– Опять? – рявкнул Хепберн. Лакей в страхе выкатил глаза:

– Милорд?

– Ничего. – Хепберн пошел дальше по коридору. – Я ее найду. – Вряд ли она снова устраивает там демонстрацию своих кремов. Черта едва он позволит ей опять сделать из него модель. Он не знал, сможет ли устоять, если она прикоснется к нему, потому что при одной мысли о ней кровь его вскипала, не говоря уже о других, менее покорных его воле частях тела.

Едва приблизившись к зимнему саду, он почувствовал ее запах. Она пахла мускатным орехом и цветами и еще густым теплым вином. Этот запах перенес его в прошлое, в ночь, когда он овладел ею. Он не хотел об этом думать, не хотел вспоминать о том, что он чувствовал, когда она, поднимаясь навстречу ему, отдавала ему себя с не знающей отдыха щедростью. И все же дыхание его участилось, и сердце забилось быстрее.

«Потому что ты во мне нуждался».

Но нет, она говорила не это. Она говорила:

– Вам это необходимо, чтобы подчеркнуть плавную линию бровей. Видите, какой четкой и выразительной она становится?

Она снова говорила о косметике. Она неустанно торговала своими кремами и притирками. Она тоже была одержима. Но ее одержимость имела иные, чем у него, мотивы. Ей нужны были деньги. Чтобы вернуться в Бомонтань и воссоединиться со своей королевской семьей, так она говорила. Сам же он не знал, что ею движет. Он совершенно ее не понимал. Но, к несчастью, это не могло его не волновать.

Стараясь остаться незамеченным, Хепберн заглянул внутрь. Целое стадо гусынь, называвших себя леди, вытянув шеи, уставились на импровизированный подиум. Миллисент сидела у кофейного столика с чашкой чаю, подперев щеку ладонью. Серая мышка, скромная, незаметная. И… да, одинокая. Клариса была права, когда прокричала ему об этом вчера. И еще она была права в том, что отец совсем ее не ценил. И он, Хепберн-младший, и Пруденс – все ее недооценивали. Но Роберт не чувствовал себя виноватым. Чувство вины – бесполезное чувство. Вместо того чтобы терзаться им, он задумался, как исправить положение. Он уже принял решение, и, еще до того, как закончится бал, Миллисент получит то, что хочет. И он, Хепберн, сделает все, чтобы Миллисент была счастлива.

Мисс Лариса Трамбулл и ее мамаша тоже были здесь. Обе сидели с кислыми минами.

Хепберн торопливо убрал голову. Чего ему совсем не хотелось, так это вновь услышать расчетливо сладострастный голос Ларисы, демонстрировавшей свои пышные груди, и уж тем более созерцать их.

Хепберн повернулся так, чтобы увидеть Кларису. Она держала себя как королева. Роста она была небольшого, но казалась высокой. Она стояла с гордо поднятой головой, отведенными назад плечами и изящно согнутыми в локтях руками. Она была мила с теми, кому не так повезло, как eй, но избегала слишком тесной близости, предчувствуя предательство, которое является результатом такой близости. И поэтому старалась держаться в стороне. Именно эта ее особенность и возбуждала в Хепберне жгучий интерес.

Была ли Клариса и в самом деле принцессой какой-то далекой страны или самозванкой, Хепберн не знал. Но в чем был абсолютно уверен, так это в том, что, овладев ею, он ее так и не победил.

Ее красота завораживала. От ее красоты захватывало дух. Ее волосы… кто-то сказал, что волосы – главный предмет женской гордости, и в отношении Кларисы это было правдой. Ее кудри были действительно золотыми, переливающимися на свету. Она носила их зачесанными назад, и закалывала так, что часть их была заколота, но несколько прядей с изящной небрежностью падали на стройную шею. Ему томительно хотелось отодвинуть эти пряди и впиться губами в ямочку на затылке. Он хотел целовать нежный изгиб ее щеки, ее нежные розовые губы. Взгляд его задержался на красиво очерченной груди, которой он, увы, пренебрег в их яростном соитии. В следующий раз он наверстает упущенное, будет ласкать эти нежные округлости, пока не насладится ими.

Он ловил ее запах, вбирал звуки ее голоса, он смотрел на нее, и все это: ее запах, звук ее голоса, видимый образ ее – рождало в нем томление, но не потребность, нет. Он испугался, что кто-то увидит его в таком состоянии. Он чувствовал сильнейшую эрекцию, словно снова стал подростком, не умеющим держать себя в руках. Он был словно мальчик в период первого лихорадочного влечения к женщине. Руки его дрожали от желания прикоснуться к ней, схватить ее и унести отсюда. Прочь от этих убедительных слов, жеманных дам, от этих ловушек приличий цивилизованного мира, в мир, созданный им самим, где будут только их сплетенные тела и наслаждение.

Лицом к публике на стуле перед Кларисой сидела девушка. Кажется, мисс Розабел. Белошвейка из деревни. Дамы наблюдали за происходящим. Среди них Миллисент и Пруденс, леди Мерсер и леди Лорейн, леди Блэкстоун и мисс Диана Эремберг. Клариса преображает девушку, указывая на ее подбородок, щеки, нос. Она зачесала волосы девушки назад и повернула ее так, что Роберт, мог отчетливо разглядеть ее профиль.

Хорошенькая девушка, безразлично отметил он про себя. Повезло ей, что нашлась такая Клариса, которая научила ее быть привлекательной, ибо Роберт помнил, как выглядела мисс Розабел, когда впервые появилась у них во Фрея-Крагс. Никто бы и не взглянул на нее.

Роберт заметил, что, пока Клариса говорила, обращаясь к собравшимся, девушка брезгливо поморщилась и бросила на Кларису презрительный взгляд.

Странно. С чего бы это?

И тут Роберт вспомнил, что видел точно такой же взгляд еще у кого-то. Та же мимика, те же повадки. Роберт прищурился и впился в нее глазами. В этот момент Клариса поджала губы, и он все понял. Клариса и Эми – сестры.

Жесты, выражение лица, манера говорить, манера двигаться – все свидетельствовало об этом. Хотя внешне они не были похожи.

Роберт отошел от двери.

Потому что из одного вывода следовал другой. Случайно забредшая в их город белошвейка оказалась тут не случайно. Сестры действовали по плану. За несколько недель до прибытия Кларисы невзрачная работница появлялась в городе в ожидании превращения. Превращения в красивую юную леди.

Он не знал, то ли аплодировать их сообразительности, то ли проклинать ее. Ясно одно: Клариса – опытная шарлатанка высокого полета.

Поскольку теперь он знал, что Клариса должна содержать еще и младшую сестру, все происходящее предстало перед ним в новом свете. Роль творящей красоту легко укладывалась в образ Кларисы, а вот роль мошенницы и плутовки казалась ей несвойственной. А может, ответственность за младшую сестру все же толкнула ее на мошенничество?

И что еще важнее, она как-то вскользь сказала, что у нее есть сестры. Может, где-то неподалеку есть еще парочка сестер принцессы Кларисы, или под ее опекой находится только Эми?

Впрочем, это не имеет никакого значения. Он все равно заставит ее выполнить его требование, поскольку без нее ему не обойтись. Вернувшись к лакею, Хепберн сказал:

– Когда ее высочество закончит, пожалуйста, пришли ее ко мне в кабинет. – «Нет, только в кабинет не надо. Слишком яркие воспоминания». – Впрочем, лучше пришли ее в библиотеку. Я буду ее там ждать.

Клариса рука об руку с Эми направились к служебной лестнице…

– Ты пришла как раз вовремя. – Чистота и бархатистость кожи Эми принесла Кларисе рекордный уровень продаж. Целую дюжину баночек самого дорого из королевских кремов. – Ты – идеальная модель.

– Значит, этот бесконечный путь из Фрея-Крагс в усадьбу я прошла пешком, чтобы поработать моделью на твоей демонстрации? – Эми выпятила нижнюю губу.

Кларисе было совестно. Эми жила в деревне жизнью простой мастерицы, шила целыми днями, до рези в глазах, ютясь в тесной каморке в мансарде швейной мастерской госпожи Дабб. Сюда, в Маккензи-Мэнор, она пришла пешком, а не приехала, как Клариса, верхом на отличном жеребце. Неудивительно, что Эми ее презирает.

Проводив Эми в небольшую пустующую гостиную, Клариса сказала:

– Я понимаю, что у тебя были свои причины прийти сюда. Пожалуйста, скажи мне все прямо сейчас, не тяни. Ты появилась как раз в тот момент, когда я начала демонстрацию, и я не решилась просить их подождать, пока переговорю с тобой…