Мама подхватила поудобнее Алису, и потеребила Тёму по черным волосам.

– Вы не подумайте, я милостыню не прошу. У нас все есть, и дом, и скотина, трактор. Да и государство нам помогает. Не бедствуем, в общем. Тут другое дело. Мне в толпе сумку подрезали.

Свободной рукой мама показала огромную дыру на сумке.

– Гады! Нелюди! – голос ее задрожал от обиды. – А там все, деньги, документы, телефон. У меня здесь никого …

Глаза женщины сделались мокрыми, губы задрожали.

– Нам бы домой вернуться …

– Женщина, не плачьте, – молодой человек, как и следовало ожидать, распустил перед подругой хвост. Показывал какой он де, великодушный. – Тоже мне, проблема. Сколько там денег надо.

– Восемьсот двадцать три рубля. Но вы не подумайте! Дайте мне номер и я сразу же, как домой приеду, скину вам на телефон.

Все работало как часы. Главное не нарушать правила дяди Зурала.

– Первое, моя янтарная, – говорил он своим прокуренным голосом, – на работе не бухать и не торчать. У тебя еще все зубы на месте, под бомжиху не скосишь. Второе, – обычно, повторяя это, он затягивался и выдыхал густой дым, – внимательно читай терпилу. Умные, скупые, дотошные мимо. Кто в ментовку потянет, кто в социалку. Начинают задавать вопросы, съезжай на другую тему и не теряй с ними время. И третье, моя янтарная, – в этом месте глаза дяди Зурала делались злыми и колючими, – смотреть в оба. Не жадничай и не мелькай лишний раз. Если примут за христарадничество, отмажем. Мусора в теме. Если за дурь или за скок, извиняй, сядешь. Не нужно тебе это. Ты светловолосая, светлоглазая. Доверье к тебе. На клянченье и себя и меня озолотишь.

Следующих терпил «обработали» лишь через час и на другом конце улице. Из толпы мама выбрала семью с двумя детьми. Все прошло без сучка и задоринки. Затем двух жалостливых пенсионеров, подпитого мужичка, грузную продавщицу с коровьими глазами и молодого паренька в военной форме. Лишь последняя попытка оказалась пустой.

– Так ты, гражданка, дуй на автовокзал, – ответил дедок, опираясь на железную трость. – Наверняка у автобуса односельчан встретишь. Ну или с водителем договорись, чтобы деньги в поселке, по прибытию отдала. Делов-то.

Тёма заметил как по маминому лицу пробежала злая, досадливая тень. Обычно такое случается когда она хотела его ударить. Но деда она бить не стала.

– Ой, – голосок ее сделался веселым, – действительно! Как мне это в голову не пришло? Утром то, когда сюда ехала, автобус битком набит был. Сейчас все обратно поедут. Спасибо вам! Вот дура.

Она быстро схватила Тёму за руку и поспешила скрыться в толпе, жалуясь себе под нос:

– Фарт ушел и нефиг кликать.

Все равно, Тёме праздник понравился. Все лучше чем дома с пьяным папой. Еще и конфеты. Одна за щекой, горькая. Другая в кармане. Сладкая. Та что в кармане всегда слаще той, что за щекой.

Но настроение испортилось. Вместо того, чтобы пройти домой дворами, мама повела их окружным путем, по аллеи до универсама. Мальчик не любил этот магазин. Там было много чего, но мама, и уж тем более папа, не разрешали ничего брать. Сами себе набирали всего, а его оставляли ни с чем. Ну почти ни с чем.

Да еще эта «Сказка». Рядом с супермаркетом стоял стеклянный домик. Папа, указывая на буквы над входом, называл его «Сказка». В теплое время года рядом стояли плетенные стулья и столы. Нарядные взрослые пили что-то из красивых чашек, причмокивали, улыбались, но почему-то не пьянели. Когда папа с друзьями пил, все пьянели. Начинали ругаться, иногда дрались, а потом засыпали. Эти же, у стеклянного домика, никогда не ругались и не вырубались за столиками или на полу. Наблюдая за ними Тёма почему-то радовался. Почему, не понимал. Просто было приятно смотреть на людей, на их разговоры, улыбки. Говорить улыбаясь можно только о хорошем. Тёма решил, когда вырастит, тоже будет улыбаться. Не всегда, конечно, только разговаривая. О хорошем никогда говорить не будет. Зачем? Будет говорить только о плохом. Говорить и улыбаться. Папины друзья, когда ругаются, злые и крикливые. А он, Тёма, чем злее будет, тем больше станет улыбаться.

В стеклянном домике продавали мороженное в блюдцах. Тёма любил наблюдать, как люди едят его маленькими ложечками. Сначала рассматривают, затем аккуратно, словно драгоценность, кладут в рот. Потом облизывают губами ложечку. Он тоже так хотел. Мечтал усесться в плетенное кресло. С важным видом, попивая газировку, дожидаться когда девушка в чистом переднике принесет ему блюдце с мороженным. Поставит на стол, а рядом пристроит белоснежную салфетку и маленькую ложечку. Тёма наберет в ложку мороженное, внимательно на него посмотрит. Может понюхает. И медленно отправит на язык. Глотать не будет, а дождется пока оно само растает. И так целое блюдце. Красота!

Не то чтобы Тёма никогда не ел мороженного. Мама ему иногда покупала. В вафельном стаканчике или на палочке. Он его быстро съедал на ходу, пока не растаяло. Оно было вкусным, сладким и молочным. Но это не то. В «Сказке» мороженное было вкуснее, слаще и молочнее.

Тёма потянул маму, показывая на стеклянный домик у супермаркета. Мама лишь отмахнулась:

– Ты что дурак? Там дорого. За те же деньги три порции в магазине купим.

И купила. Правда не три, а одну. Да и то пришлось делиться с этой дурой Алисой.

Каждый раз, проходя мимо «Сказки», Тёма злился. Злился на то, что сказка не для него. На то, что кто-то есть вкусное мороженное, а он обычное, не вкусное. Что кто-то сидит в плетенных креслах, пьет из красивых чашек и улыбается. А он нет. Зачем нужна «Сказка» в которой нет его?

– Чего рот разинул?! – мама больно дернула его за плечо. – Двигай ляжками!

Глаза не могли оторваться от праздных людей в плетенных креслах, от красивых чашек, от девушки в аккуратном переднике с подносом в руках. Ноги несли его вслед за мамой, а он, Тёма, был там, в стеклянном домике. И на самом деле он никакой не Тёма. Он Зик Райдер. И однажды, когда с обитателями «Сказки» случится беда, а она обязательно случиться, Зик Райдер, то есть Тёма выпустит со своей футболки Ская, Зума, Крепыша, и еще этих трех, имена щенят он не помнил. В общем весь Щенячий патруль кинется на помощь и спасут стеклянный домик. За это ему, Тёме, разрешат приходить в «Сказку» каждый день и кушать мороженное из блюдца. Ложечкой.

Из сказки его выдернула боль в коленке. Споткнулся. Если не мамина рука, растянулся бы на асфальте в полный рост. А так только шаркнулся коленом. Больно, до крови.

– Дебил безмозглый! – выругалась мама. – Под ноги смотри, баран тупорылый!

И как обычно, закрепила сказанное звонким подзатыльником. От боли и обиды из глаз посыпались разноцветные огоньки и соленные слезы. Хотя соленными, наверно, были сопли. Тёма никак не мог от них избавится.

– Явились?! – папа встретил их в дверях. Он шатался и если не косяк, точно бы рухнул на лестничную площадку. – Ну? – спросил он у мамы. – Принесла?

– Принесла! – раздраженно ответила женщина. – На, упейся, синяк ты конченый!

Она протянула ему купленную в магазине бутылку водки.

– Чего? Одна? – все же выхватил протянутую бутылку и принялся открывать. – До вечера ж до хрена времени? Опять побежишь …

– Не побегу! – огрызнулась мама. – Тебе и одной хватит. Денег ни хрена не приносишь.

Папа ее не слушал. Он приложил горлышко к пересохшим губам и влил в себя приличную порцию.

– Зурал приходил? – спросила мама, ставя на газ кастрюлю воды.

– А что тебе Зурал? – папин язык заплетался. Он плюхнулся на табуретку. – Жить без него не можешь? Сука …

– Рот закрыл, придурок! – женщина уперлась руками об стол и зло на него уставилась. – Тоже мне, ревнивец нашелся. Да что б ты без него делал? Сколько денег …

– Деньги? – перебил ее папа, отводя взгляд. – Деньги мусор! Тьфу. Да если я захочу, вот этими руками знаешь сколько заработаю!?

– Знаю, – пренебрежительно ответила мама и полезла в шкаф за рюмкой. – Налей! Не все же в одно рыло!

Папа крепче прижал бутылку к груди. Делиться совсем не хотел.