‑ Мой господин был предан и ослеплен в час своего торжества, но он все равно ‑ тепло и огонь мира. Дочь твоя станет частью его величия. Ты считаешь, что это какое-то наказание, женщина? Страдай ты сама и три сотни лет, но не заслужили бы такой чести.

Ун ожидал, что теперь-то Никкана замолчит, понурится, а та сделала еще один шаг вперед:

‑ Но она недостойна такой чести! Нотта слабая, разве таким должно быть подношение господину? Разве будет с такой много пользы? Да, у нее невинное сердце, но...

‑ И это хорошо, ‑ не дала ей договорить Око. ‑ Мой господин любит все сердца. И невинные особенно. Этого достаточно. И не тебе судить, кто и чего достоин.

Как они это терпели? Ун начал открывать рот, еще не решив, что именно скажет, но встретил перепуганный взгляд Варрана и прикусил язык.

Никкана все не сдавалась:

‑ Мы… мы принесем жертву! Мы… мы все сделаем! Мы будем возносить молитвы только Великому! Я посвящу ему свой дом и попрошу о защите и милосердии, я...

‑ Думай, о чем говоришь! ‑ ощерилась Око, и пустые глаза заволокло злостью, она зашептала: ‑ Да не услышат твои слова боги богов, ‑ потом вновь заговорила громко и уверенно: ‑ Никому, кроме служителей, не позволено посвящать себя Господину, ибо никто из вас не ведает, как надо служить ему. Отчаяние лишает тебя разума.

‑ Я не буду, простите! Но умоляю вас!..

‑ Вижу теперь, в кого твой сын уродился таким упрямым. Повторю и тебе, женщина, мой Господин сделал выбор.

‑ Хотя бы спросите!

Око медленно распрямилась, провела рукой над осколками, собрала их, сжав в кулаке, затем бросила обратно на ткань и заговорила вновь, но неожиданно мягко:

‑ Я вижу, что отчаяние твое велико. Что ж, хорошо, женщина. Я поищу ответ моего Господина в знаках. Но помни, тому, кто не готов услышать правду, не стоит беспокоить богов своими вопросами. Если мы удостоимся ответа, ты должна будешь принять его со смирением и понимать, что это не предмет спора и торгов. Можешь потом отказаться от дара, можешь согласиться, можешь оставить все как есть или изменить, твое право, ибо ни один из богов не пишет судеб смертных. Но не смей больше спорить или требовать иных ответов.

‑ Я не буду!

Никкана торопливо смахивала слезы, Ун поморщился, переминаясь с ноги на ногу. Только теперь он по-настоящему понял, от чего были спасены и освобождены рааны. От какого позора и пустого раболепия.

Око снова собрала свои камни, снова бросила их и склонилась, щурясь, точно стараясь прочесть что-то, написанное мелким и убористым подчерком. Ведьма собирала и бросала осколки еще дважды. Пока продолжался этот странный ритуал, Ун заметил, что ладони у нее изувечены старыми белесыми волдырями, но так и не смог понять, что за мелодию она мурлыкала, не разжимая губ. Мотив был незнакомый.

«О чем я думаю?» ‑ Ун понял, что забылся. Он ведь не случайный зевака и должен выискивать признаки обмана. Ждать фокуса, который обязательно будет, и не терять бдительности. Но с задумкой его ничего не складывалось. Ведьма не зажгла огонь на ладони и не заговорила не своим голосом. Она просто свернула ткань вместе с камешками, сунула узелок обратно в карман и встала.

‑ Был задан вопрос и был услышан ответ. Ты еще можешь отказаться от этого ответа, женщина. И принять все так, как есть. Богам этот порядок угоден.

‑ Я, если вам угодно, хотела бы все же узнать.

Норны застыли, и Ун, к собственному стыду, понял, что тоже ждет ответ с каким-то бестолковым взволнованным любопытством, и тут же постарался состроить безразличную, почти утомленную гримасу.

‑ Мой Господин всегда получает то, что принадлежит ему по праву. Но вы верны, и под вашей крышей его ждал теплый прием. Он готов принять другую жертву. Выберете, кто пойдет к нему в объятия по собственной воле, и девочка встретит остальных в Вечном мире. Таков ответ.

«Я так и знал», ‑ подумал Ун с досадой.

Хитрая попрошайка! Как можно разоблачить того, кому верят на слово? Того, кому не нужно прибегать даже к самым простым фокусам? Он надеялся заметить на лицах норнов сомнение или хотя бы след недоверия, но увидел искренний ужас. Сначала они переглядывались, а, потом, всем хором, даже дети, начали спорить, с каждой минутой все громче и ожесточеннее, но не о том, как бы побыстрее выставить эту лесную шлюху, а о том, как быть с ее предложением.

Варран вызвался первым, но Никкана тут же запричитала:

‑ Нет-нет! Ты будешь нужен в Вечном мире в последнюю битву! Ты так много умеешь и можешь! Я тебя не пущу!

У Уна заскрежетали зубы. Око стояла в стороне, спокойно и равнодушно наблюдая за норнами, души которых искромсала на мелкие куски.

Что она себе позволяла? Ради нее Варран ввязался в темную историю с рукой, которая могла ему еще аукнуться, они потратили черт знает сколько времени, чтобы добраться в дебри, где она пряталась, Никкана накормила ее и приняла под своей крышей, и это вот ведьмина благодарность? Ун подошел к Око, взял ее за предплечье, сжав пальцы сильнее, чем собирался, и сказал громко, чтобы все слышали:

‑ Нам надо поговорить.

Норны глядели на него с ужасом. Даже Око на какое-то мгновение не смогла скрыть удивления, но не стала вырываться, когда он потянул ее за собой через общую, не попыталась освободиться и когда они оказались в столовой.

‑ Слушай сюда, лживая бродяга. Сейчас ты пойдешь и скажешь Никкане и остальным, что только что твой бог явился тебе и сказал, что ему больше ничего не надо от этих добрых норнов, ‑ Ун хотел, чтобы голос его звучал тихо и убедительно, как голос отца, но чувствовал непрошенные нервные ноты. – Скажешь им, что они поразили твоего бога смирением или чем там еще. Что ему нравится, как его ведьму тут накормили и послушанием он тоже доволен. Ты перестанешь издеваться над старухой и ее семьей. Девочка все равно скоро умрет. Им ни к чему мучиться еще и от твоих трюков. Поняла?

Совиные глаза уставились на него и смотрели внимательно, точно видели впервые.

‑ Ты хочешь, чтобы я солгала?

‑ Когда одну выдумку заменяют другой, то это не ложь. Но если тебе так будет проще, то вот срочная новость: твой бог только что постучался мне в голову и сказал, «Скажи моей Око, пусть валит куда подальше».

‑ Не знала, что потомок освободителя богов и сам так близок к ним, ‑ сказала Око и шагнула вперед. Ун не ослабил хватки и не отшатнулся. ‑ Вот что я тебе отвечу. Богам нет дела, веришь ты в них или нет. Если ты посмеешь говорить от их имени, не имея на то право, то после смерти они возьмут твою душу, в которую ты тоже не веришь, иссушат ее и оставят гнить и удобрять земли Вечного мира, где растет золотое зерно для их скакунов. Никто не смеет лгать народам Мертвой земли о богах. Никто из непосвященных не смеет выдавать себя за голос бога. Бойся своего языка.

‑ О богах лгать нельзя, а лгать твоему «повелителю», выходит, можно, ‑ хмыкнул Ун.

‑ За ложь я отвечу своей душой перед Повелителем, когда придет время. И мой бог...

‑ Твой бог ‑ кусок поджаренного...

‑ А теперь ты выслушаешь меня как следует.

Ее голос зазвучал со спокойствием, таким же холодным, как и лезвие ножа, уткнувшееся Уну под ребра.

«Откуда?» ‑ чуть было не спросил он вслух, но вовремя одумался, и просто отпустил ее руку, отступая. Око не собиралась нападать, сложила нож, спрятала его в рукаве и потерла чуть покрасневшее запястье.

‑ Мой Повелитель был милостив, когда дал им право выбора. Большинству такой подарок и не снился. Они это понимают. А ты просто держи язык за зубами и не мешай мне.

В общей споры уже прекратились. Детей увели, Никкана и Варран переглядывались с раздражением и болью, старшая дочь сидела на краю дивана и поила Нотту из кружки, осторожно придерживая ее голову.

‑ Вы приняли решение? ‑ спросила Око так спокойно, словно в столовой ничего не произошло. – Любой из вас может занять место девочки. Либо мы можем оставить все как есть.

‑ Нам нужно еще немного времени, ‑ просипела Никкана. ‑ Я…