– Нет – джайнизма, – ответил тот скороговоркой, стараясь поскорее доесть пирог с крыжовником, потому что чувствовал, что застолье близится к завершению.

– Это я даже не знаю, что за зверь такой? – сказал ледяным тоном отец Евгений.

– Это не зверь, а учение – древнее вашего, – ответил Саня, обидевшись за джайнов.

– Ну что древнее, не значит истиннее, – сказал как бы вскользь настоятель, приподнимаясь. – Ну, будем прощаться. Да не получилось у нас разговора, а жаль.

– Но вы же гордитесь тем, что ваша вера древнее католической, – сказал Андрей, вставая. Все были уже на ногах.

– Не тем, что древнее, ─ а ближе к Спасителю и от него воспринята, а не от какого-то Джины.

– Я надеюсь, наш спор не будет иметь последствий для расстриги? – спросил Андрей.

– Для кого? – не понял отец Евгений.

– Для хулителя.

– Нет, конечно.

Борисыч хотел еще что-то возразить, но не нашел, что сказать. Они сухо простились, игумен приказал послушнику проводить гостей.

Когда они вышли за ворота, то увидели стоявшего рядом с машиной расстригу.

– Ну, час от часу не легче! – воскликнул Борисыч.

– Этот не опасный, – сказал Андрей. – А ты с чего креститься начал, когда вошел?

– Да как-то само собой получилось, как увидел столько икон в углу, и попов этих…

При виде выходивших из калитки двух друзей расстрига пошел им навстречу. Они остановились.

– Скажи только: кто ты? – спросил бывший монах.

– Я бы и сам хотел знать: кто я. А ты разве знаешь: кто ты? – ответил вопросом на вопрос Андрей.

– Нет.

– Вот и я не знаю. Затем и еду, чтоб узнать. И ты уходи отсюда: съедят тебя попы, несмотря на пост.

– Нет. Я пока вертеп этот содомитский не разрушу, никуда не уйду.

– Ну, смотри. Только больше рукам воли не давай – посадят.

– Хорошо, – улыбнулся смущенно расстрига.

– Как тебя зовут-то? – спросил Андрей, залезая в машину.

– Илья.

– А правда, братка, тут дорога есть вокруг монастыря – на профиль выходит? – спросил Борисыч уже из кабины.

– Вон, между двух берез, одна переломлена, – ее отсюда видать. Лесом поезжайте, – и расстрига подробно рассказал, как они должны ехать, чтобы не сбиться с пути.

– Не хочу я по той дороге возвращаться, – объяснил Саня Андрею, когда они уже въезжали в лес. – Плохая примета. – Он подмигнул, как бы смеясь над собственным суеверием. Андрей только качнул головой, не то соглашаясь, не то, чтобы отделаться и не отвечать.

– Я что-то вообще уже ничего не понимаю, – начал Борисыч, пока они ехали лесом.

– Я думаю, что, когда ты ничего не понимаешь, то ближе к истине, чем когда ты понимаешь все. На дорогу смотри, – указал Андрей на дерево прямо по курсу – Борисыч вырулил и сказал:

– Вижу. – Потом помолчал и спросил: – А что тот, повернутый, нес про солому? – и что ты идешь огнем крестить?

Андрей посмотрел на него и рассмеялся:

– Ты же сам сказал, что он повернутый: мало ли что сумасшедшему взбредет.

– Однако попы к нему прислушиваются, хоть и говорят, что он того… Ладно, – продолжал допрос Борисыч. – Так что получается, они в своей церкви… кому поклоняются?

– Большинство все-таки – человеку, именем которого она и названа. Ну а те, которые в колготках, – богу.

– Вот! Он прав оказался: педики там одни! – застучал кулаком по рулю Борисыч.

– Может, у него на самом деле ноги больные. Хотя, действительно, не всегда истина произносится людьми, приличными, чисто одетыми и образованными, – чаще как раз наоборот. А настоятель не так прост, как кажется. Я думаю, сегодня же о нас будет доложено в синедрион.

Так они ехали, беседуя, по пятнистой от вечернего солнца дороге довольно долго, причем Андрей отвечал на все вопросы уклончиво, не выходя из задумчивости, так что Борисыч в конце концов воскликнул:

– Ты как Махатман: ничего от тебя не добьешься, тоже все загадками говоришь.

– Он говорил загадками, чтобы казаться значительнее, а я говорю так, потому что сам не все понимаю. Где же обещанный профиль?

– Попы, наверно, специально отправили нас по этой дороге, – сказал Борисыч с каким-то мрачным весельем.

– Мы ту развилку, про которую Илья говорил, скорее всего, проехали. Надо возвращаться, – сказал Андрей.

– Да ладно, дорожка хорошая – куда-нибудь выведет.

– Смотри: ты командир, – согласился Андрей.

– Какая засуха в этом году: все горит. С утра дождик обещал – и снова жарит, – посетовал Борисыч.

– Ты прямо, как хлебороб, переживаешь.

Вокруг них летел веселый березово-солнечный калейдоскоп: рябые стволы, зелень, бурелом, ослепительные вспышки. Было радостно смотреть, как приближаются опоясанные слепящим огнем березы: становилось легко и покойно. Как будто это не березы летели им навстречу, а то простое, ясное детское представление, в котором все было навсегда, неизменно и понятно. И вдруг все проносилось мимо…

Большой лес кончился, они миновали несколько перелесков, разделенных лугами, и выехали к песчаному карьеру, откуда монахи, очевидно, брали песок для строительства. Дальше дороги не было.

– Тьфу! – плюнул Саня в сердцах. – Придется возвращаться.

– Бес водит, – сказал Андрей.

– Сейчас наговоришь! – предупредил Борисыч.

Поехали назад той же дорогой, и, когда начался большой лес, повернули на развилке в сторону предполагаемого профиля. Однако опять выехали в поля, заросшие сорняками, – лесная дорога превратилась в полевую, а на профиль не было и намека. Над деревьями повис малиновый диск.

На подъезде к лесу они попали в синюю уже, сумеречную, длинную тень.

– Ну, давай проедем этот лесок, – если нет ничего, будем ночевать в поле, а то еще хуже заблудимся, – предложил Борисыч.

Лес оказался небольшим, но за ним опять были заглохшие поля. Выехав на открытое место, они не увидели солнца: из-за дальней рощи золотилась его корона. Съехали с дороги на луг, с уже высохшими, голубыми стогами. Борисыч заглушил двигатель, выпрыгнул из кабины на стерню и потянулся: «Эх, красота!» Из-под ног полетели в разные стороны крестики кузнечиков.

– Сейчас по югу области саранча идет – страшное дело! Машины на трассе глохнут: она радиатор забивает, и мотор греется, – сказал Саня.

– Ну, это не саранча, – посмотрел Андрей себе под ноги, – саранча крупнее.

– Вроде недалеко от города, а такая глушь, – сказал Борисыч. Он предложил спать в будке на мешках, но Андрей сказал, что останется в кабине:

– У тебя там дыра в крыше, комары налетят – дыру-то можно было заделать.

– Ладно, ночь в кабине перекантуемся. – Борисыч достал из будки бутылку водки, помятый чайник, треногу и паяльную лампу. На ней они быстро вскипятили воду и сели с парящими кружками в колкий стог так, чтобы было видно закат и чтобы любоваться матово-мглистой зеленью леса. Небо снова покрылось облаками, они были нежно-розовыми, золотистыми, багровыми. Путешественники вдыхали запах сена, теплый ветерок обдувал их разгоряченные лица.

– Хорошо, – попивал чаек разомлевший Борисыч и затягивался тут же сигаретой. – Если все это создал… Нечистый – откуда тогда красота в природе? – спросил он у Андрея.

– Почему декорация кровавой драмы не может быть красивой? Как раз это соответствует его замыслу расставить кругом капканы…

– Ловухи, – поправил Борисыч.

– Да, – усмехнулся Андрей. – А какая ловуха без приманки?

– Нет, но почему тогда на природе хорошие мысли в голову лезут? И не тянет никуда? А в городе вроде и есть, чем заняться, – а настроение поганое, пока не вмажешь.

– Да нет, и на природе бывает тоска зеленая. И сама эта красота тогда кажется какой-то враждебной и холодной. Только это не кажется – так оно и есть в действительности, а кажется как раз противоположное.

Борисыч лишь пожал плечами.

Он не мог заснуть в эту ночь: у него не шли из головы события прошедшего дня. Рядом, привалившись к двери, всхрапывал Андрей. А, в общем, он прав, думал Саня, каких только совпадений не бывает в жизни. Может быть, все необычное и есть результат совпадений. Нет никаких чудес, а лишь одни совпадения, принятые легковерными людьми за чудо. Но он-то, Саня, не таков – нет: его на мякине не проведешь…