– Дело Ломакина В. П., – подумал Вася – с сарказмом у него было все в порядке. Да, это была его история болезни, его история. Врач расположился на стуле рядом с ним и приступил к промыванию мозгов:

– Как ваше самочувствие? Что беспокоит?

Мягкий, почти вкрадчивый тон эскулапа почему-то разозлил Василия.

– Вы меня беспокоите, любезный, – чуть не сорвалось с языка. – Спасибо, ничего не беспокоит.

– Ну и славно. Мы, как положено, уже сделали ряд анализов. Остальные – завтра утром, натощак. Вечером снимем кардиограмму, проведем биопсию, ну и пожалуй, на этом этапе пока все.

Ломакин молчал, как честный российский коррупционер в гестапо.

– Если все пойдет как надо, завтра будет проведена подготовка, а после завтра – операция…

Тут уж Вася не выдержал:

– Какая операция!? – воскликнул он с обидой и злостью. – Я не понимаю…

– Операция будет полосная, под общим наркозом, длительностью часа на три-четыре. Оперировать буду я со своими ассистентами. Наша клиника делает подобные дважды каждую неделю. Поверьте, риск ничтожный, прогноз благоприятный, тем более при ваших объективных показателях и этапе болезни.

– Какой болезни? А можно операцию не делать?

– Операцию можно отложить на некоторое время, но тогда вероятность положительного ее исхода существенно уменьшится. Но дело не только в этом, Василий Петрович. Мало сделать операцию, не менее важен послеоперационный период – недели две-три.

– А какой у меня диагноз? Ведь меня серьезно ничего не болело до сегодняшнего дня?

– Крепитесь, Василий Петрович! Я вынужден вас огорчить – у вас рак желудка третьей стадии, подтип А, если быть точным, – вздохнул врач. – Но мы вас вылечим, будьте уверены.

Легким, привычным жестом он дотронулся до Васиной руки. Вася побелел, умолк, предметы вокруг него стали терять четкие очертания, задрожали, окружающий его мир стал отдаляться и терять смысл своего существования. Понимая состояние больного, Деканосидзе попрощался, тихо вышел из комнаты и оставил его одного для осознания реалий бытия. Рядом с палатой на стуле дежурил симпатичный плечистый парень и смотрел картинки в своем телефоне. Через десять минут Татьяна, "невеста" Деканосидзе, получила сообщение по е-мейл:

– Буду дома к восьми часам. Целую, Ираклий.

Это означало, что все идет по плану. Игра продолжалась. Назавтра Ломакина быстро подготовили к операции, сделали необходимые процедуры, отвезли на каталке в операционную и провели общую анестезию. Пациента ввели в состояние глубокого сна, чувствительность и сознание полностью отсутствовали.

Дверь ушла куда-то в сторону, включилась синяя иллюминация и какой-то механический голос произнес:

– С тарой вход запрещен!

Ломакин оказался в огромном зале с высоким куполом, канделябры там всякие…

– Ну вылитый Исакий в Питере! – мелькнула мысль.

– Не Исакий, а Исаакивский собор, не Питер, а Санкт-Петербург, северная столица, – ответил могучий бас где-то в мозгу.

– Вы говорите мне без голоса, а я вас слышу без ушей? – помыслил Вася.

– Совершенно верно, академик Ломакин.

– А откуда вы знаете..? – не успел оформить мысль пораженный академик.

– А мы все знаем! Знаем даже, зачем ты к нам пришел и что тебя тревожит.

– А кто это ВЫ?

– Мир Иной. Или ты ошибся адресом? Табличку при входе видел?

– Нет, не видел, – упавшим голосом поделился пока еще живой Вася.

– Значит, табличка на реставрации. Меня зовут Диктатор. Это и моя должность, и хобби, кстати, – зарокотал бас.

– Буэнос диас, синьор Диктатор, – с перепугу мозг Васи выдал на испанском.

– Не важно, мы понимаем все языки нашей планеты.

– Почему ВАШЕЙ? А как же мы, человечество?

– Ха-ха-ха! – диктатор впервые проявил эмоции. – МЫ! Человечество – младенцы, временные жильцы на Земле и к тому же наши рабы.

– Как рабы? Мы, люди, сами победили рабство, и на всей планете…

– Не пори чепухи, это тебе не в телевизоре балабонить, – перебил его Диктатор. – Вы, двуногие агрессоры, живете на Земле всего-то сто тысяч лет, а мозги получили по нашим меркам лишь вчера. Мы – это царство вирусов, жили на этой планете уже в палеозое раннем, пятьсот миллионов лет назад, у каждого из нас корона! Приходим и порабощаем вас, поселяемся в организме людей и живем в нем, сколь нам угодно. Семь миллиардов – цифра неоптимальная, и мы ее корректируем по необходимости.

– А мы можем жить с вами в мире, без конфликтов?

– Исключено, конфликт заложен изначально, планета одна, вы – жертвы, двусторонний симбиоз исключен, это война миров. Ты что, Уэллса не читал?

– А как мне вас победить? – от отчаяния задал безумный в этой ситуации вопрос бедный Вася.

– А ты спроси у спецпредствителя президента по связям с международными организациями… И с нами, как понимаешь, тоже. Давненько мы с ним не общались, в гости ждем, передай ему от меня коронный привет.

– Так что, он знал о пандемии?

– Ты что, дитя малое? А еще академик. Ты думаешь, кто его в 90-х к власти привел? И "Роснано" мы организовали, и его мы поставили – для организации пандемии. Через своих людей… Так что нанотехнология и наш размер в твоем теле – не случайное совпадение. Вот тебе и закрытое открытие.

– Правительство России назначило, а не вы, – пытался сопротивляться воспаленный мозг Ломакина.

– Правительство содержало, точнее, такие налогоплательщики, как ты… Прощай, Ломакин, и не забудь мой приказ. Даю тебе неделю. Не уложишься – заказывай деревянный макинтош, а корону я тебе сам подарю, на крышку гроба положат торжественно. Слово "Академик" отольем в золоте, или ты предпочитаешь другой цвет?

Ноги Василия Петровича вдруг ослабли, колени подогнулись и он потерял сознание. Но мозг его не отключился, и он смог услышать последний диалог в Ином Мире:

– А куда его отправить, Ваше Короносиятельство?

– В Сибирь, конечно. Надо все четко организовать и добиться в этот раз успеха. Не как в Солсбери. Создадим новый повод для международных конфликтов и журналисткой трескотни. И не забудьте – скоро по плану волнения в США и война в Европе. Повод придумайте сами, Куратор.

– Будет исполнено…

Очнулся Василий Петрович в реанимационной палате. Он лежал на больничной койке под одеялом, глаза смотрели в белый потолок с квадратами встроенных светильников, тяжелые веки стремились вновь сомкнуться от яркого искуственного света. В помещении никого не было. Над головой весела какая-то конструкция, по видимому, вентиляция. Маска со шлангом, позволявшая дышать, закрывала почти все лицо. Тела он не чувствовал, вокруг висели какие-то трубки, провода, слышно было только тикание аппаратуры. Стук сердца еле различим, дыхание неглубокое и сиплое. Почему-то сильно саднило горло. Если бы он смог понять голову, то он бы увидел входную дверь на противоположной стене, а окно – с другой стороны. Справа, у кровати, стоял желтый кронштейн с подставкой для банок. Из одной из них тянулась прозрачная трубка с зажимами, которая скрывалась под лентой на его руке. Капельница снабжала его лекарством, в бутылочке булькали маленькие пузырьки с периодом несколько секунд. Его оставили не надолго, пакет с раствором уже почти пуст, и медсестра скоро придет. Мозг устал анализировать, веки сомкнулись, и он провалился в небытие.

Через некое время он вновь пришел в себя, открыл глаза, и видение повторилось. Зрачки не сразу привыкли к свету и долго фокусировались на сетке воздушного фильтра над головой – на светильники по-прежнему было больно смотреть. Слух уловил знакомое тикание и жужжание приборов, маска и капельница в том же положении, дыхание неглубокое, уже ровное, сердечный ритм спокойный. Но что-то изменилось в нем – он почувствовал свое тело, руки, лежащие на покрывале, ощущение спины на кушетке и затекшие от неподвижности ноги. Язык был тяжелым и сухим, хотелось пить. Шея отекла от напряжения, он даже не мог пошевилить головой. Но главное – он почувствовал свое лицо. Кожа на нем стягивалась, легкие покалывания ощущались в области глаз, щек и подбородка. Боли не было, было чувство невесомости, существовало время и пространство, и более – ничего.