А сейчас она ждала, что он кинет ей кость. Ведь так?

Если бы швы не чесались так сильно, раздражая его, когда он и без того был зол на весь мир, он бы велел Джози оставаться на пляже и вернулся бы домой один. Он не мог нормально мыслить: его переполняли эмоции, вызванные грядущим замужеством матери, тем, как он едва не прибил свою племянницу, и видом Джози, плещущейся в волнах прибоя, от которого у него все сжалось в груди.

Пинком ноги он открыл входную дверь и придержал ее перед ней.

– Я схожу за ножницами.

Пока он рылся на кухне в поисках ножниц, она стояла в прихожей.

– С меня вода стекает на твой кафель.

Бросив на нее взгляд через плечо, он заявил, не думая о последствиях:

– Конечно, ведь на тебе эта дурацкая майка. Скинь ее.

– Но… – Слова застряли у нее в горле.

Хьюстон молча наблюдал, как в ней боролись вежливость и стыдливость. Под мокрой майкой на ней не было ничего, кроме бикини, и ему хотелось увидеть его. Он надеялся, что победит вежливость.

Так оно и случилось.

В тот момент, когда его рука нащупала ножницы, она стянула с себя майку, а ее тело осталось прикрытым лишь парой пальм, расположенных в стратегически важных местах. Черт, ему отчаянно захотелось сорвать несколько кокосов с этих пальм.

Он шагнул к ней.

– Ножницы? – Она протянула руку, швырнув мокрую майку на ступеньку лестницы к его ногам.

Правильно. Эта его зудящая, дергающаяся нога. Как, впрочем, и сам он целиком, все его существо.

Минуту спустя он уже сидел на кушетке, устроив ногу на кофейном столике, который она предусмотрительно пододвинула. Склонившись над ним, она пробежала пальцами, нащупывая аккуратные стежки.

Хьюстон по опыту знал, что раны зажили хорошо. Кожа на них казалась натянутой и розовато-блестящей, так что с небольшой долей везения и с помощью настойки алоэ шрамы через некоторое время совсем исчезнут.

О, вовсе не нога беспокоила его сейчас, лишая его сна по ночам и выворачивая его душу наизнанку.

– Чему ты улыбаешься? – спросил он, ухватившись за спинку кушетки, поскольку она уже начала разрезать и вытягивать нитки из первого шва.

– Любуюсь своей работой. Ты хоть раз в жизни видел такой идеально ровный шов?

Он поморщился:

– Я только об этом и думаю.

Она разрезала и выдергивала нитки.

– Тебе повезло во всех отношениях. В первую очередь что именно я заштопала тебя. Прошло лишь полторы недели, а нога уже почти зажила.

Хьюстон понимал, что Джози говорила, не слишком задумываясь. Это было вполне в ее духе. Она осмотрела его ногу, убедилась, что та заживает, и решила, что ему повезло. Может, и он сам так рассудил бы, просчитав все вероятные последствия нападения акулы. Он мог бы потерять ногу или вообще расстаться с жизнью.

Но рука на перевязи лежала у него на коленях, и внутри него вновь ощутимо росли отчаяние и опустошенность. С едва сдерживаемым раздражением он тихо произнес:

– Жать только, что я не могу сказать того же самого о руке.

Джози подняла глаза, прищурилась:

– Хьюстон, прости меня. Конечно же я сморозила глупость. Со мной это частенько бывает.

Она легко погладила его ногу, доставив ему неизъяснимое, чем-то даже пугающее облегчение и утешение. Ему хотелось погрузиться в Джози, в ее теплоту, сочувствие и оптимизм. Хоть на минутку остаться бы таким! Отбросить свои защитные инстинкты и расслабить плечи.

– Ты не говорила глупости, просто мне жалко себя. – Ему было больно признать это. – Я не должен был ставить тебя в неловкое положение.

На ее лице появилось облегчение, усмешка скривила уголки ее рта.

– Я начинаю привыкать к этому. – Он прыснул.

– Джози, я… – «Хочу тебя, ты мне нужна, возможно, я даже люблю тебя, может, ты разденешься донага и такой останешься со мной на всю оставшуюся жизнь?» Но он не сказал ей этого.

Лишь на минуту зарылся лицом в ладони, стараясь расправить брови, чтобы встретить ее любопытный взгляд.

– Мне хочется, чтобы ты поняла, почему я с трудом схожусь с людьми. Матушка заявила мне сегодня, что она выходит замуж, – и это совсем выбило меня из колеи. Видишь ли, отец очень плохо обращался с матерью, пока не оказал нам всем огромную услугу, бросив нас, когда мне было пятнадцать.

Эти слова ни разу не срывались с его губ за все тридцать три года его жизни, и он ощутил стыд за дрожащий голос.

Он не знал, какого ответа он ждал от Джози, может, жалости или испуга. Но она поступила иначе. Она близко склонилась к нему, нежно тронула его колено, ее тепло обволакивало его.

– Я тоже потеряла отца в пятнадцать лет. И это разозлило меня.

С минуту он обдумывал ее слова, откинувшись назад. Конечно же, он был зол на своего отца за то, что тот причинил столько боли матери. Но ведь она-то простила его. Где-то в глубине души он еще кипятился из-за того, что Хэл Хейз никогда не был ему хорошим отцом и лишил его многого что другие дети получали как само собой разумеющееся.

Но ему больше не хотелось помнить зла. Он станет добрым, как его матушка, и пусть все это навсегда уйдет в прошлое. Он не превратится в озлобленного эгоиста, не обретет качеств, которые презирал в своем отце.

Джози устроилась у него между ног, стриженые мокрые волосы торчали во все стороны, прохладная кожа пахла океаном. Левый сосок соблазнительно выглядывал промеж двух пальм на лифчике бикини.

Он протянул левую руку и крепко сжал ее грудь, вызвав волнение во всем ее теле.

– А знаешь, ты чертовски хороша, ну прямо-таки само совершенство.

И где же магнитофон, который так пригодился бы ей сейчас? Ведь вряд ли ей придется часто слышать такое. Хотя в этот раз ей надолго хватило одного пальчика ноги, которым он очень умело поигрывал у нее в самом интимном месте.

Джози хватало простого прикосновения Хьюстона, нескольких слов и даже просто проявления неуверенности в себе, которая явно отражалась у него на лице. Он был точно так же раним и уязвим сейчас, как она после той операции накануне. И она надеялась, что сможет утешить и поддержать его таким же образом, как и он ее. Ей хотелось, чтобы он доверял ей, верил в нее.

– Ты еще не закончила со швами? – спросил он, ущипнув ее сосок.

– Нет. – И конца не видно. Его лодыжку украшала обширная вышивка, а она не успела снять и трети ее.

Ну как тут сосредоточиться, когда его палец нежными движениями возбуждал и заводил ее, влажное вожделение обдавало жаром ее крошечное бикини, а пальцы дрожали, касаясь его ноги?

– Тогда поторопись.

– Я не могу, когда ты так себя ведешь. – Его палец забрался под влажный треугольник лифчика ее бикини.

– А как я себя веду?

Он просто заводит ее, вот как.

– Ты щупаешь, ласкаешь меня.

Чуть отстранившись, чтобы его палец не мог достать ее груди, она сконцентрировалась на руке, державшей ножницы, и отрезала очередной стежок.

А тем временем большой палец ноги нащупал ее клитор под мокрым бикини. Джози дернулась и гневно взглянула на Хьюстона:

– Ты что, хочешь, чтобы я поранила тебя? У меня же в руке острые ножницы!

Ему было все равно. Он уперся ногами в сброшенные сандалии, в глазах светилось сладострастие.

– А знаешь, я поверил в тебя, и теперь, Джози, ты ухаживаешь за мной. И ты больше ничего не роняешь, когда находишься рядом. Интересно, почему?

Ей было трудно понять, говорит он это всерьез или опять поддразнивает ее, но от его слов у нее стало тепло на душе. Причем это происходило не только из-за секса. Она оказалась дурой и влюбилась в него, и чем дальше, тем более неуправляемым, неудержимым становилось ее чувство.

– Ты меня больше не нервируешь. – И это было правдой. Хотя давление у нее и подскакивало в его присутствии и ему ничего не стоило завлечь ее, например, в колонию нудистов с помощью нескольких слов и коробки шоколадок, он ее больше не пугал.