Им есть за что бороться. Разум мой болен и меркнет. В его коридорах, оставляя липкие следы, ползают черви Надежды. Над его шпилем все выше поднимается бесцветный стяг слепой Веры, на его воротах чернокрылые горгульи выгрызают знаки Любви. Мой разум страдает и рушится, рассыпается на части, боль склеивает их своей ядовитой слюной, чтобы снова и снова швырять со скалы в пучину Безумия. Горгульи подхватывают его за мгновение до приземленья и вновь вытаскивают наверх, на ходу облизывая и раздирая на части. Глотают крупные куски и изрыгают их на мое лицо. Я доказываю им, что сдался, сошел с ума, смеюсь, блею козлом, они внимательно осматривают и бросают на ковер перед лицом дочерей Боли. Вера не верит мне, Надежда отворачивается, а Любовь с ненавистью шипит на ухо. Я смеюсь, скрывая за смехом улыбку. Я знаю…

Вера.

Вера душит меня сейчас, пытаясь заставить замолчать. Но мой сдавленный шепот громче ее пронзительного крика.

В эти дни я ждал Ее слов. Упоминание о Ней в третьем лице причинило бы Ей боль? Чем дальше, тем ее будет больше.

Я ждал слов, в которые можно поверить. Как я мог верить в те слова, которые слышал? Какую пытку несла мне такая вера? Каждое Ее слово.

Верить в то, что я останусь для Нее навсегда? Что мне дает эта вера? Как будто я не вижу, что скрывается за этими словами… Она пыталась меня убедить в том, что наши отношения вне времени и пространства, что Ее личная жизнь – всего лишь эпизод вечного существования. Я еще не настолько сломлен, чтобы называть самообман Верой. Поверить в то, что мои, эти мои мысли, причинили бы ей боль? Верить в Ее гнев? Гнев и обиду на мои слова? В то, что они возмущали бы и оскорбляли? Здесь мое Знание впервые отражает удар Веры. Я знаю, что Она бы пришла в ужас, узнав мои мысли. Но я уже ввязался в этот кровавый бой и сросся с ним. Поставив на карту Разум, уничтожаю плацдармы возможности быть вместе. Я не могу рассматривать возможности быть с Ней. Я хочу БЫТЬ с Ней.

Ее последний упрек: «Ты должен был промыть мне мозги». Как после этого верить в то, что я был Ей нужен???

Промыть мозги… Ядом, в который все это время превращался мой сок, разъедая простыни и отравляя ночи? Керосином? Промыть мозги, оставить их безупречно чистыми и затем сжечь? Выжечь из Нее способность влюбиться в другого, чтобы потом целовать зомби? Слезами, которые до сегодняшнего утра высыхали во мне, еще не выступив на глазах?

Вера в слова… Часовой перерыв между: «Подожди меня» и «Забудь обо мне». В какие именно слова мне верить?

Мужественный юноша Знание изгоняет сверкающим мечом из моего разума Веру. Но не убивает ее, не плюет ей вслед, лишь связывает руки и заклеивает рот: «Молчи, твое время еще придет». Вера… НаВЕРное, самая жестокая из трех сестер Боли.

Надежда.

Слабейшая из троицы. И потому – идеальная мучительница. Именно она протягивает соломинку утопающему, уговаривает отчаявшегося, целует лоб мечущемуся в горячечном бреду. Она растягивает боль во времени и пространстве. Не способная на ампутацию, она с плачем наблюдает, как тело и душу сжигает беспощадная гангрена…

Непринятый вызов, выход из чата, слова «Я больше НИКОГДА не поверю тебе». После этого я чувствовал, что в течение суток Вера и Любовь уничтожат друг друга, взорвав при этом свой трофей, в котором поселились, – мой разум. Но третья сестра вмешивается в безумный передел. Просыпается Надежда. И я вновь и вновь впускаю её без стука. Она возвращалась, хотя Знание подсказывало мне – Она никуда не уходила! Она оставалась со мной, а лживая Надежда клеймила Её слабостью и трусливостью. Надежда порождала во мне сомнения в искренности Её поступков. Дарила мне Её портреты, а затем, размазывая, обесцвечивала их и стирала. Показывала Её не сильной и мужественной, а всепрощающей и неумелой. Доверительно сообщала мне, что все всегда так и будет, что Она никуда не денется, обязательно вернется ко мне из любой пучины.

Знание не в силах убить Надежду. Она немощна, но практически бессмертна.

Мой воин рвет и мечет, но не может добить безмолвно смотрящую на него сестру. Ее умоляющий взгляд обращен на него. Знание вытаскивает Надежду за волосы из моего разума и вешает проветриться на холодном ветру. Надежда трепещет.

В моих мыслях все меньше боли. Молчат Вера и Надежда. Пытаются разжалобить своим смиренным видом. Не атакуют меня и не высказываются против тяжелого обращения. Но Знание говорит мне – «они верят и надеются, что Любовь заставит тебя сдаться. Не верь им. Не надейся на их выздоровление. Боль утихла, но это лишь отвлекающий маневр». Наивные чувства. Сейчас я иду войной на наивность…

Любовь.

Самая красивая и пошлая из трех сестер. Десятилетиями хранящая невинность и отвергающая достойных – раздвигает ноги и распахивает сердце перед первым встречным. Забывающая о своей же вульгарной мечте – продать свою целомудренность подороже. Она вбирает в себя всю боль тех, кому отказала. Чтобы затем обрушить ее на своего создателя.

Она забирается в душу, как продажная девка в постель к забывшему о семье подвыпившему интеллигенту. Соблазняет и дразнит, а затем внезапно умирает, когда, казалось бы, уже недалеко до блаженства и счастья. Она еще некоторое время хранит тепло и можно, не заметив ее смерти, по инерции продолжать заниматься любовью с уже разлагающейся Любовью.

Она зеленоватой плесенью разрастается по стенкам разума, захватывает все тело, делает меня беспомощным и беспокойным. Она сильна. Чем она сильнее, тем больше у нее шансов облить болью всех. Она не оставляет никого и ничего на своем пути. Она дарит Веру и Надежду – троянских коней, наполненных слезливыми песнями и…

– Тебе плохо? – Дима тряс меня за плечо, я вначале увидел его нос, затем глаза и волосы, потом уже все остальное.

– Все в порядке. Мне, наверное, домой надо.

– Я сейчас вызову такси. Или в туалет с Ихтиандром побеседовать зайдешь?

– Нет, нет. Все нормально. Просто засыпаю, – я попытался улыбнуться. Впрочем, Диму моя улыбка не убедила.

– Засыпаешь? Ты сейчас сидел с широко раскрытыми глазами и шевелил губами, как будто молился. Я уже подумал – свихнулся.

– Да. То есть, нет. Вызови такси, пожалуйста.

Дима достал из кармана телефон и начал набирать номер, и только сейчас я заметил, что возле стола рядом с ним стоит девушка, с которой он танцевал. Я поздоровался с ней, при этом попытался встать со стула, вовремя заметил, что это пока трудно осуществимо и сделал вид, что просто удобнее сел. Впрочем, вряд ли она заметила все мои усилия выглядеть если уж и не трезвым, то, во всяком случае, контролирующим себя молодым человеком. Мой друг вызвал такси, и они вдвоем сели за столик. Девушка смотрела на меня не очень-то одобрительно. Уверен, если бы в ее силах было сделать меня невидимым, она моментально совершила бы пару пассов руками и бросила щепотку соли на огонь зажигалки. Ну, или как там еще это делается. Мне она не мешала, я без стеснения рассматривал ее лицо и фигуру, вспоминая Катю – девушку, с которой Дима поддерживал довольно близкие отношения. Мы с Димой дружим уже долго и знаем вкусы друг друга. С этой девушкой он не откажется остаться в заведении до самого закрытия. Она водила ладонью по его голове, пытаясь пригладить вздыбившийся хохолок. Его рука была под столом, наверное, на ее колене. В такси я поеду один.

– Слушай, дружище, ты сможешь сам добраться?

Я еще раз взглянул на его новую знакомую, прочел в ее взгляде: «Сумел набраться, сумеет и добраться».

– Да, конечно. Не вопрос. Они тебе перезвонят?

– Нет, уже можно выходить. Я позвонил – такси сейчас приедет. Нашлась машина, которая везет сюда пассажира.

Я сконцентрировал всю свою энергию, четко продумал последовательность движений и встал. Получилось весьма неплохо, левой рукой касался стола – так мне удалось не раскачиваться, а правую протянул Диме для рукопожатия. Едва его ладонь коснулась моей, как за моей спиной раздался грохот. Это перевернулся стул, на котором я сидел секундой ранее. Во избежание дальнейших происшествий поднимать его не стал, подмигнул обоими глазами девушке и сосредоточенно направился к гардеробу. Забрал свою куртку и вышел в темную ночь.