А теперь висела, уцепившись за приклад ружья, и на одном конце весов была вся ее жизнь, Алик, мама, будущее, солнце, цветы, недочитанные «Унесенные ветром», любимый магнитофон «Панасоник», дискотека в клубе и прочая прекрасная ерунда. На другом конце — сумка.

— Слушай меня внимательно, — сказал Шустров. — Ты даешь мне сумку. А потом я тебя вытащу.

Усвоила?

— Я ее не подниму, — проговорила Наташа, задрав голову вверх, чтобы Михаил видел ее искаженное болью лицо. — Я не могу поднять сумку к вам!

Шустров пожал плечами и сказал:

— Попытайся.

И она попыталась.

Ощущение в правой руке было такое, что у Наташи от плеча начинается деревянное устройство с одной конструктивной особенностью — непрекращающейся болью по всей длине деревяшки.

— Молодец, — сказал Шустров, принимая из ее судорожно сжатых пальцев сумку. — Пожалуй, я тебя вытащу.

И он с силой дернул ее вверх за обе руки, едва не вырвав их из суставов. Наташа легла животом на относительно устойчивую почву у самых камней, оставив ноги на коварном песке. Она чувствовала себя полумертвой. Песок от головы до пят покрывал ее тело. Мышцы рук сжимались спазмами боли, исцарапанные ноги ощущались двумя полосками огня. Пот пропитал каждую пору ее кожи. Пот, кровь и песок. Оригинальный имидж для шестнадцатилетней девушки. Особо модный в этом сезоне.

Шустров, сверхчеловек с миллионом долларов на плече, снисходительно посмотрел на комок синей ткани, натянутый на худенькое женское тело, что валялось у него в ногах.

— Счастливо оставаться. Приятно было провести время, но... — он с сожалением прищелкнул языком. — Пора, пора...

— Подождите, — прошептала Наташа, — не оставляйте меня здесь...

— А это уже твои личные проблемы.

— Хотя бы помогите выбраться наверх...

— Наверх? А что там хорошего — наверху?

— Дом...

— Дом, — задумчиво повторил Шустров. — Ну и что?

— Мама...

Шустров молча посмотрел на девушку. Что-то изменилось в его лице. Михаил нагнулся, схватил Наташу за плечо и помог подняться.

— Иди. — Он показал на проход между камней. — Я за тобой. Извини, но тащить тебя на руках не намерен. У меня своя ноша.

Наташа кивнула. Она немного постояла у камня, отдышалась и короткими шажками побрела к выходу из крута. Шустров, с сумкой на одном плече, автоматом — на другом и с «ремингтоном» в руках, шел за ней, насвистывая «Степь да степь кругом...». Он внезапно ощутил всю прелесть того состояния, когда кругом степь да степь, а твой путь лежит далеко, и никто на этом пути тебе не помешает...

Наташу слегка пошатывало, и она касалась камня рукой, на всякий случай. Так, идучи вдоль стены, она подобралась к проходу и вошла в него.

Вошла, чтобы тут же быть отброшенной назад выстрелом в упор, обжегшим ей внутренности вроде того, как обжег желудок впервые выпитый на дне рождения Алика стакан водки. Совсем маленький стакан. Совсем маленький кусочек свинца.

Тогда почему столько боли?

Директор подъехал к кладбищу на неприметном пыльном «жигуленке» — кладбище было не из тех роскошных банкирско-бандитских некрополей, куда только на «БМВ» и проедешь. Здесь все было по-простому, в том числе и цветы у выстроившихся вдоль ограды старушек.

Директор двинулся по аллее, неуклюже помахивая цветами и смущаясь от этого. Потом он подсмотрел, как носят цветы другие и устроил букет на сгибе руки. Так выглядело поприличнее, хотя все равно не как у людей — те двигались степенно и печально, а Директор даже здесь торопился, поглядывая на часы.

Наконец он добрался до нужного участка, остановился, поправил плащ, вытер выступивший на лбу от быстрой ходьбы пот. Выдержав необходимую паузу, Директор согнулся в пояснице, положил цветы и негромко сказал:

— Помним.

Это была одна из полутора десятков могил, где нашли свой последний приют люди Конторы. Еще примерно с десяток сотрудников не имели и такого прибежища; их могилой стали огонь, вода или же неизвестность, которая была страшнее всего. Могилы эти были рассеяны по разным кладбищам. Собрать их вместе не было возможным, поскольку официально Контора не существовала и официально эти пятнадцать человек никогда не знали друг друга и не работали в одном учреждении.

Могила, перед которой сейчас стоял Директор, была последней по времени появления. Упокоившийся там человек погиб за пределами России, однако его изувеченное тело — точнее, то немногое, что от него осталось, — все же удалось доставить домой и похоронить на подмосковном кладбище.

Так что можно было сказать, что покойному повезло. Хотя вряд ли так считал сам погибший.

Наташа вошла в проход между камнями — вошла, чтобы тут же быть отброшенной назад выстрелом в упор, обжегшим ей внутренности. Она едва слышно всхлипнула — шок от внезапной боли лишил ее голоса. Ткань платья стремительно пропитывалась густой темной жидкостью, которая затем смешивалась с песком. «Я тоже стану песком, — заторможенно подумала Наташа. — Я вся уйду в него и останусь здесь...»

Малыш вовсе не собирался стрелять в девушку. Он был солидный женатый человек, в чем недавно признавался майору. Он просто очень нервничал. У него болели обожженные нога и бедро. Малыш медленно и упрямо ковылял по следу «Крайслера», держа в опущенной руке «вальтер».

Сначала он нашел сам «Крайслер» и двух незнакомых ментов возле машины. Менты были мертвые, и это настроило его на оптимистический лад.

Потом он услышал крики, выстрел из «ремингтона» и зашагал под уклон, к центру раскопа. Несмотря на свою детскую физиономию, Малыш уже миновал тридцатилетний рубеж, поэтому он плохо помнил то, что рассказывала ему бабушка Айслу про затерянный в песках Город Мертвых. Что-то безусловно скверное было связано с этим Городом, иначе бы название у него было другое.

Но сейчас не время было ворошить старушечьи россказни. Малыш был последним из четверых воинов клана Сарыбая, и у его хозяина он оставался единственной надеждой. Он не хотел подводить своего хозяина и упрямо шел вперед и вниз.

Потом он услышал голоса — мужской и женский — за рядом камней, отделявших Последний круг от остального Города.

Малыш многого не помнил из бабушкиных рассказов, но то, что скверное в Городе связано именно с Последним кругом, — это засело в его круглой головке основательно. И он не собирался соваться туда. Он сел на песок и принялся ждать.

Малыш сидел, скрестив ноги и положив руку с пистолетом на сгиб левой руки. И он дождался. Как только в проходе показался силуэт, Малыш нажал на курок, и силуэт исчез.

Мягко вскочив на ноги, Малыш проскользнул в проход, ожидая увидеть синюю сумку где-то рядом. Вместо этого он увидел вспышку, плечо оказалось расплющенным и разорванным, пистолет выпал из руки, и все тело Малыша стало клониться к земле.

— Ах ты, пинчер карликовый, — ласково сказал Шустров. — Какой же ты живучий. Был.

Он схватил Малыша за горло, оторвал от земли и швырнул вниз, в центр песочной воронки. Тело приземлилось беззвучно, словно песок был кислотой, мгновенно растворяющей плоть.

Шустров со вздохом посмотрел на сидящую у камня Наташу. Она держала обе ладони скрещенными на ране в боку, словно этот жест мог излечить ее.

— Понимаешь, — сказал Михаил, — теперь мне нет смысла тащить тебя наверх. Ты не выдержишь. Не дотерпишь. Будешь долго болеть, а потом ты все равно умрешь. Вот так.

— Что же делать? — отчаянно спросила Наташа. — Я же не могу тут умереть!

— Почему? — удивился Шустров. — Все могут, а ты не можешь?

Она хотела ему рассказать о том, что ей всего шестнадцать, что ей остался лишь год школы, что ее ждет нечто прекрасное впереди, что у нее есть парень, что у нее есть подруги... Это оказалось так много, что она не сумела даже начать описывать неописуемую по своим масштабам причину не умирать.