших на кольчугу капель, будто пёс после купания. – Ехать пора. Тут до Пестобродья рукой подать.

– Думаешь, рада мне будет Златыгорка? Я ж не навещал…

– Рада, бать, ещё как рада! – Сокольник снял шишак, чтобы последние капли угасавшего ливня освежили голову. – Она с самого детства о тебе твердит. Какой ты сильный, смелый… да добрый. Вот я и захотел это проверить, понимаешь?

– Понял уже, – усмехнулся Илья, потирая правое плечо. – Не будем угли в холодной печи ворошить. Поехали, чего время терять. Гроза ж кончилась.

Они поворотили коней и вернулись на тропу.

Молния сверкнула где-то вдалеке. Гроза уходила устрашать карой небесной других тварей земных.

***

Граяли вороны в тяжёлом сумраке, сковавшем осенний день до будущего рассвета.

Далёкий огонёк то пропадал, то появлялся вновь.

– Там Пестобродье, – махнул рукой Сокольник. – Узнаёшь хоть места?

– В темноте все кошки серые. Добраться бы поскорее да на боковую.

– Устал, бать? – пряча улыбку за ширмой ночи, юный богатырь пришпорил коня. – Остановимся?

– Нет, не надо. После отдыха ещё хуже станет – и кони, и спина моя ехать дальше откажутся, – стараясь казаться бодрым, ответил Илья. А ведь и не такие переходы совершал он за долгие годы службы у князя Владимира. Но возраст… Что тут скажешь? Да и прошлое меткой стрелой бьёт по телу – всю ж молодость, как прикованный, на печи лежал.

Огонёк приближался. Вскоре стали видны первые загоны, заброшенные, обветшалые.

– Сова, что ли? – Сокольник смотрел на два светящихся кругляша меньше монеты с правой стороны от дороги.

– Нет, не сова – это кот сидит.

На покосившейся полусгнившей толстой жерди загона и в самом деле сидел кот – его глаза блестели золотом.

– Плохо дело… – поделился чёрными мыслями Илья. – Не к добру мы сюда приехали, сынок.

– Это отчего ж?

– В темноте все кошки серые. Кроме чёрных. Эта вот чёрная – Нечистого прихвостень.

Пригляделся Сокольник – и, правда, кошка была чернее ночи.

– А теперь смотри: загон весь бурьяном зарос, даже щёлочки нет в бурьяне. Значит, кошка вон оттуда пришла, – Илья указал на еле видимое глазом место с тремя брёвнами, разложенными буквой «Покой». – Там дух костра ещё теплится.

– Умён же ты, бать, – удивился Сокольник. – Да, тут наши пастухи часто вечернюю трапезу справляют.

– Умён не умён, а с матушкой твоей мы здесь тоже вечера проводили, – усмехнулся Илья и почти унёсся в мир воспоминаний, но вовремя отрезвился. – Недавно там тоже потрапезничали. И кошка втихаря поела, а потом сюда перебежала от людей подальше. Вот и выходит, что Нечистый нам дорогу-то и перебежал. Не к добру это…

Чёрный кот провожал богатырей коварным взглядом, будто и в самом деле замыслил что-то дурное и сейчас отправится к своему Хозяину докладывать об увиденном.

К вящему удовольствию Ильи, скоро заброшенные загоны сменились домами. Сначала тоже шли пустые, оставленные людьми, а потом наконец стали меж ними появляться избы с признаками жизни: ставни не заколочены, крыши внутрь не проваливались.

– Кто едет? Назовись! – Тот свет, что указывал дорогу богатырям, оказался зажжённым факелом в руках мужика. Грузный, в дорогой полотняной рубахе, с ободком в волосах, стоял он возле дома и, казалось, чего-то ждал. Или кого-то. Но явно не их появления.

– Свои мы, Кузьма, свои. Это я, Сокольник, Златыгоркин сын.

– Дак я… – замялся Кузьма, услышав имена. – Я ж чего… Слышал, едет кто-то – и вышел посмотреть. Ан оказалось, вы едете. Нашёл, значит, отца своего? – Прищурившись, Кузьма оценивающе осмотрел старого богатыря и даже цокнул от восхищения.

– Нашёл, – ответил Сокольник. – Отец мой и сам меня признал. Богатырь, дружинник самого князя Владимира. Илья Муромец.

– Ой ли, Златыгорка-то не нарадуется, что теперь у неё такой муж будет видный, – прохрипел Кузьма и как-то хитро посмотрел на всадников. Сокольник даже сквозь сумрак почувствовал это, и не по себе ему стало. Отец толком и сам не знал, какое будущее теперь ждёт их всех. Ехали они сюда, чтобы с матерью повидаться и вместе уже решить, по-семейному. А Кузьма уже вон будто сейчас побежит слухи распространять!

– Поехали, сыне, завтра покумекаете с друзьями. Устал я, да и поздно уже – спать пора, – чувствуя что-то недоброе в мыслях Кузьмы, Илья поторопил Сокольника и поехал туда, где раньше и жила его Златыгорка. Сын сухо попрощался с местным гончаром и быстро нагнал отца.

– Не друг он мне – чего с ним кумекать? На язык-то Кузьма бойкий и дело своё знает, но вот чванится этим сильно. Аж противно порой становится.

– А чего он по ночам по селу блуждает? Приключений ищет? Иль девку поджидает?

– Какую уж девку? С рождения самого я его холостым не помню. Мирно с женой живёт. Детей, правда, не нажили…

– Ну так я тоже столько лет думал, что детей не нажил, ан вот ты появился, – усмехнулся Илья себе в ус. – А Кузьма твой утаивает от нас что-то.

– Так объяснил же он нам, что услышал шум, вышел посмотреть, кто едет. Вот и встретили мы его.

– Это я тоже слышал, – кивнул Илья. – Да только огонёк-то его факела нам путь указывал ещё задолго до того, как мы с тобой в Пестобродье въехали. Малой точкой горел. Аль не помнишь?

– Умён же ты, бать! – поразился в очередной раз Сокольник не силе богатыря, а смекалке. – Темнит, значит, Кузьма, темнит. Надо будет завтра его порасспросить хорошенько.

– Не надо, сыне. Дружбы, говоришь, меж вами нет. Значит, коли сейчас не сказал, так и завтра не скажет. Силой пытать тоже ни к чему – врага наживёшь. А врагами на селе на всю жизнь становятся, много зла от них изойдёт к тебе. Ты лучше, что знаешь, прибереги и молчи. А потом оно, может, и понадобится.