– Он рассказывал, что господин Мит всегда был спокоен. Однажды почтенный Тиррат прибежал к ним с новостями, что в соседний поселок нагрянули соренские ищейки, и что они будут обыскивать и леса, и ближайшие пещеры, так господин генерал даже глазом не повел, как будто искали не его! А еще он был вежлив со всеми, даже с почтенным Тирратом, хотя тот был всего лишь маленьким рабом. При первой встречи он пожал почтенному Тиррату руку и назвал его сообразительным мальчишкой, и даже лично представил его госпоже Даррике.

Ун растерялся. Это имя было ему незнакомо.

– Какая еще Да... Даррика? – нахмурился он, уже начиная жалеть о собственном любопытстве.

– О! – с благоговением протянул Варран. – Что это была за женщина! Она никому спуска не давала, какой-то норн в укрытии начал разводить панику, так она сама взялась за винтовку, чтобы его утихомирить! Она и с кулаками бы кинулась, не будь у нее при себе оружия! Клянусь, почтенный Тиррат все видел собственными глазами! И он говорил, что никогда в жизни ни до, ни после не встречал другой настолько же красивой норнки. Пусть Даррика и была тогда уже совсем на сносях, но все равно у нее были замечательные...

– Ты на что сейчас намекаешь? – Ун шагнул к Варрану, ища и не находя на крапчатом лице следов усмешки. Тот как будто говорил вполне серьезно.

– Госпожа Даррика была... – Варран даже не моргнул. Неужели и правда не понимал, какую чудовищную оскорбительную ересь несет?

– Норнка? Причем тут вообще эта норнка!

– Она... ну... она... – Варран сделал шаг назад, кажется, до него что-то начало доходить. – Вы не подумайте!.. Нам просто приятно знать, что господин Мит выражал симпатию и привязанность к одной из наших, но мы понимаем, что это ничего ровным счетом не значило...

Как этот крапчатый посмел подумать, что прадед, раан из раанов, мог опуститься до их девок? Сам Ун был грязен с ног до головы, ночь-другая с Око уже не могла сделать его хуже, тем более она была на половину раанкой, но распускать такие подлые слушки о его предке он никому не позволит! У этой подлости не могло быть никакого оправдания!

Ун захотел бросить в лицо Варрану имя пробабки, которую тот – хотел того или нет – а позорил своими выдумками, но не смог его припомнить. О ней вообще мало что сохранилось. Вроде бы она умерла совсем молодой, не то в родах, не то заболев чем-то во время одного из походов прадеда. Не стоило ему постоянно брать ее с собой.

Вместо имени, Ун показал Варрану кулак и прошипел:

– Ты сейчас стоишь на своих двоих, только потому что я тебе должен за вчерашнее. Не смей больше так даже думать о генерале!

– Не буду, господин Ун. А брат деда тогда был совсем мал! Что он мог понимать?

Ун обернулся. Господин Кел-шин смотрел на них с любопытством и легким удивлением, но ему хватило столичного такта не продолжать эту тему.

– Ну, недоразумения случаются. Не стоит на них зацикливаться, – он встал со стула, повел плечами, выпрямляя спину. – Меня, к сожалению, сегодня ждут у городничего, нельзя опаздывать. Но мы с тобой, Ун, обязательно должны съездить на охоту. У серой балки видели огромного черного кота. Надо бы собраться в ближайшие дни, а то, говорят, скоро южные дороги перекроют черт знает насколько. Текка, – он повернулся к ведьме, – с нетерпением буду ждать нашей следующей встречи.

Если Око и замечала, что он все еще здесь, то не подавала вида.

Уну тоже ничего не хотелось говорить. Он покраснел от стыда и за сказки Варрана, и за собственную несдержанность – надо было просто посмеяться над глупыми россказнями и не предавать им такого значения. Мало ли кто и что болтает? А что теперь подумает господин Кел-шин? В растерянных чувствах он проводил гостя до калитки, сбивчиво попрощался, все сильнее и сильнее чувствуя усталость и злость, и пошел в дом.

Проходя через утопающую в полумраке общую, он услышал бормотание и остановился, наконец-то немного придя в себя. Нотта лежала, повернув голову на бок, и улыбалась. Столько времени прошло, а ему все еще было непривычно видеть девочку живой и по-своему «здоровой». Та смертельная болезнь и полнейшее беспамятство подходили ее худому телу больше, чем показное младенческое любопытство, из которого ей не дано было вырасти.

– Привет, Нотта, – сказал он и по привычке сунул руку в карман, ища монетку. – Ну и денек. Сейчас я тебе покажу...

И тут его настигло неприятное, запоздалое осознание. Ун медленно вытащил пустую руку из кармана. Вот в чем причина! Вот источник всего!

Слабость.

Каждый день сюсюкается с этой Ноттой, как будто она ему сестра, позволяет Никкане фамильярничать, почти как с родным сыном. Какое тут будет уважение? И не только к нему, но и к прадеду. Да, норны верны, но даже они начинают забывать о своем месте, если позволять им слишком многое.

Слабость и бесхребетность.

Разве не они вчера едва не стоили ему жизни? Ун был ни в чем не виноват, но вместо того, чтобы отбросить все ложные сожаления, проявив силу воли, он все пытался усыплять вину дымом. В прошлый раз в Зверинце все тоже началось с подачек и жалости...

Позади раздались шаги. Он бы их и не услышал, но старый пол скрипел, и выдал бы даже самого аккуратного хищного зверя.

– Что за прозвище такое, Текка? – спросил Ун, не оборачиваясь.

– Меня так зовут, – ответила ведьма и встала рядом. Лицо Нотты тут же перекосил страх, она даже попыталась отползти ближе к стене, беспомощно подергивая костлявыми плечами, но, конечно, не смогла.

– Я думал, тебя зовут Око.

– Это титул. Я всего лишь Око нашего Господина. Имена его слуг столь же неважны, как и все прочее в Мертвом мире. Мне все равно, как меня называют. Пусть даже ведьмой.

Ун сделал вид, что не услышал ее последних слов. Он снова подумал обо всем произошедшем, не только вчера и не только сегодня, набрался смелости и негромко сказал, глядя прямо в совиные пустые глаза:

– Если я еще раз когда-нибудь вздумаю закурить, можешь меня прирезать.

Око не задала ни единого вопроса и кивнула.

Глава XXXVII

Когда и как Текка успела прожечь свое синее платье, подаренное Никканой всего несколько дней назад, Ун так и не узнал. Некоторые прорехи ведьма заштопала, пусть и без особого старания, другие оставила как есть, не стесняясь торчащих пятен белой исподней рубахи и голой кожи. На все просьбы переодеться для приема во что-то поприличнее она даже ухом не повела, не стала и заплетать волосы.

«Да какая мне разница? – подумал тогда Ун. – Я не имею к ней никакого отношения. Пусть хоть нагишом едет».

Но теперь, когда она тут и там ходила за ним как приклеенная, а гости господина Эна, гулявшие по саду – важные рааны и достойные полурааны – смотрели в их сторону кто с удивлением, кто с возмущением, Ун не мог не краснеть. Текке следовало бы отправиться не на прием в поместье, а в лес.

«Впрочем, мне тоже», – подумал Ун.

Вчера, возвращаясь в Хребет после недельной засады на южных дорогах, он даже подгонял время, так сильно хотел снова прикоснуться к маленькому осколку прежней жизни, но исполнившееся желание оказалось с гнильцой.

Поместье господин Эна состояло из всего того, что отец презирал. Здесь были олеповатые фонтаны с губастыми рыбами, безыскусные дорожки, выложенные цветным камнем, статуи... Проклятье! Во что они превратили раанских героев! Несчастные томились на слишком низких постаментах, неотличимые один от другого, если не читать таблички с подписями. Лица их были одинаково уродливыми и грубо вытесанными. Текка уже несколько минут стояла перед статуей охотницы Ами – слишком длинноухой, кривоватой в плечах и даже немного горбатой. Молилась ли ведьма? Или пыталась проклясть скульптора?

«Не надо было сюда ехать», – снова и снова укорял себя Ун. Надо было притвориться больным, отоспаться денек и попроситься в новый патруль с кем-нибудь из сослуживцев Варрана. Только как бы он сюда не поехал? Позвал его, разумеется, не щедрый хозяин поместья, лесопилок, фонтанных рыб и прочей чепухи. Зачем бы господину Эну понадобились ссыльные и лесные сумасшедшие в таком приличном обществе? Нет, все устроил господин Кел-шин. Ун понял это сразу, как только почтальон вручил Текке светло-зеленый конверт с ее собственной пригласительной карточкой.