Когда она снова уходит, он намазывает картофель маслом и сметаной. Я копирую его.

— Ты найдешь свое место в этой жизни, Ангел. Это начинает казаться нормальным. Через некоторое время это становится частью тебя.

Я качаю головой, разрезая свой стейк. В его устах все это звучит так просто.

— А если этого не произойдет? — спрашиваю я, отправляя нежный стейк в рот. — Если я этого не сделаю?

Его грудь расширяется, и он на секунду смотрит в свою тарелку. — Обычно, я бы сказал, тогда это не так, и ты этого не сделаешь. Вот когда ты понимаешь, что MК не в тебе, и ты убираешься к черту, пока не увяз слишком глубоко, пока не узнал слишком много. Здесь нет половины входа, половины выхода. Все или ничего, или ты умрешь. За исключением того, что ты не можешь этого сделать, не так ли?

Мой взгляд скользит к нему, на мгновение ловя его единственный глаз на работе Спайдера, прежде чем он сосредотачивается на своей тарелке и откусывает большой кусок стейка. Эти порезы ощущаются так, как будто они внезапно начинают жечь, как клеймо, только что вдавленное в кожу. Они никогда не казались такими постоянными, как татуировка, отмечающая меня как собственность Спайдера.

Мой желудок сжимается.

Я почти говорю ему, нет, я не могу, но останавливаю слова, прежде чем они вырвутся. Произносить их — это слишком похоже на то, чтобы сдаться.

— Ты найдешь здесь свое место, и все станет проще, — твердо говорит он.

— Как? Откуда ты можешь это знать?

— Так же, как я знаю, что ты призвана спасти его. Ты крепче, чем думаешь. Клуб находится в тебе. Я знаю это. Я видел это, когда ты меня латала. Когда ты знала, что не нужно вызывать скорую помощь. Когда ты позвала Драгона, хотя и боялась его.

Тревожно, что мое сердце бьется от этих слов быстрее. Что, как бы я ни боялась того, что значит быть закрепленной в этом MК, часть меня хочет этого.

Я откусываю еще кусочек своего стейка, потом еще, больше для того, чтобы выиграть время, чем для чего-либо еще, и я вообще не чувствую вкуса еды. Затем я медленно опускаю вилку.

— Как… — я облизываю губы. — Как мне это сделать, Кэп? Как я могу принять… это? — мое горло сжимается, и моя рука бессознательно машет в сторону отметин. — Как будто он состоит из двух человек. Внутри него два человека, и я никогда не знаю, с кем из них я в конечном итоге окажусь. Я не знаю. В этом нет особого смысла, не так ли?

Он проглатывает последний кусок стейка. — Да. Это так, — говорит он с пониманием, которое застает меня врасплох. — В этом есть смысл.

Через мгновение он кладет вилку и нож и скрещивает руки на краю стола.

— Я полагаю, что это так для многих здешних парней, — он кивает мужчинам в комнате. — Есть Бандит, который делает то, что нужно сделать для своего клуба. Ради своих братьев, своей семьи и своей женщины. Он делает то, что должен, чтобы они были в безопасности. И есть мужчина, который тусуется со своими друзьями, ходит в школу своего ребенка, играет и смеется над шутками своей старушки.

Я снова смотрю на свою полупустую тарелку, передвигая еду по ней, но не съедая ее. Тьма проникает в мои мысли, глубокая, чернильная чернота, которой, кажется, нет конца.

Была ли у Спайдера эта другая сторона? Есть ли в нем что-то большее, чем монстр?

Да. Есть. Бандит был со мной прошлой ночью, когда он пристегивал меня, наказывал меня ремнем, чтобы получить информацию о парне, который угрожал его клубу. Он был со мной в той камере в Каспере. Бандит оставил на мне эти отметины, знак своей собственности и напоминание о моем месте.

Насколько проще было бы сказать, что я никогда не видела человека, который жил под зверем. Легче, потому что тогда я могла бы отгородиться от эмоций, которые испытывала к нему. Потому что тогда я могла бы жить в комфорте и непринужденности своей ненависти. За исключением того, что я видела его.

Он был тем, кто обнимал меня в те ночи после того, как Кэпа подстрелили, кто рассказал мне об укусе паука и его ужасном детстве. Он был тем, кто обнимал Джулс, как сестру, держал Бена и заботился о нем, как о своем собственном.

Я вздыхаю, внезапно чувствуя себя разбитой. Я оглядываюсь на мужчин, этих седых и закаленных байкеров с их нашивками, кожей и оружием.

В углу, у бильярдных столов, девушка с дикими вьющимися рыжими волосами берет одного из мужчин за руку. Это тот, у которого шрам на щеке. Ухмыляясь, он подхватывает ее на руки и идет с ней к лестнице. Она кричит и смеется, довольная и счастливая, когда ее голос затихает.

Мой разум кружится, гадая, какие преступления он совершил, гадая, чья кровь на его руках, невидимая для женщины, которую он сейчас затащит в свою постель. Я бы подумала, что эта женщина была бы напугана, ей было бы трудно не думать о том, что он сделал, и беспокоиться о том, что это значит для нее.

— Кэп… — я смотрю на пятно у него на груди. — Как они это делают? Как женщины… Как они делают так, чтобы у них все было в порядке в голове? Как мне это сделать?

— Не каждая женщина может, — честно говорит Кэп, глотая остатки своего пива. — Ты должна принять тьму. Быть готовой принять плохое вместе с хорошим и знать, что когда случится настоящее страшное дерьмо, Бандит сделает то, что должно быть сделано. Бандит и простой человек — это одно и то же, Ангел. Быть с одним — значит принимать, когда другой выходит поиграть.

— А если я не смогу?

— Ты сможешь. Ты должна. Ты это сделаешь.

— Как ты можешь говорить так уверенно?

— Потому что у тебя не может быть одного без другого. Если бы кто-нибудь из присутствующих здесь потерял хоть одно из них, он бы умер. Если бы Спайдер потерял кого-то из них, для него все было бы кончено. Бандиту нужен человек, чтобы не дать всему этому проглотить его. И мужчине нужен Бандит, чтобы выжить в нем. Без этого он не сможет защитить никого или себя. Он не может сделать то, что должно быть сделано. Когда ты научишься принимать и то, и другое…

— Что? — я нажимаю, чувствуя, что ловлю каждое его слово.

— Прямо сейчас ты принадлежишь ему. Вот почему он пометил тебя. Когда ты примешь и то, и другое, он тоже будет твоим.

Я откидываюсь на спинку стула, пытаясь переварить его слова. Не до конца понимая их, но желая этого так сильно, что это причиняет боль. Нуждаясь и желая, черт возьми, я этого не сделала.

Кэп встает, берет свою трость, опирается на нее и сжимает мою руку.

— Это придет к тебе, Ангел, — говорит он. — Ты увидишь.

Я лишь наполовину осознаю, что он уходит, когда смотрю на входную дверь, где несколько мужчин тащат потрепанный байк. Мои мысли кружатся, темные и пугающие, как тоска и одиночество, которые давят на них.

Как будто Кэп дал мне ключ от потайной комнаты, доступ к чему-то, чего, как мне кажется, я не должна хотеть, но хочу. Он дал мне ключ от комнаты, только я не могу найти дверь. Я стою близко к ней, потому что чувствую что-то за ее пределами. Оно там, обжигающе горячее, мрачное и ужасное. Мне это нужно, я хочу этого, и я ненавижу все это одновременно.

Даже если я найду дверь, смогу ли я ее открыть? А если я это сделаю, что, если я больше никогда не смогу уйти?

Я не знаю, как долго я сижу тут, прежде чем понимаю, что Текила зовет меня вернуться к работе. Я встряхиваюсь и возвращаюсь к работе, но чувствую себя как-то на взводе, не в силах сосредоточиться. Слова Кэпа должны были заставить меня почувствовать себя лучше, но вместо этого они заставляют меня чувствовать себя более неуверенной, чем когда-либо.

Задний столик завален тарелками, пивными кружками, пепельницами, полными сигарет и сигар. В кои-то веки диваны пусты. Я беру мусорное ведро с бара и возвращаюсь к столу, убираю посуду и вываливаю пепельницы в жестяную банку.

Джулс подходит и плюхается на диван, выглядя усталой, но счастливой. Ее топ перекосился, одна грудь почти вываливается наружу. Один из парней ухмыляется ей, и ее лицо розовеет, когда она улыбается.

Я прочищаю горло, стараясь не смотреть на ее топ.