В целом, он был доволен первым днем поездки: то, что случилось неприятного было далеко от действительности, а вот "пушнина" в мешках самая, что ни на есть реальная. Хорошо, конечно, поговорить о чем-нибудь возвышенном, особенно за бутылочкой, но заметной роли все эти явления в жизни не играют. Это он знал на примере гуру и его окружения. Ох, каких только умников он не перевидал там за год! И каждый говорил о духовности, о сверхчувственном, об "иррациональном зерне", но урвать в материальном мире все не дураки. А иной и ближнего бортануть из-за денег не брезговал. Уж он-то их всех видел насквозь!.. Саня вылил в складной стаканчик остатки водки, выпил и в приподнятом настроении – несмотря на то, что слегка взгрустнулось по поводу опустевшей бутылки – вылез из кабины. Стараясь не хлопать дверью, прикрыл ее от комаров, закурил. Ночь была темная, хоть глаз коли, и теплая, с ласковым ветерком, овевавшим горящее лицо. Он пошел в сторону дороги, продолжая размышлять о превратностях сансары, хотя мысли эти были скорее приятными, чем горькими. И попы такие же мелочные, как эзотерики, думал Борисыч. Какой он проницательный, как он всю эту подноготную превзошел, всю ничтожность и суетность людскую постиг! Для Борисыча всякое познание было сродни приобретению, он словно начинал владеть предметом знания. Сейчас он мысленно парил над человечеством.

Вот перестала шуршать под ногам отава, он вышел на убитое полотно проселка. За дорогой вставали черной стеной кусты, он взглянул туда – и похолодел: из их черноты прямо на него уставились два горящих красных глаза…

Саня почувствовал, как волосы зашевелились на голове. Он перекрестился и сказал дрожащим басом:

– Отойди от меня, Сатана! Именем господа нашего Иисуса Христа прошу! – составил крестом пальцы, стал отступать спиной к машине. Вдруг споткнулся, чуть не упал, и опрометью бросился прочь от дороги.

Заскочил в кабину, включил фары, стал крутить ключ зажигания: мотор не заводился, даже стартер не вращался. Тут он понял, что это конец: как в фильме ужасов, все сразу начало отказывать.

Андрей спросил сонным голосом, что случилось.

– Машина не заводится! – воскликнул Борисыч.

– В чем дело? – Андрей окончательно проснулся и включил свет в кабине.

– Здесь… Там! – указал на освещенные фарами кусты Саня и прошептал: – Красные глаза… Он следит за нами!

Андрей нахмурился.

– Ты ключ в лампочку индикатора воткнул, – сказал он и выпрыгнул из машины – в эту же секунду она завелась.

– Залазь скорей! – крикнул Саня, в его голосе послышалось нетерпение.

– Да стой ты, не паникуй! – Все же при свете фар было уже не так страшно. Борисыч тоже спрыгнул на землю, но двигатель не заглушил.

– Ну и где они? – спросил Андрей, вглядываясь в кусты. – Ну-ка, выключи свет.

Саня нехотя повиновался, сразу навалился непроницаемый мрак.

– Нет никого. Где ты их увидал?

– Конечно, Он уже свалил, – сказал Борисыч. – Так и бывает обычно: один видит, а другой нет, а потом все начинается…

– Насмотришься всякой чуши, потом шарахаешься от собственной тени. Ну, пойдем сходим. – Однако идти Саня наотрез отказался. Андрей дошел до дороги, походил по ней взад-вперед, но ничего подозрительного не заметил. Все тонуло во тьме: ни проблеска, ни огонька вокруг, кроме освещенной кабины, – Борисыч снова включил свет, как только остался один.

– Может, ты чьи-то фары вдалеке принял за глаза, – сказал Андрей, вернувшись к машине. – Зачем Ему за нами следить, если Он всюду?

– Ты знаешь, как утешить, – сказал с мрачной усмешкой Борисыч, выбросил окурок и тут же снова закурил. – Ты как хочешь, а я еду в город. Прямо сейчас. Ну, их, к херам собачьим, эти бутылки…

– Погоди, не сходи с ума! Мы сейчас отсюда не выберемся, давай до утра подождем, – убеждал его Андрей.

– Тогда переедем на другое место…

– Какой смысл менять место, если Он везде… Да это и не Он был, тебе просто померещилось. – Андрею с трудом удалось уговорить Борисыча не трогаться с места, а дождаться, когда рассветет: утро вечера мудренее.

"Ну, нет, – думал про себя Борисыч, – завтра же возвращаемся в город – и чау-какау: больше я с тобой хрен куда поеду!"

С первыми лучами они вышли на дорогу посмотреть, что могло испугать Борисыча. Утро было ясное, сухое, роса едва замочила их ботинки. Нашли брошенный окурок и то место, с которого он заметил глаза: напротив был просвет в кустах. Саня согласился, что, скорее всего, он видел стоп-огни далекой машины. В той стороне они услышали шум мотора, – возможно, там проходил профиль, который они потеряли. В лесу утром многое выглядит по-другому, чем ночью.

После чая Борисыч повеселел, пересказывал ночное происшествие с юмором. Решили ехать дальше по той же дороге, чтобы не возвращаться и не жечь бензин попусту: куда-нибудь она все равно выведет. О городе он больше не вспоминал.

Через полчаса пути впереди и, правда, показались крыши и склонявшиеся над ними удилища "журавлей" с обрывками веревок. Первое, что их встретило, черные, будто обгорелые, срубы без кровли и окон. В деревне была всего одна улица, и вдоль нее только – срубы да заколоченные дома. И еще кучи мусора на месте развалившихся изб, уже поросшие бурьяном. Они медленно ехали по улице, ища признаков жилья. Ни души – ни даже курицы не встретилось им.

– Заехали, – сказал Борисыч невесело.

Наконец увидели дом с открытыми ставнями и занавесками на окнах.

– Останови. Пойду узнаю, что тут у них, – как Мамай прошел.

Андрей выпрыгнул из кабины, за ним Саня. Они пролезли через дыру в заборе рядом с калиткой. Борисыч замер в нерешительности перед развалившимся крыльцом, но сказал:

– Может, как раз у такого хозяина много бутылок. – И первым шагнул на уцелевшую ступеньку.

В сенях была брошена пересохшая тряпка, висел ржавый ковшик, валялось ведро, – все сухое, затянутое песком. Борисыч постучал и потянул на себя тяжелую, обитую старой одеждой дверь. В нос ударила тошнотворная вонь. Он поморщился и захлопнул дверь, посмотрел на Андрея.

– Там бабка, блин, мертвая, – проговорил он.

Андрей заглянул в избу: на кровати под окном лежала раздутая, зеленая старуха. Платье на ней разошлось по швам, кожа тоже начала лопаться. Лицо ее оплыло книзу и собралось в гармошку под подбородком. Вместо глаз были две узкие щелки, губы сложены "бантиком", как для поцелуя. Напоминала она забавную японскую статуэтку, облепленную блестящими черными мухами. Только открылась дверь, мухи со злым шуршанием закружили над трупом. Одна подлетела к Андрею, он с внезапным ознобом отмахнулся и закрыл дверь.

– Пошли на воздух, а то меня сейчас вырвет, – сказал Борисыч.

Во дворе его действительно вырвало, он смущенно пробормотал, что еще мутит после вчерашнего, и добавил:

– Надо кому-то сообщить, должны же где-то быть люди.

Тем же путем они вышли за ворота. На другой стороне заметили еще один незаколоченный дом.

Входная дверь была закрыта изнутри. Саня постучался, пошел заглянуть в окно и уже без удивления сказал:

– Еще одна бабка мертвая, но на этой уже кожи нет: один скелет сидит за столом. Видно, как чай пила, так и померла.

Андрей встал на завалинку и увидел откинувшуюся на спинку стула мумию в платочке, голова упала набок, перед ней на столе лежало несколько обугленных картофелин. Утренний луч как раз выхватывал эту страшную картину из полумрака комнаты.

– Они, что такое чай, наверно, давно уже забыли, – сказал Андрей, спрыгивая вниз.

– Может, их кто-нибудь того… порешил? – предположил Борисыч.

– Нет, навряд ли, тогда бы дверь была открыта.

– Могли через чердак проникнуть.

Андрей не ответил, произнес только:

– Ладно, пошли дальше. – И с запозданием сказал: – Ну зачем лезть к старухе через чердак? Что у них брать?..

Они побывали еще в трех домах и всюду натыкались на мертвых старух. В двух избах были уже скелеты, а в одной раздувшийся труп. Причем во всех, как и в первой, они лежали в своих кроватях, у двух была зажата в руках икона.