– Сорокина! Давай подброшу. – Незнакомец небрежно сдернул очки. В хитровато прищуренных серых глазах плясали до боли знакомые чертенята. И ухмылочка все та же, нагловатая.

– Привет, Дима, – холодно ответила Марта. – Я и сама прекрасно справляюсь.

Как нарочно, чемоданное колесико застряло в колдобине, Марта дернула посильнее за ручку. Крак! Колесо отлетело и закатилось в пыльную траву на обочине.

– Вижу, как справляешься!

Топалов выпрыгнул из машины, проворно подхватил ее чемодан и закинул в багажник. Подобрал отбитое колесико, мотнул головой и зашвырнул подальше в кусты. Жестом показал на пассажирское сиденье: давай усаживайся, чего тормозишь?

– Мусорить-то зачем, – начала было Марта, но ее перебила барабанная дробь. Трезвонил топаловский телефон. Он взглянул на дисплей, нахмурился.

– Да… да, скоро буду. Минут через тридцать. Пусть Аркадий Петрович не переживает, раз обещал, значит, успею.

Ну вот все и объяснилось. Водитель.

– И твой начальник не будет против, если узнает, что в обеденный перерыв ты катаешь дамочек на его машине? – спросила Марта, усаживаясь в кожаное кресло и косясь на красную сумочку на приборке.

Топалов покрутил в руках косметичку и забросил ее на заднее сиденье. Завел мотор и непонимающе уставился на Марту, а потом раскатисто рассмеялся:

– Не будет. Он добрый. Даже премию может выписать за помощь.

– Так за место держаться надо, где еще такое найдешь, – назидательно произнесла Марта, пристегивая ремень.

– Я и держусь. – Он демонстративно покрепче схватился за руль.

– Ремень – лишнее, гаишники здесь не водятся. – И Топалов ткнул пальцем в нейлоновую ленту на ее плече.

– Я это делаю исключительно для своей безопасности. Правила дорожного движения не просто так придумали. И тебе, Дима, не помешало бы их соблюдать. Давай замок защелкнуть помогу, не нужно отвлекаться во время поездки. – Марта развернулась к Топалову, но тот отмахнулся:

– Сорокина, ты все такая же нудная! Да ладно тебе, не усложняй! По таким ухабам можно только с черепашьей скоростью тащиться… Сорока, признайся, ты думала, я, как алкаш последний, под забором валяюсь? Или в тюрягу загремел?

Марта потупилась.

– Я рада, что ты человеком стал, Топалов. Водитель – достойная работа, особенно для такого оболтуса, как ты.

Топалов хмыкнул.

– Сама как? Пригодилась тебе твоя литература? Докторскую пишешь?

Марта натянуто улыбнулась:

– Подумываю. Работаю в университете. Занимаюсь наукой, – отвечала бодренько, а у самой с души воротило: едут вместе десять минут, наврала уже с три короба.

Он снова засмеялся.

– Как вспомню, как ты меня со своей литературой доставала, «подтягивала». Мне от твоего занудства лезть на стенку хотелось. «Учи, Топалов, отрывок. Рассказывай с выражением! А теперь говори, что ты понял, что хотел сказать автор! Какие эпитеты, какие метафоры?» – прогнусавил он, копируя учительские интонации бывшей одноклассницы.

– Я всего лишь выполняла поручение классной, – сдержанно ответила Марта, приглаживая выбившуюся прядь волос.

– Рьяно так выполняла. Честно сказать, мне тебя придушить хотелось. А всех классиков сжечь, в смысле – книжки их… «Я помню чудное мгновенье» до сих в страшных снах снится. Сколько раз стих этот талдычил? Раз сто? Что мы там «отрабатывали»? Интонацию?.. С личным как? Слышал, вы с Тёмиком поженились.

– У нас с Артемом прекрасная семья. Детей, правда, пока нет. – Уголок ее рта дернулся.

Да она сквозь землю провалилась бы, если призналась, что из университета пришлось уйти. Темка без зазрения совести позаимствовал ее научные разработки и защитил на них кандидатскую. А потом стал завкафедрой. «Молодой, перспективный, энергичный», так объяснил его выдвижение научный руководитель, который сам пошел на повышение и освободил для Темика место. Видеть самодовольное лицо мужа, теперь еще и непосредственного начальника, стало невыносимо. Марта подала заявления: одно на развод, другое – на увольнение. Так она попала в гимназию, ну а потом сюда, на эту пыльную дорогу. В глазах защипало, – вот только не надо себя жалеть! – и она отвернулась к окну.

– А в Липки каким ветром тебя занесло? – спросил бывший однокашник.

– В отпуск. Решила немного отдохнуть, – вранье Марте претило, но и правды не скажешь. Особенно этому, самоуверенный нахал расселся в чужой машине и устроил допрос с пристрастием.

– Посреди учебного года? – удивился он.

Троечник всегда хорошо соображал, но изрядно ленился.

– Так сложились обстоятельства… Женат? – Марта сняла травинку с рукава блузки.

– Не, в свободном полете. – Он кивнул в сторону заднего сиденья, видимо, намекая на забытую в салоне сумочку. – И приземляться пока не собираюсь.

Конечно, семья – это ответственность, а обязательства не для Топалова.

Он лихо вырулил на центральную улицу с залатанным асфальтом. Дорога проходила мимо бывшей усадьбы графини Потоцкой. Марта помнила ее обветшалой и никому не нужной. Сквозь металлические прутья ограды, которая каким-то чудом уцелела за столько-то лет, виднелись облупленные стены двухэтажного барского дома с пустыми глазницами окон. Через прохудившуюся крышу пробивались деревца. Место притягивало магнитом. По пути в школу она всегда задерживалась здесь на пару минут и фантазировала, представляя хозяйку особняка.

Графиня Потоцкая была крайне изобретательной дамой. Перед тем, как сбежать из страны в 1917-ом году, она сама закрыла ставни усадьбы и разместила на фасаде громадную вывеску:

«Входъ строго васпрещенъ. Этотъ домъ принадлежитъ советской власти. Потоцкая аристована и помещена в тюрьму!»

И для убедительности сделала пару ошибок в надписи, чтобы не возникло никаких сомнений, – писали люди компетентные в своем деле, печатью невежества заверили свое повеление.

Сотворив «оберег» для родового гнезда, графиня запаковала ценные вещички – и на вокзал. Когда небольшой обман Потоцкой раскрылся, пламя революции поугасло, особняк передали на баланс города. У входных дубовых дверей, случайно не угодивших на растопку, поставили гипсового пионера с горном, приколотили дощечку «Дом культуры». Культурные люди проявили деликатность к старинным интерьерам. Шли годы, дом ветшал, требовал капитального ремонта, и здание «законсервировали до лучших времен», случилось это еще до рождения Марты. Однажды она попала внутрь, хотя родители и запрещали детям подобные шалости, пугая призраком старой графини. Остатки былой роскоши ошеломили Марту.

Над головой – облупившаяся фреска с изображением полумесяца и россыпью звезд. Зачем так высоко картинки рисовать, смотреть неудобно.

Под ногами – черно-белая мозаика в шахматном порядке. Жаль, плиточки поцарапались, тащили по ним что-то тяжелое.

Удивительной казалась огромная голубая роза, нарисованная на стене зала. Разве бывают розы такого цвета?

На столбе – глаз в центре треугольника, направленного вершиной вверх. Марта сразу поняла по синим теням на веке, что глаз женский. Он следил за непрошеными гостями, вопрошал: «Зачем явились, недостойные?»

Узоры кафельных печей выглядывали из-под облупившейся синей краски, мифологические герои прятались за дешевенькими обоями. Воображение с легкостью рисовало недостающие элементы: хрустальные люстры и картины в золоченых рамах, мягкий свет и фортепианная музыка, тяжелые портьеры на окнах и диваны, обитые зеленым штофом.

Инициатором этой вылазки был Димка Топалов, который отправился искать клад и заразил своим азартом одноклассников. Никаких сокровищ они, конечно, не нашли. Зато Марта свалилась с лестницы и чуть не свернула себе шею. Больше всего ее огорчило, что занятия с Топаловым пришлось отложить из-за растяжения лодыжки. На костылях не особенно побегаешь за лодырем, Димка наслаждался свободой по полной…

Сейчас Марта с удивлением подмечала изменения: пластиковые окна, жалюзи, новая черепица, кремовая краска на свежевыкрашенном фасаде. У дома появился владелец.