– Хороша. Ах, хороша, – Платон Теодорович, тонко улыбаясь, приподнял левую бровь и перевел взгляд на сына. – Ты уже успел подраться из-за нее на дуэли?

Задрожавший от смеха подбородок Анны и тщательно скрываемая, но не до конца все же скрытая, улыбка Штольмана сказали старику все.

– Кто бы сомневался, – заметил он, с важностью подняв палец. – Было бы странно, если бы за такую красоту мужчины не дрались – и дважды странно было бы, если бы ты не влез в эту драку.

– И не поспоришь, – пробормотал Штольман.

– Ну что же – прошу откушать, – старик показал рукой в сторону двустворчатой двери, за которой открывалась взору просторная столовая. Длинный овальный стол был накрыт белоснежной крахмальной скатертью, а улыбчивая горничная в наколочке уже стояла наготове подле дымящейся супницы.

За обедом Анна украдкой разглядывала Платона Теодоровича. Чем дальше, тем больше он казался ей очень похожим на мужа – только старше лет на тридцать, с пышными седыми бакенбардами на старомодный манер, но с той же живой улыбкой, с той же иронией и хитринкой в глазах, отчего Анне было на удивление легко в его присутствии.

– Вы, небось, так не готовите? Свинина, запеченная с яблоками в белом вине… Ничего сложного – надо сделать на противне как бы подушку из обжаренного кольцами лука, помидоров и яблок, на ней расположить мясо, а сверху опять помидорки и яблочки… Конечно, голубушка, дам рецепт – будете муженька баловать, а он в детстве любил очень это кушанье.

– И в самом деле, а я уже и забыл этот вкус, – на лице Якова Платоныча была написана ностальгия.

– А я как раз велел приготовить все то, что тебе нравилось. Вы, душенька Анхен, любите утиную грудку по-мюнхенски? Никогда не пробовали? Много потеряли, но теперь восполните пробел. Тут главный секрет, это розмарин… Вот, с грушевым горячим глинтвейном, прошу вас, очень хорошо…

– Ах, как у вас чудесно, – искренне восхитилась Анна.

И точно, душа ее принимала удивительно спокойное и приятное состояние, когда любовалась она на эту скромную гостиную с треугольными столиками по всем углам – кроме одного, занятого угловой старинной печью. Чисто выбеленные стены были украшены какими-то портретами в круглых темных рамах; особенно одна стена, где этих портретов было великое множество – вероятно, это были предки нынешнего обитателя дома; великолепным было и большое зеркало в деревянной раме, выточенной виноградными листьями. И Анне почудилось – когда-то давно она жила в этом доме, и дивная вереница воспоминаний ей навевается всей      этой обстановкой….

Но более всего радовало ее то мягкое радушие и чистосердечие, которое было написано на лице Платона Теодоровича.

– Кстати, настоятельно советую отдохнуть с дороги, – старик опять поднял палец, – ибо экипаж ваш видели все, и уж будьте покойны, к вечеру набегут с визитами. Как тараканы…

– Кто? – удивилась Анна.

– Соседи, душенька моя Анна Викторовна. Вдова Астафьева, например, из дома напротив, с родней, моськой и челядью…

– Как, она еще все тут? – удивился Штольман.

– А куда бы она делась? Это у вас там, в столицах, бурлят события и творятся перемены. Здесь же стрелки часов крутятся по кругу вхолостую – все крутятся, а толку нет. Те же лица, те же моськи… Дочери ее теперь в пожилых девушках ходят, сын, правда, женился… Но еще есть Маевские, Ляхины, Миропольские, Кельнеры, Бабаевы, Блюмеры, Зингеры… они нас тоже навестят, не извольте сомневаться.

– О Боже, – на лице Штольмана отразился комический ужас.

– Провинция-с, одна радость у людей – делать визиты, ибо здешним обывателям развлекаться особенно негде.

– Но ты писал мне, что театр открылся у вас пять лет назад, – заметил Штольман. – Даже очень смешно описывал его антрепренера и его супругу. Помнишь? Такой мелкий, крючконосый человечек, похожий на гнома – и супруга, которая его почитала красавцем и все его слова повторяла за ним, как попугай…

– Помер, бедняжка, – вздохнул Платон Теодорович. – А супруга его с тех пор успела еще раз выйти замуж и снова овдоветь, потом завести любовника, потом этот любовник от нее дважды сбегал, и наконец, она ухитрилась охмурить и женить на себе какого-то писателя – говорят, знаменит в столицах, а вот поди ж ты – не устоял перед нашей неотразимой Олимпиадой Саввишной.

– Она так красива? – заинтересовалась Анна.

– Я бы не сказал – ни то ни се, как говорится. Ни хороша, ни дурна. Но вот чем-то берет мужчин.

– Может, как-то особенно умна?

– Голубушка моя, ну когда же мужчинам был интересен женский ум?! – всплеснул руками старик.

Анна, слегка опешив от такого возражения, повернула голову в сторону мужа, как бы желая спросить его мнения; он же, ничего не говоря, накрыл ее руку своей. Этот жест не укрылся от внимания Платона Теодоровича.

– Хотите сказать, что ваш муж это качество в вас ценит? Охотно верю. Но он скорее исключение из общего правила. Кстати, весь в папу. Я тоже люблю умниц, знаете ли – но большинство мужчин их боятся, так что примите уж реальность как есть…

– А кстати, что за писатель такой? – не без интереса осведомился Штольман.

– Некий Горчичников, – пожал плечами старик, – и должен заметить, что читать его творчество и впрямь, как горчичник жевать – то еще удовольствие.

– Горчичников, – прихмурила бровки Анна, пытаясь вспомнить, – где же я его? а, да! И верно! – и она невольно рассмеялась, настолько забавным и точным ей показалось сравнение Платона Теодоровича.

Она вспомнила, что прочла несколько рассказов этого автора в каких-то журналах, и впечатление у нее каждый раз было отвратительное, а послевкусие и того хуже. Хотелось вымыть руки, и даже зубы почистить.

Старик оказался прав. Сначала супругам пришлось пережить шквал визитов от соседей и родственников, ближних и дальних. Затем последовала череда приглашений на званые ужины, на которые набивалась толпа народу, так как Анна произвела фурор на визитеров, и теперь посмотреть на красавицу жену Штольмана стремились все, кому не лень. Ну, а как еще развлекаться прикажете?!

Наконец, пришло и приглашение от вдовы Астафьевой, которая решила убить двух зайцев одним залпом, пригласивши на свой «soirée» одновременно и Штольманов, и знаменитого писателя с супругой – чтобы два раза не тратиться.

Это было ошибкой.

Как известно всякому, кто изучал химию, некоторые субстанции, безобидные сами по себе, крайне опасно соединять вместе, ибо взрыв неминуем. Так и с людьми: порой люди, самые безобидные или кажущиеся таковыми, столкнувшись вместе, выдают нечто непредсказуемое.

Когда ужин уже завершился десертом, а приглашенные разбились на небольшие кружки, хозяйка подхватила Анну под локоток, подвела ее к стайке дам, окруживших писателя, и прощебетала:

– Ну вот и наша дорогая гостья! Позвольте вас познакомить – Никанор Никитич Горчичников, наша знаменитость! Это его супруга, Олимпиада Саввишна… А это Анна Викторовна Штольман, только намедни из столицы…

Писатель не без удовольствия осмотрел Анну Викторовну, особо акцентировав внимание на ее декольте, затем приложился к ручке и заявил, что счастлив познакомиться с такой красавицей. Анна тихонько пробормотала, что ей очень приятно, и уже приготовилась отойти в сторонку, как прозвучал голос хозяйки:

– Вы, наверное, как и все мы, в восторге от творчества нашего дорогого Никанора Никитича?

Анна мило улыбнулась, что означало ни да, ни нет, и снова попыталась улизнуть. Она уже сделала осторожный шажок куда-то вбок, как ее снова поймал и пригвоздил к месту слащаво-приторный голос хозяйки:

– Вы ведь любите литературу, душенька Анна Викторовна?

– О, разумеется, – процедила Анна сквозь зубы, и улыбнулась еще умильнее, в надежде, что от нее наконец-то отстанут. Писатель меж тем смотрел на нее снисходительно-проницательным взглядом, который Анне крайне не понравился.

– А какой из рассказов Никанора Никитича вам нравится более всего? –проскрипела пышная дама из окружения писателя. Вопрос был задан тоном строгого экзаменатора, который вознамерился завалить на экзамене студента.