Открытие сие потрясло сугубо (сиречь вдвойне, говоря языком старинным): художник ошеломлен был и тем, что жертвою оказался друг; и степенью плачевности состояния, в коем пребывал оный. Какое-то время ум Велимира отказывался работать, и лишь натренированное палитрой внимание запечатлело автопилотно скопище вопиющих деталей представшего его глазам зрелища:
Белесые серпы глаз, оставленных закатившимися под лоб зрачками.
Промокший осклизлый ватник разорван варварски… нет! – он вспорот на груди его друга и на плече правом. И комковатая вата, перемежаемая нитями заплетшихся в нее водорослей, сползает клочьями…
Как будто бы над Альфием поработали некие морские гигантские… ножницы! Или же…
Внезапно Велимир испытал неудержимое желание оглянуться. Он выпрямился и посмотрел вокруг.
Но нет, на берегу не значилось никого.
Пространство пребывало безжизненным за исключением самого же художника и бессознательного (бездыханного?) тела Альфия. Не наблюдалось какого-либо движения ни на суше, ни в море, ни в воздухе насколько возможно было различать в зыбких, редеющих все более сумерках. Обрушивались лишь на черневшую в стремительной пене гальку размеренные удары волн…
Художник осторожно коснулся места на груди друга, где наиболее глубоко разошлась подкладка. Пальцы его окрасились тотчас красным.
Велимир вскрикнул.
Художник был впечатлительный человек, но это – необходимое при таковом призвании – качество не мешало ему, как правило, действовать соответственно обстоятельствам. С трудом он поднял недвижное тело на руки, намереваясь отнести в дом.
И в этот миг появился над горизонтом край солнца. Если бы тогда Велимир скосил взгляд – он очень бы изумился, какая странная и зловещая сопутствует ему тень…
Художник внес тело в комнату, и уложил его бережно, не подающее признаков жизни, на незастеленную постель.
Затем он установил, что пульс бьется, и мысленно возблагодарил Бога!
И после оных забот он замер в изнеможении, будучи к тому же и в нерешительности. Лоснящееся багровое пятно занимало всю правую половину груди учителя. Оно как будто гипнотизировало, не отпуская взгляд…
По-видимому, скрытая под одеждой рана все продолжала кровоточить – по простыни вокруг расползалась растущая область алого…
Необходимо было как можно скорей наложить повязку.
Однако для этого требовалось освободить Альфия от лохмотьев искромсанного ватника – обнажить повреждение.
Художник распахнул ветхий шкаф, на полке коего некогда примостил аптечку. Он судорожно выхватил из-под груды облаток, с шорохом разлетевшихся по полу, сверкнувшие злобно ножницы. Их острыми широкими лезвиями надеялся Велимир организовать предуготовления к перевязке быстро, не потревожив рану.
Склонясь над распростершимся телом он вдруг застыл неподвижно.
Глаза учителя, лишь несколько мгновений назад безжизненные, закаченные под лоб – смотрели теперь в упор!
Цепко и насмешливо-изучающе, как это показалось тогда художнику.
В следующее же мгновение Альфий, как высвобожденная внезапно пружина, взвился с постели! Теперь его взгляд расфокусированно блуждал и весь вид его был безумен…
– Йи-и-и! – завизжал вдруг учитель и одновременно с истерическим этим воплем ударил резко и больно художника по руке, что держала ножницы.
Лезвия просверкнули в воздухе. Отшвырнув друга, спасенный им из воды развернулся стремительно к двери и пулей вылетел вон, с грохотом опрокинув в сенях жестяную шайку…
4
Художник не выходил на улицу весь этот бесконечный, свинцовый, набрякший непониманием сути происходящего день.
Под вечер он задремал, но сразу же в оконное стекло стукнул камешек. А через некоторое время – другой: кто-то, видимо, стремился привлечь внимание обитателя дома таким нестандартным образом.
И нехотя Велимир поднялся и отмахнул невесомую занавеску.
Шагах в двадцати от дома, ссутулившись, стоял Альфий. Он будто бы желал сделаться незаметным, укрыться меж низкорослых увечных местных кривых берез.
Учитель подавал знаки, чтобы художник вышел. Однако замотал головой, когда Велимир, в свою очередь, сделал приглашающий жест и кивнул на дверь.
Ты, ты ко мне! – требовали отчаянно жесты стоящего за окном. И математик боязливо притом оглядывался, то приближая указательный палец к губам, то складывая у груди, просительно, подрагивающие руки.
Живописец не мог не уступить отчаянной столь мольбе. Напряженный Альфий вел, точнее чуть не тащил его по тропинке, указывая на виднеющийся вдали Большой Дом. «Быстрее! Я объясню все позже».
Не обращая внимания на попытки художника расспросить – мрачный, жалкий, сам на себя не похожий учитель не проронил по дороге ни единого слова.
Народу в заведении собралось в тот вечер не очень много. К излету красных или же белых дней местные предпочитали проводить время друг у друга в гостях, полагая самогон четкой альтернативой водке (вину тем более). Альфий же, тем не менее, проявляя маниакальную какую-то осторожность, выбрал для предстоящего разговора столик, стоящий наиболее далеко от стойки да и к тому же надежно спрятавшийся в тени.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
