«Склоны Пулковской горы, являвшейся центром позиции, были заняты Красной гвардией, основное ядро которой составляли отряды Выборгского района. <…> Общее число революционных войск составляло около 10 тысяч человек. Остро чувствовался недостаток в артиллерии. У советских войск было только два полевых орудия. <…> Генерал Краснов имел значительное превосходство в артиллерии».

30 октября состоялось генеральное сражение. Основная битва развернулась в районе деревни Редкое Кузьмино, где стояли пушки и главные силы казаков, по прикидкам – 450–500 человек. Красные достаточно уютно сидели в окопах и сидеть там могли очень долго, ибо казаки не имели ни малейшего желания их штурмовать.

Около полудня от Московского шоссе в тыл Краснову зашёл Измайловский полк, ещё около десяти тысяч человек. Генерал напустил на них бронепоезд – после первых же выстрелов солдаты побежали…

Ни на петроградский гарнизон, ни на донские полки гром пушек не повлиял никак. К вечеру у казаков стали кончаться снаряды. За ними послали в Царское Село, но обиженный событиями двухдневной давности гарнизон заявил, что соблюдает нейтралитет и снарядов никому не даст. И Краснов ушёл обратно в Гатчину.

Так закончилась великая битва за Петроград. Приблизительные потери красных войск в ней составили 200 человек.

Вслед за казаками в Гатчину пришли матросы во главе с председателем Центробалта Дыбенко. Впрочем, боевые действия и тем и другим к тому времени надоели. Обе стороны быстро нашли общий язык и дружно принялись искать премьера, справедливо решив, что он-то во всём и виноват. Но премьер оказался чрезвычайно предусмотрителен. Ещё утром 30 октября он послал Краснову записку, что уезжает «навстречу эшелонам с фронта». Савинков и представители казачьих войск сумели его слегка придержать, однако вечером он отбил генералу Духонину телеграмму: «Ввиду отъезда моего в Петроград предлагаю вам вступить в исполнение должности Верховного главнокомандующего», после чего исчез в неизвестном направлении, переодевшись в матросскую форму и надев автомобильные очки.

Не найдя самого премьера, казаки с горя арестовали его адъютанта и продолжили пить… К вечеру все разошлись. Матросы вернулись в Петроград. С казаков взяли честное слово никогда больше не воевать с большевиками, и они отправились восвояси.

Временное правительство было окончательно низложено и отмечено похоронным звоном 2 ноября, когда петроградские священники перестали поминать его на богослужениях. Двоевластие закончилось, у страны появилась хоть какая-то, но власть. А вот какая – это интересный вопрос.

После 25 октября всё изменилось. Большевики больше не могли строить свою политику в стиле «против» – теперь они обязаны были действовать в позитивном ключе.

Единственное, что было важным и ценным для вождя, – удержать власть. В октябре это было нужно для того, чтобы примером России разжечь пожар революции, которая со дня на день грянет в Европе. В январе – для того, чтобы продержаться, пока не поднимутся остальные народы, после чего Россия займёт своё место в походной колонне к прекрасному будущему. В марте – для того… а кто знает? Не вышло построить социализм во всём мире – построим здесь, за неимением гербовой пишут на простой, вообще-то говоря… А может быть, он просто собирался тянуть эксперимент, сколько сможет?..

А большевики? Судя по некоторым свидетельствам и обмолвкам, они долго ещё рассматривали всё это как некий опыт, хоть и обречённый на провал, но результаты которого в любом случае интересны. В этой версии становится понятной и знаменитая выходка Троцкого: узнав, что Деникин приближается к Москве, он примчался в столицу и попросил дать ему кавалерийский корпус для похода на… Индию. Да и Ленин в самые тяжёлые дни Гражданской войны говорил нечто вроде следующего: товарищи, вот всё и кончено, берём документы на чужое имя, а что делать дальше – вы знаете.

Тем не менее Ленин собирался продержаться, сколько сможет, и действовал соответственно. Но для партии повороты вождя оказались чересчур крутыми. Партия не успевала за мыслью Ильича и была не настолько выдрессирована, чтобы просто ему подчиняться. Вскоре логика событий железными пальцами схватила большевиков за горло, вынуждая действовать не как хочется, а как надо.

После провала мятежа юнкеров социалистические партии снизошли наконец до переговоров с большевиками. До 29 октября они были непримиримы, а сторонники коалиционного правительства группировались в основном в Смольном.

Но Ленин, которого поддерживал Троцкий, стоял незыблемо, как скала: «Пусть соглашатели принимают нашу программу и входят в правительство! Мы не уступим ни пяди…» Позиция Ленина была простая: хотите участвовать в правительстве – пожалуйста, но только на условиях выполнения резолюций съезда, то есть большевистской программы.

А потом на Совнарком обрушилось всё сразу. И надвигающаяся с Дона тень гражданской войны, и тотальный саботаж чиновников, и продовольственные проблемы, и необходимость с первых же шагов поступаться демократическими принципами, а потом и коммунистическими иллюзиями. Плюс к тому постоянный разброд внутри собственного лагеря и даже собственного ЦК, столкновение мнений и споры, споры, споры…

Четыре наркома-большевика – Алексей Рыков (будущий глава правительства), Владимир Милютин (до революции он был восемь раз арестован, пять раз сидел в тюрьме), Виктор Ногин (он был противником вооружённого захвата власти) и Иван Теодорович (будущий председатель Крестьянского интернационала) – через десять дней после октябрьского переворота вышли из состава первого советского правительства по принципиальным соображениям: товарищи по партии не поддержали их мнения о «необходимости образования социалистического правительства из всех советских партий».

Некоторые последствия этот демарш имел. В ночь с 9 на 10 декабря 1917 года большевики договорились о коалиции с левыми социалистами-революционерами, которые получили семь мест в Совнаркоме, а также должности заместителей наркомов и членов коллегий. Из тех четырёх наркомов, которые проявили тогда принципиальность, только один – Ногин – умер своей смертью, совсем молодым. Остальных Сталин со временем уничтожит.

Наркомам положили жалованье в пятьсот рублей (и прибавку в сто рублей на каждого нетрудоспособного члена семьи). Обещали предоставить жильё – «не свыше одной комнаты на члена семьи». Квартирный вопрос решили просто. Хорошие квартиры отнимали и отдавали советским чиновникам.

Большевики обещали построить мир, в котором деньги потеряют своё значение. Но им самим деньги были очень нужны. Для начала в Госбанк отправили будущего главного чекиста страны Вячеслава Менжинского. Он потребовал выдать новой власти десять миллионов рублей на текущие нужды. Служащие Госбанка большевиков не признали и высокомерно отказались выполнять приказы Совнаркома.

Ленин назначил Менжинского заместителем наркома финансов. Задача простая – выбивать из банков деньги. В Смольном на него обратил внимание американец Джон Рид, описавший революцию во всех подробностях:

«Забившись в угол, сидел человек в меховой папахе и в том самом костюме, в котором он… я хотел сказать, проспал ночь, но он провёл её без сна. Лицо его заросло трёхдневной щетиной. Он нервно писал что-то на грязном конверте и в раздумье покусывал карандаш. То был комиссар финансов Менжинский, вся подготовка которого заключалась в том, что он когда-то служил конторщиком во французском банке».

Менжинский дал короткое интервью Джону Риду:

– Без денег мы совершенно беспомощны. Необходимо платить жалованье железнодорожникам, почтовым и телеграфным служащим… Банки закрыты; главный ключ положения – Государственный банк – тоже не работает. Банковские служащие по всей России подкуплены и прекратили работу. Но Ленин распорядился взорвать подвалы Государственного банка динамитом, а что до частных банков, то только что издан декрет, приказывающий им открыться завтра же, или мы откроем их сами!