Дальше в подтверждение позитивного настроя показалось и само озеро Титкуль. Бирюзовая гладь в кольце белого песка посреди цветущей равнины.

«Это рай», – озвучила общее впечатление Катина Стуре.

Действительно, рай.

Оставалось перемахнуть через каменный мост, он возвышался над озером, цепляя краешек бирюзы, а после небольшой съезд к песочному бережку.

Серый автомобиль с тонированным передним стеклом возник впереди, словно из воздуха. Он мчался на скорости прямо по центру дороги, точно не давая встречной машине ехать по своей полосе. Водитель дипломатической машины отчаянно просигналил. Никакой реакции в ответ.

«Что это? Что он делает?» – воскликнула вмиг переменившаяся в лице Катина Стуре.

Её супруг, привыкший к сложнейшим ситуациям в профессиональной среде, хранил непроницаемость. Зиновия замолчала, она не испугалась, но удивилась происходящему. Оли по инерции допевала песенку. Кошки испуганно зашипели, взъерошив шёрстку, обе принялись пронзительно мяукать.

Водитель оказался профи. Он резко выкрутил вправо, до упора руль, дав по газам, тем самым уйдя от прямого столкновения, подставив свою сторону. Машины прошли впритирку, расцарапав бока.

Девчонка выкрикивала имена, болезненно стонала и прерывисто дышала. Если она не одолеет сон-прозрение, ей же хуже. Евья сцепила на груди худощавые руки. Напряжение во сне перешло в явь.

– Ну же, девочка, давай, выходи из сна, – приказывал шёпотом голос шаманки.

Что-то тормозило разум спящей на той стороне реальности. Что-то не выпускало её разум из своих пут.

Ещё несколько мотыльков-картинок порхало вокруг Зиновии, она прыгала, бегала, выхватывала их из колыханий пустоты. Та уже выцвела до дымчато-белого оттенка. Девушка только теперь заметила эту метаморфозу. Однако оставался последний фрагмент, который оказался самым юрким и быстрым из всех прочих. Но она и его нагнала и заполучила.

Пустота обрела первичный чистый цвет, от которого Зиновии пришлось зажмуриться. Белое свечение шло отовсюду, даже веки едва справлялись с натиском этого света. Но он проникал через поры кожи, вытравливая все тёмные пятна в её памяти, соединяя её сознание в единый костяк, без швов и рубцов. Она вспомнила всё!

Покушение не удалось с первого раза, но тот, кто управлял серым автомобилем, знал своё дело. Машина с рёвом, на полном ходу развернулась, сделав почти полный оборот и оставив на асфальте тёмные протекторные следы, помчалась за дипломатической.

«Это праведники, – коротко прокомментировал Эспен Стуре, стараясь придать голосу покой. – Они не сдались».

«Родно́й!» – произнесла Катина, оглянувшись назад, где затаились дети, вжавшись в сидения. У Зиновии и маленькой Оли уже не было иллюзий в намерении тех, кто управлял той машиной. Старшая сестра прижалась к младшей, пристегнув на всякий случай девочку ремнем безопасности. Зиновия пыталась и свой ремень пристегнуть, но никак не могла попасть в замок, рука сильно дрожала.

А дальше всё произошло за одну секунду.

Позади раздался грохочущий звук, похожий на выстрел и хлопок одновременно, автомобиль с семейством Стуре резко бросило в сторону. Машина пробила каменное ограждение на мосту и полетела вниз, в спокойную бирюзу.

Всё. Дальше ничего. Совершенно ничего.

Зиновия Стуре́ открыла глаза, не боясь больше света и его беспощадной мощи. Но ничего не произошло. Глазам не было больно, зато внутри неё разрасталась горечь. Что произошло дальше? Что с мамой и папой? А Оли?

Перед взором возникали любимые родные образы.

Высокий худощавый отец. Эспен всегда в глазах дочери был самым красивым и элегантным мужчиной. Платиновый блондин с васильковыми глазами, в которых таился то ли ироничный, то ли шутливый взгляд, делавший их носителя неотразимым для женщин. Но сердце его без остатка полнилось любовью лишь к единственной женщине. Катина Руссу на две головы ниже избранника, олицетворяла персонаж из сказки. Эльфийка, так её и звали близкие за стройность, изящество и чудные миндалевидные глаза с редчайшим оттенком сапфира. Мама улыбалась так, как никто в целом свете – её улыбка, мягкая и женственная, сохранила детское озорство. А маленькая Оли, щебетунья и фантазёрка, всегда простирала старшей сестре ручки с пухлыми пальчиками, готовая обнять и расцеловать даже, если на то имелись возражения.

Что с ними? Уцелели ли они? Только бы с ними всё было хорошо! Она не может их потерять! Не может!

– Отдай! Верни их! Я без них – ничто, они для меня – всё!

Зиновия требовала у белой пустоты, заклинала, умоляла, угрожала.

Тело спящей девушки зашлось в конвульсиях. Дело – дрянь.

Нужно помочь, видно сил у девахи совсем не осталось.

Шаманка вынула из украшенной ручной вышивкой, тканой сумы льняной сверток. В нём лежал гребень изящной работы, выполненный целиком из белого перламутра морской раковины. Верхушка – голова волка – облицована серебром, глаза инкрустированы радужными опалами, а два длинных зубья-клыки мерно блестели мелким вытянутым жемчугом.

– Что ж, иначе несдобровать, – мирясь с тем, что должно случиться, произнесла Евья.

Заклинательница быстро зашептала над гребнем заговор на древнем забытом языке, а затем, издав животный вопль, одним молниеносным движением вонзила украшение в мокрые от пота волосы девушки.

Молния, ослепляющая и обжигающая, сотрясающая и возвращающая к жизни, прошила её насквозь. Зиновия не могла дышать, кричать, даже моргнуть. Она зависла, замерла в вечности. Но тут же вечность забурлила, заохала, закричала многоголосьем настолько чудовищным, что хотелось оглохнуть, только бы избавиться от этой какофонии, этого гама, этого шума.

И тут надо всем этим проревел один единственный глас, перекрывающий всю эту симфонию разноголосицы:

– Просыпайся, Зиновия! Пора проснуться! Открывай глаза, дитя!

Евья дрожала. Ток энергии сотрясал её тело, но она держала рукой наконечник гребня. Нельзя выпускать его, иначе девчонка потеряется.

– Просыпайся, ну же! – звала она гортанным, певческим голосом.

Ещё немного. Да, девочка на самой границе, на поверхности. Ещё чуть-чуть и…

Сильная рука шаманки выдернула гребень из светлых волос.

Молния вышла из тела Зиновии, забрав с собою белый свет. Стало так темно, что с испугу, будто ослепла, девушка зажмурила крепко глаза, а когда отважилась открыть…

Спящая затихла. И вдруг глаза её резко окрылись, в них чередовались страх и безумие. Зиновия приподнялась на ложе.

– Тише, тише, дитя, – зашептала Евья, добавив скороговоркой древний заговор.

То, что казалось безумием, ушло из девичьего взгляда, остался испуг.

– Ирина! – позвал уставший голос шаманки.

Дверь тут же распахнулась. Нетвёрдым шагом через порог ступила женщина, но обнаружив, что та, за кого она так сильно переживала, жива и очнулась, тут же бросилась, точно кошка к котёнку, и принялась успокаивать на свой лад.

– Это я, подружка, я. Всё получилось. Ведь так? Ты вспомнила?

Девушка шалым взглядом буравила приятельницу. Воспоминания упорядочивались в ней – ступенька за ступенькой.

Ирина Яншина, спасительница Зиновии, по воле случая, или по предрешению судьбы, оказалась у Титкуля как раз после падения в бирюзовые воды дипломатической машины. Полгода жила в её доме Зиновия, которую как рыбку выловила и вытащила на песчаный берег ирангийка. Полгода в плену пустоты незнания, без памяти о себе. Полгода!

– Как душно, – прохрипел голос девушки. Как же жарко в спальне!

– Теперь можно, – разрешила Евья, тяжело плюхнувшись на табурет. Гребень она положила на ткань, в которую он был завернут.

Ирина поспешила раскрыть окно, правда, не целиком. На улице чернела ночь переменчивого декабря, нынче ночи теряли промозглость и накалялись студеностью, готовясь к настоящей зиме.