Ун не знал, как долго смотрел в мешок. Минуту? Больше? Меньше? Он просто не мог поверить собственным глазам, а когда все-таки понял, что не спит, метнул его обратно.

Отрезанная по предплечье крапчатая рука с мерзким хлопком вывалилась на сидение.

Глава XXXIV

‑ Каннибалы, ‑ прошептал Ун, резко отворачиваясь от руки.

Сколько раз он ел в их доме? Уже и не сосчитать. Живот начало крутить, но Ун не позволил дурноте завладеть собой. Впервые за много дней разум его был по-настоящему остр и ясен.

«Надо притвориться, что я ничего не видел, и добраться до комендатуры».

Ун вышел из автомобиля, как всегда хлопнув дверцей, потянулся, как бы случайно посмотрел на Варрана и сразу понял, что весь спектакль напрасен.

«Он знает».

Варран слушал причитания матери, но пялился на Уна, и встревоженный взгляд его был красноречивей любых слов.

«Они и меня сварят».

Что делать? Бежать? Нет, норн здоров и силен, такой догонит в два счета. В честной драке его тоже не одолеть. Ун начал лихорадочно оглядывать дорогу. Осколок кирпича, палка, брошенная бутылка – он надеялся заприметить хоть что-то годящееся в оружие, но видел только мелкие камни да пучки травы.

«Может, получится выдернуть доску из ограды?»

Ун услышал шорох и частые шаги, вскинул голову, приготовившись ударить, и не смог. К нему бежал не Варран, а Никкана. Она обняла его, шею защекотало от горячих слез.

‑ Господин Ун! Я все объясню!

Пахло ли от нее мертвечиной и гнилью? Нет. Только теплой выпечкой и травяными приправами.

‑ У вас две минуты, ‑ голос Уна дрогнул. – А ты, Варран, стой, где стоишь!

Варран кивнул. Никкана разжала объятия, протерла глаза и принялась рассказывать, указывая то в синее небо, то на «Вепрь», в котором, среди рассыпавшегося остролиста, лежала отрубленная рука.

‑ Его и остальных все равно приговорили к смерти! И в Вечном мире за грехи боги обратят их в ничто, им там никакие конечности не понадобятся! И... и... неужели вы думаете, что без высокого позволения кто-нибудь отдал бы Варрану целую руку? Конечно, нет! Если хотите, мы отвезем вас к господину тюремному коменданту! У нас есть его позволение! Он подтвердит каждое мое слово! Но не сегодня! Прошу вас, господи Ун, подождите! Мы должны принести эту жертву до заката. Нотта стала совсем плоха, я не знаю, сколько у нас осталось времени! Мы должны...

Вся ее бесконечная сбивчивая речь была сущей бессмыслицей, и оттого Ун испытал облегчение. Если бы Никкана решила солгать, пряча свои каннибальские повадки, то, наверняка, придумала бы что-нибудь поумнее. Об абсурдности же и дикости южных норнских традиций не слышал только глухой, и такое безумие вполне в них вписывалось. Как только прадед вел дела с этими крапчатыми? Как терпел подобное?

«Я здесь не за тем, чтобы вправлять им мозги».

‑ Мы обязательно поговорим с тюремным комендантом, ‑ сказал Ун, и сам не верил, что произносит следующие слова: – А сейчас делайте, что нужно. Посмотрим на это.

Тут же оказалось, что «приносить жертву» надо, разумеется, не здесь, и что Варран поедет черт знает куда и как далеко, в какое-то святилище. «Все-таки пытаются меня надуть», ‑ Ун снова разозлился, как тогда, в беседке. Почему все вокруг, и норны, и рааны, считали его полным дураком?

‑ Знаете, у меня весь день свободен, я, пожалуй, тоже поеду. Очень уж любопытно.

Он ожидал, что Никкана примется изворачиваться и объяснять, почему ему никак нельзя присутствовать при жертвоприношении, но норнка повернулась к сыну и радостно крикнула:

‑ Господин Ун едет с тобой! Я сейчас соберу вам обед!

«Во что я ввязался?» ‑ запоздало подумал Ун. Как будто прошлого похода в лес было мало. Если Никкана все же врала, ловко прикрываясь слезами, то это путешествие в чащу могло закончиться не одной только рассеченной щекой и в жертву там могли принести не только отрубленную руку висельника.

Гордость не позволила взять свои слова назад и от всего отказаться, Ун старательно делал вид, будто совершенно спокоен, но лицо, похоже, его выдало. Варран принес корзину с провиантом, постоял, подумал о чем-то, переминаясь с ноги на ногу, снова ушел в дом и вернулся через пару минут с кобурой.

На этот раз Уну хватило ума засунуть гордость куда подальше. Он принял кобуру без всяких промедлений, пристегнул ее к поясу и достал пистолет. Об этом старом «Кусаке», потертом, покрытом несчетными сотнями мелких царапин, заботились хорошо ‑ предохранитель поддался плавно, с едва слышным щелчком. Оказалось, что заряжен он был боевыми патронами. Никакого подвоха Ун не заметил, сразу почувствовал себя увереннее и вернул оружие в кобуру, напоследок проведя пальцем по маленькому круглому желобку на рукояти ‑ клейму завода господина Ат-шина.

‑ Там много диких животных? – спросил он, словно ничего не понимая.

‑ Очень много.

«А у меня много вопросов», ‑ подумал Ун, твердо решив, что на этот раз Варран не отмолчится. Когда «Вепрь» покинул окраину Хребта, он не стал ходить вокруг да около и сказал прямо:

‑ Я согласился закрыть глаза на все это безумие и не вмешиваться, и ты теперь мой должник.

Варран вцепился в рулевое колесо побелевшими от напряжения пальцами, неотрывно следя за плавным изгибом северной дороги.

‑ И что вы хотите?

‑ Я хочу знать, что такое надо украсть, чтобы тебя решили повесить, а перед этим еще и позволили отрезать тебе руку, ‑ Ун с трудом удержался, чтобы не обернуться на проклятый мешок, лежавший позади.

Варран долго не отвечал, только низкие ветки порой с шорохом хлестали по крыше, а когда заговорил, голос его дрожал, но не от волнения, а от холодного гнева, и Ун невольно потянулся к кобуре. Просто на всякий случай.

‑ Они не воры. Они предатели.

У норнов было много недостатков, но одно можно было сказать точно: крапчатые всегда помнили, кто избавил их от соренских цепей. Норн-предатель было чем-то таким же невероятным, как и благородный серошкурый.

‑ Они... они торговали с дикарями. Меняли камень тепловик на ткань и прочую ерунду. Опозорили нас всех за лишнюю миску супа! Но островным лазутчикам, конечно, нужны были новости и сплетни.

‑ Невозможно, ‑ Ун вспомнил все, что узнал об этих краях. До моря отсюда было еще ехать и ехать, да и сам юго-западный берег был высоким, волны бились там об отвесные крутые скалы. Были, правда, две большие реки, но они бежали по плато, через леса, и водопадами обрушивались в глубокие извилистые ущелья, прежде чем добраться до соли. ‑ Это же не Сторечье, здесь нельзя просто проскочить на «Водомерке». Я видел фотографические карточки...

‑ Они проплывают против течения в речных ущельях, где еще можно огибать скалы и камни, а потом поднимаются вверх тайными тропами. Кое-где вбивают железные скобы – и получаются целые лестницы. Мы ищем их лазы, подрываем и заваливаем, что находим, но скалы живые. Вчера в одном месте было не пробраться, а завтра там какой-нибудь обвал – и все, хоть пешком иди. Но, господин Ун, вы не подумайте! Островные дикари сюда почти не суются. И предателей у нас мало! Оттого их так сложно выловить. На вот этих мы долго охотились, и даже вам случайно досталось...

‑ Я раан, а не норн, ‑ пробормотал Ун, потирая щеку, и в голову ему пришла совершенно абсурдная, невозможная мысль. Не мог же тот идиот, притворявшийся деревенским недотепой, не заметить, что перед ним раан? Либо он принял его за полураана, либо... – Среди этих «воров» были рааны?

Варран притворился, что не услышал вопроса, а сам Ун не захотел больше ни о чем спрашивать и пожалел, что не прихватил с собой ни одной самокрутки, и еще больше пожалел, что устроил тот бестолковый скандал со своими новыми знакомыми. Мог бы теперь пить вино, ни о чем не волноваться и ничего не знать, а вместо этого влез, куда не просили.

Они миновали несколько крошечных поселков, пару лесных проплешин, усеянных не выкорченными пнями, медленно перевалили через рельсы. Дорога начала уходить на запад. Поначалу Ун еще держался, но в конце концов духота доконала его, он плюнул на все, подумал: «Я лишь немного подремлю», ‑ и позволил себе закрыть глаза. Только на пару минут. Когда «Вепрь» сильно тряхнуло, он с трудом разлепил тяжелые веки, и с удивлением понял, что пейзаж вокруг изменился до неузнаваемости. Дороги впереди было почти не видно, деревья и кусты сжимали ее, теснили, грозясь скоро окончательно пожрать. Среди огромным цветов, белых и желтых, росших прямо на ветвях, тянулись круглые паруса паутины, полные старой и новой добычи. Единственными следами цивилизации тут были три пустые корзины, лежавшие у невысокого столба, высеченного из белого камня.