Андрей между тем решил исполнить то, ради чего остался. Он подошел к Стоногину, курившему за кругом с телепоросенком и Максом.
– А-а, – воскликнул скорпион. – Охрана! Это – наш сторож… Как его? – запамятовал… Ай-м вери, вери сорри!
– Извините, я хотел с вами поговорить, – сказал Андрей, пропустив мимо ушей выпад Макса. Они отошли в сторону, и Стоногин, изобразив на лице внимание, наклонил голову, расставил ноги.
– Тут есть деревня неподалеку… – Андрей, не вдаваясь в подробности, рассказал о том, что случилось с деревней Тишкино.
– Видите ли… во всякой игре есть свои правила, – приступил к разъяснению с начальственным терпением Стоногин. – Но есть одно общее: не играть против своей команды. Я не могу помещать материалы даже против одного игрока, если это противоречит нашей идеологии.
– Какая игра? при чем тут это? – погибли люди, – возразил Андрей.
– Для этого существуют правоохранительные структуры…
– Боюсь, они тоже в вашей команде, – усмехнулся майор.
– Обратитесь к оппозиционной прессе, – сказал Стоногин ледяным тоном.
– Где она? – развел руками Андрей.
– У вас за спиной стоит. – Андрей оглянулся и увидел Макса.
– Да их там нет! Их нет!.. – завопил в стельку пьяный скорпион. На шум подошли Светозар, Зоя, еще кто-то из "перьев".
– Это вас нет, – сказал Андрей, и хотел уйти. Он почувствовал, как в нем все закипает, но решил еще что-то объяснить:
– Здесь в тридцати километрах есть деревня…
– Не-ет!.. – завопил истошно Макс.
Стоногин отвел поросенка в сторону, подальше от скандалистов.
– Нет, есть. Она из пепла встанет и в аду будет гнаться за вами!.. Как за мной – кишлак… – последнее Андрей кинул главному вдогонку.
– Нет деревни – и ада нет! Ничего нет! – верезжал Макс. – Да он же никто, никто – он сторож! Ну-ка пшел вон, мразь!.. – Андрею кровь ударила в голову. Он приподнял Макса за шиворот, встряхнул его и разглядывал, держа на весу (лишь носки кроссовок касались земли), словно придумывал, что с ним сделать.
– Немедленно опусти его! – Он увидел настороженное лицо Зои и поставил присмиревшего скорпиона на ноги. Тот сразу обмяк, уснул – или притворился спящим: стал оседать, как мешок, – его подхватили и увели.
Когда туман перед глазами рассеялся и ярость утихла, Андрей разглядел рвущегося в бой Шкворня: того удерживал писатель-вагинист.
К майору, как укротитель к разъяренному льву, приблизился Светозар.
– Вам надо было сразу ко мне обратиться: я вхожу в общественный совет при губернаторе – есть такой совещательный орган. А они люди подневольные – поденщики пера, – сказал он мягко, делая кому-то знаки, чтобы не беспокоились за него. – И я уверен, глава области не оставит без внимания вашу просьбу. Мы с ним как раз на следующей неделе встречаемся, чтобы обсудить наболевшие проблемы. Как правило, к нам прислушиваются. Давайте сядем, – пригласил он Андрея на бревно.
Они сели. Рядом стали садиться разбежавшиеся "перья". Стоногин с индианкой снова что-то наигрывали себе под нос, – видимо, собственного сочинения.
– Вы слишком все близко принимаете, – начал, прикасаясь к его локтю, Светозар. – Потом, вы делаете одну расхожую методологическую ошибку, свойственную м-м-м… всем самородкам. Вы смешиваете онтологию с этикой. Нельзя с нравственными мерками подходить к природе, космосу, социуму, который тоже часть косма. Они за гранью добра и зла, в нашем узком понимании. И все-таки там есть свое зло и свое добро – это хаос и гармония. В ходе восхождения от простого к сложному они достигли своей вершины в человеческой морали…
– С чего вы взяли, что я делаю эту ошибку? – прервал раздраженно майор.
– Ну-у.. Вы, кажется, сами вчера говорили – разве нет?.. Или ваш друг говорил?.. – немного смешался Самуил и тут же продолжал без тени смущения: – Не отрицаете же вы гармонию в природе? Посмотрите вокруг… (Он раскинул руки.) Все взаимосвязано, одно насквозь пронизано другим. Каждое звено цепи не может существовать без других звеньев. Как хорошо дышится: кажется, этот хвойный запах и есть бог, разлитый в природе!..
– Кто же отрицает гармонию, – сказал Андрей, он уже пришел в себя, и ему было стыдно, что он обидел таких милых, умных людей. – Гармония, конечно, есть – и дышится легко. А в "социуме" гармонии хоть отбавляй…
– Ну вот, наконец-то! Нет, бывают кризисы – бывают, но это болезни роста…
– …гармонии, где одни поедают других и лишь благодаря этому процветают. – Все-таки не мог обойтись майор без ложки дегтя. – Это ведь тоже гармония – для того, кто находится на вершине пищевой пирамиды… – Он заметил: несмотря на то, что Светозар пьет наравне с другими, но совсем не пьянеет, и запаха от него нет никакого. Андрей вспомнил, что наливал ученый себе из отдельной бутылки, которую ставил потом за пенек.
– Стоп-стоп-стоп,– поднял ладонь и наклонил лысину Светозар, словно и вправду останавливал кого-то. – Давайте разберемся. Мы опять допустили смешение онтологического с этическим… Никто никогда и не утверждал, что этот мир – верх совершенства. Эйнштейн продумывал эту проблему: мог или нет бог создать мир другим? И пришел к выводу, что не мог.
– Я тоже думаю, что не мог, – сказал Андрей.
– Почему? – искренне удивился ученый.
– Потому что он вовсе не бог…
– Опять двадцать пять! – воскликнул Светозар. – А вот красота, прекрасное? Не можете же вы отрицать прекрасное…
К ним подсел, подставив под себя ведро, Самков. От нетерпения он начал потирать слоновьи колени.
– А что, господа, – встрял писатель, понявший по последней фразе, что речь о прекрасном. – Что вы думаете о женской кьясоте? в чем, по-вашему, женская пьелесть?
– В нарушении "золотого сечения", – сказал серьезно Светозар.
– В нас самих, – усмехнулся Андрей.
– Вот сьязу видно: ничейта-то вы не понимаете в женской кьясоте! А я вам вот что откьёю: ни в гьязах, ни в гьюдях, ни в сечениях… Я сам недавно поняй. – Он поднял палец, большое, с детским пушком лицо его сияло плутоватым восторгом. – В диаметье вуйвы. Чем узе вуйвочка, тем зенсина пьекьяснее. Потому сто узенькая вуйва, "мышиный гьязок", пееносит нас сьязу в какое-то дикайское, звеиное сьядостастие…
– Ну, ты, Витенька, как что ляпнешь, так хоть стой, хоть падай! Да еще при дамах… – распрямился Светозар в негодовании. Вагинист захлопал себя по коленям и залился клокочущим, по-детски заразительным смехом. Несколько девушек, слышавшие его речь, сделали каменные лица.
Андрей встал и сказал, что уже поздно и ему пора.
– Где же поздно – уже рано! – воскликнул Светозар. – Да вы и дорогу впотьмах не найдете. Давайте рассвет встречать.
– Берегом дойду.
– Да по берегу тут идти, знаете сколько? Как раз к обеду придете.
– Я вот еще что хотел спросить, – повернулся к нему Андрей. – Откуда такие названия: "Осведомитель", "Графоман"?..
– А-а… Сначала подразумевалось, что они ─ нечто противоположное, хотя в действительности то самое и есть. Происходит как бы удвоение смысла – и соль в том, что они сами этого удвоения не замечают. Будете в городе, заходите в сентябре на семинар. Вы достаточно оригинально мыслите. – И Светозар вынул из кармана, и протянул Андрею визитную карточку.
Вагинист продолжал заливаться колокольчиком, Шкворень, как упал с бревна, так и заснул с торчащими вверх коленями, Макс спал на куче сумок и одеял. Телепоросенок показывал пантомиму. Он успел как-то моментально по-свински набраться. Еще минуту назад казался вполне вменяемым и вот сел перед догоравшим костром на стул, который специально привез с собой, и несколько раз уже чуть не упал с него. Это, по-видимому, и вызвало смех зрителей: что означала сама пантомима, понять было трудно. Он закидывал ногу на ногу и пытался изобразить, что завязывает шнурок, но начинал заваливаться набок, нога соскальзывала – все повторялось сызнова, и так до бесконечности.
Начался разброд и шатание. Все разошлись по парам и без пар. Стоногин исчез, его гитару кто-то с размаху повесил на сук обгоревшей сосны, пробив насквозь деку. Скво целовалась взасос с каким-то юнкором. Севина невеста тоже ушла с молодым литератором, самого Севы нигде не было видно. Не нашел Андрей и Зою.
