Все же она нашла в себе силы развернуть портрет. Ее собственное лицо смотрело на нее, и она почувствовала невинность и бездонность взгляда бывшей Лауры, возбуждение и волнение юности. Затем она снова повернулась к зеркалу. Ее теперешнее лицо было так же похоже на портрет, как фотография взрослого человека на его снимок в детстве.

Горе сделало свое дело. Она уже не была прежней Лаурой. Преступление и наказание убили ту Лауру, которая улыбалась с портрета, и ту Лауру, чья кисть выписывала этот портрет. Ее молодость кончилась.

Покрутив картину в руках, Лаура отложила ее. Она вымыла пол в ванной комнате, убрала состриженные волосы, после чего вернулась на свою кровать и села, глядя в окно, выходящее на улицу и на вентиляционную шахту.

Во многих отношениях она вновь чувствовала себя достаточно живой и бодрой. Но чувство чувству рознь. Даже полностью выздоровевший человек, чувствуя себя совершенно здоровым, порой несет в себе какие-то зловещие признаки прошлой болезни.

Впрочем, до полного выздоровления ей было далеко, больше того, на это не было никакой надежды. Она жила, повинуясь неясным импульсам.

Что-то заставило ее отрезать волосы, что-то побудило ее умыться, надеть на себя подходящее платье, что-то – поесть.

Затем у нее родилось побуждение подняться и идти, но она не встала. Прежняя Лаура умерла, сама убила себя, идя по жизни с глупыми надеждами. Теперь начался специфический процесс регенерации человеческой души.

Весь этот день и вечер Лаура взвешивала все свои чувства, и исследования эти были направлены против ее собственных ошибок. Она не могла понять, почему до такой степени ошибалась в людях, ведь она могла и хотела жить, смотреть вперед, в следующий день. И в результате натворила черт знает что….

Когда опускалась темнота ночи, у нее появлялось странное чувство. Она думала о смерти своего ребенка. Так легко и просто было последовать за ним в черное небытие, но… Она уже построила свое, вполне совершенное будущее вокруг потери этого ребенка. Она знала наперед каждую минуту своей будущей жизни, как эту минуту она проживет без него, как эта минута проходит в пустоте, образовавшейся после его смерти. Она была готова совершить любое преступление, мертвая, опустошенная внутренне, отторгнутая от будущего как женщина.

Грядущая жизнь будет ей наказанием, но в то же время она как бы защищала от нее ребенка, которого украла у себя и у мира. С каждым новым днем пропасть, отделяющая ее от других людей, будет становиться все глубже. Она не заслужила права радоваться жизни. Она отняла жизнь у своего ребенка и тем самым отняла ее у себя.

Образ ребенка возник перед ней. Она долго и с любовью смотрела в глаза своего нерожденного сына, следила за легкими тенями под мягкими бровями, любовалась его длинными черными волосами, спадающими на спину.

Затем этот образ начал удаляться от нее, и она знала, что видит его в последний раз. Ее прошлое уходило вместе с ним. Однако она чувствовала, что этот мальчик, которого она потеряла, навсегда останется частью ее жизни. Подсознательно она давно не сомневалась, что это испытание настигнет ее. Ей подсказывали это и ее «дождливые мысли». Улыбка мальчика была все теплее, но все больше и больше отдалялась от нее. Эта потеря была все еще с ней, и она сказала «прощай» своему одинокому сердцу, ибо вскоре образ мальчика исчез, ускользнул от нее навеки.

«Прощай», – произнесла она почти беззвучно. – «Я люблю тебя». Могильная тишина пустоты обняла ее, когда она легла в постель и уснула.

31 мая 1952 года

Лиз Бенедикт встретила Спенсера Кейна в Нью-Йорке на национальном съезде «Американ Энтерпрайз» по случаю распродажи акций.

В первую ночь распродажи она была связующим звеном между биржей и роскошными салонами отеля «Уолдорф-Астория», и там во время церемонии пожатия рук первым покупателям, неожиданно встретилась с ним. Впрочем, кажется, она уже видела его на предшествующем этому событию собрании в Нью-Йорке, как-то раз даже разговаривала по телефону по какому-то вопросу, касающемуся «Телетех». Множество деятелей «Американ Энтерпрайз» были разбросаны по всей стране, далеко не каждый руководитель подразделения был известен ей лично. Имена многих из них она узнала только накануне, но их функции и значение в компании пока оставались для нее тайной за семью печатями. Ей необходимо было поближе познакомиться с ними и с их бизнесом.

Лу в этом помочь ей не мог, тем более в том состоянии, в которое его приводили увеличивающиеся с каждым днем порции мартини. Спиртное быстро действовало на него, он пил беспробудно день за днем, и все бы ничего, если бы не пришлось тащить его с собой на съезд. Он чуть не уснул во время спичей после обеда. К слову сказать, развезло не только его, все же для многих непривычным было слушать на приеме спичи об американском бизнесе.

Немного позже десяти коллега представил Лиз высокого, стройного и чрезвычайно смуглого незнакомца по имени Спенсер Кейн. У него были черные волосы с металлическим блеском и тонкая кожа, почти оливковая из-за солнца Майами, где базировалась его корпорация – «Ранд Индастри».

Спенсер Кейн смотрел на Лиз рыжевато-карими глазами, которые, казалось, фокусировали сразу несколько объектов в одно и то же время; ее индифферентный муж плелся позади нее.

Кейн был очень красив, и в то же время производил впечатление изрядного злюки. Их первые фразы стали чем-то вроде репетиции – холодной и осторожной в выборе манеры поведения друг с другом. И его ласковый, глубокий голос добавлял впечатление опасности и болезненно обманчивой чувственности.

Лиз была хорошо осведомлена о репутации этого человека. Вначале он был вице-президентом фирмы, затем руководил финансовым отделом компании «Ранд Индастри», которая была дочерней фирмой-производителем «Американ Энтерпрайз».

Это положение было обманчиво-скромным как в названии, так и в оплате, и характеризовало только этапы в карьере Кейна, который в течение последних нескольких лет сменил полдюжины подобных должностей в отделениях «Американ Энтерпрайз».

Руководство корпорации постоянно переводило его из одной фирмы в другую. Его знали как руководителя жесткого, амбициозного и тщеславного. Его единственной целью было получение прибыли и усиление своего влияния в «Американ Энтерпрайз». Ходили слухи, что в Совете директоров у него были влиятельные друзья. Ему было сорок лет, и было ясно, что в недалеком будущем он займет ответственный пост в руководстве корпорации.

Его амбиции были безграничны, и для достижения своих целей он готов был на все. Понятие деловой этики было ему чуждо. Говорили, что некоторые из своих должностей он получил в благодарность за определенного рода услуги, оказанные женам начальников. По выражению его глаз Лиз сразу поняла, что своего высокого положения он добился не только благодаря своим деловым качествам, но и сексу. «С ним надо вести себя осторожно», – решила она, так как его положение в компании гораздо устойчивее и надежней, чем ее.

Она разрешила ему пожать свою руку и не отдернула ее, когда пожатие затянулось. Она взглянула ему в глаза, задержав взгляд, словно впитывая в себя его восхищение.

Из бара доносилась тихая музыка.

– Лу, – нейтрально сказала она, – почему бы вам не сходить в бар и не выпить чего-нибудь после обеда? Я бы тоже присоединилась к вам чуть позже.

Лу тихонько скрылся. Лиз высоко подняла брови и улыбнулась, глядя в глаза Спенсера Кейна. Он взглянул на удаляющуюся фигуру ее мужа, прежде чем перевести взгляд на нее.

– Ваша репутация обгоняет вас, – сказала она.

– Но она, в то же время, не самая благоприятная, я полагаю, – ответил он с улыбкой, легкой и самоуверенной.

– Совсем наоборот, – ответила она. – Изо дня в день я слышу все больше и больше о «Ранде» от самых разных людей. Я слышала, что вы заняты сейчас большой работой по реорганизации фирмы. Всецело поддерживаю вас в этом.

– Спасибо, – сказал он, – Хотелось бы мне, чтобы вас слышал кто-нибудь из наших.