Был полный штиль, но все равно вода раз за разом захлестывала перегруженную шлюпку. Пару дней назад адвокаты экспериментальным путем подтвердили, что появление еще хотя бы одного взрослого человека средней комплекции в шлюпке данного типа создало бы непосредственную угрозу нашей жизни. При всем желании мы не смогли бы спасти других и при этом выжить. Мистер Харди это знал — и не дрогнул. Только его решительное командование в те первые минуты и часы провело черту, за которой нас ждала могила на дне океана. И оно же восстановило против него миссис Грант, самую сильную и громогласную из женщин. Она вскричала: «Изверг! Немедленно вернитесь, нужно спасти ребенка!» — хотя определенно понимала, что тем самым мы бы подписали себе смертный приговор. Зато она показала всем свою человечность, а Харди заклеймила как выродка.

Многим даже в таких условиях не изменяло благородство. Более стойкие женщины проявляли заботу о слабых, а самоотверженные усилия гребцов позволили нам быстро отойти от тонущего лайнера. В свою очередь, мистер Харди, который не оставлял намерения нас спасти, мгновенно выделил для себя тех, кто ему доверял. Остальные далеко не сразу определились в своих пристрастиях. Я, например, вначале тянулась к пассажирам первого класса, игнорируя всех остальных, — оно и неудивительно. Вопреки всем тяготам последних лет, я очень быстро привыкла к роскоши. За нашу каюту люкс Генри выложил больше пяти сотен долларов, и я все еще тешила себя картинами триумфального возвращения к родным берегам — не в качестве несчастной жертвы кораблекрушения и дочери банкрота, а в качестве королевы бала, хотя мои туалеты и драгоценности покоились среди водорослей на дне океана. Вот Генри наконец-то представляет меня своей матери, и она сменяет гнев на милость, не устояв перед моим обаянием и свершившимся фактом женитьбы сына. А мошенники, разорившие моего отца, пробиваются к выходу сквозь толпу, обливаемые всеобщим презрением. В отличие от меня, Харди, проявив то ли жизнестойкость, то ли беспринципность, мгновенно освоился в суровых обстоятельствах; могу объяснить это его матросской сметкой и отсутствием — видимо, врожденным — душевной тонкости. Он прикрепил к поясу нож и повязал голову каким-то куском ветоши неизвестного происхождения, составлявшей разительный контраст с золотыми путницами на бушлате, но эти нарушения уставной формы, которые говорили о его приспособляемости и готовности к любым испытаниям, только укрепили мое доверие. Когда я наконец догадалась посмотреть на другие шлюпки, те уже были точками на горизонте, и это показалось мне добрым знаком, поскольку открытое море таило меньше опасностей, чем бурлящий водоворот вблизи места кораблекрушения. Мистер Харди учтиво обращался к женщинам «мэм» и усадил самых слабых на лучшие места. Он регулярно справлялся о нашем самочувствии, как будто от этого что-нибудь зависело, и поначалу женщины в ответ на его галантность кривили душой, заверяя, что все в порядке, хотя все видели неестественно скрюченную кисть руки миссис Флеминг и полуобморочное состояние испанки-горничной по имени Мария. Не кто-нибудь, а миссис Грант изготовила из подручных средств лубок для сломанной руки миссис Флеминг, и все та же миссис Грант первой задала вопрос, который не давал покоя многим: как в нашей шлюпке очутился Харди? Позже мы узнали, что, вопреки инструкции, предписывающей, чтобы в каждой шлюпке находился опытный моряк, капитан Саттер и большая часть экипажа оставались на борту: они помогали пассажирам и всеми силами сдерживали панику. А мы, медленно, но верно удаляясь от парохода, понимали, что лихорадочная спешка, с которой загружались спасательные средства, возымела противоположное действие — тонущее судно резко накренилось; положение усугублялось еще и тем, что перевозимые в трюмах грузы начали смещаться к одному борту, и наша шлюпка уже не могла опуститься вертикально вниз. Она ежесекундно подвергалась риску удариться о вздымающийся борт, зацепиться или опрокинуться, а матросы, вращавшие шкивы, просто выбивались из сил, чтобы удержать нос и корму шлюпки на одном уровне. Шлюпка, опускаемая вслед за нашей, просто перевернулась вверх дном, обрушив женщин и детей в морскую пучину. С душераздирающими криками они барахтались в воде, но мы не сделали ничего, чтобы им помочь; не будь с нами Харди, мы бы, скорее всего, разделили их судьбу. После всего, что произошло, на свой вопрос о жестокости я отвечаю так: если бы мистер Харди тогда не оттолкнул утопающих, это пришлось бы сделать мне самой.

Ночь

Часов, наверное, через пять нашего дрейфа небо на западе порозовело, затем окрасилось сиреневатым и, наконец, пурпурным, а солнце, как будто раздувшись, сползло к темнеющей линии горизонта. Вдалеке от нас другие шлюпки раскачивались и подпрыгивали на волнах, в точности как наша, окруженная этой черно-розовой бесконечностью; нам оставалось только ждать, ибо теперь наша судьба зависела от других капитанов и экипажей, которые наверняка приняли наш сигнал бедствия.

Я не могла дождаться темноты: мне требовалось как можно скорее опорожнить мочевой пузырь. Харди разъяснил, как это можно будет проделать. Женщинам предлагалось воспользоваться одним из трех деревянных ковшей, изначально предназначенных для вычерпывания воды со дна шлюпки. Терзаясь неловкостью, Харди предложил отдать один ковш в распоряжение миссис Грант, чтобы мы подзывали ее по мере надобности и менялись местами с кем-нибудь из сидящих у борта.

— Тьфу ты! — Мистер Харди комично насупил густые брови. — Дело-то нехитрое! Разберетесь как-нибудь.

Всего пару минут назад он уверенно объяснял назначение каждого предмета из описи оснащения спасательной шлюпки, а сейчас щекотливая тема едва не лишила его дара речи.

Когда огненный диск солнца полностью погрузился в океан, я дождалась своей очереди и пристроилась с ковшом возле борта. К моему ужасу, сумрачное небо и сгустившаяся ночь не сделали меня невидимкой: вокруг просматривались оттенки света и тени, а за тенями — блеск глаз. Я сгорала со стыда: покров тьмы оказался ненадежным, да к тому же в нашей части шлюпки люди сидели так плотно, что уединиться было попросту невозможно. Хорошо еще, что вокруг меня оказались в основном женщины и у них хватило деликатности ничего не замечать. Все мы были на равных; очень скоро у нас сложился неписаный устав, запрещавший всякое упоминание естественных надобностей. Мы закрывали на них глаза, руководствуясь чувством такта, и сохраняли приличия, хотя наша жизнь подвергалась смертельной опасности.

До этого я не могла думать ни о чем другом и пропустила мимо ушей сообщение мистера Харди о наших обстоятельствах и аварийных запасах. Теперь мне стало понятно, что в каждой шлюпке имеется комплект из пяти одеял, спасательный круг на длинном канате, три деревянных ковша, две банки сухих галет, анкерок с питьевой водой и две жестяные кружки. Кроме того, мистер Харди где-то раздобыл полголовки сыра и пару буханок хлеба, да еще выловил среди обломков две дополнительные емкости с пресной водой, — по его мнению, они выпали из перевернувшейся шлюпки. Он рассказал, что на палубе «Императрицы Александры» в особом ящике раньше хранились компасы, но во время прошлого рейса ящик куда-то запропастился, а судовладелец не успел поставить новый, поскольку из-за событий в Австрии вынужденно передвинул отплытие на более ранний срок.

— Хотите верьте, хотите нет, но моряки тоже тянут, что плохо лежит, — сказал он. А потом со значением добавил, что вовремя смекнул прихватить с собой брезентовый чехол от дождя, защищавший шлюпку на палубе лайнера.

— Зачем он нужен? — возмутился мистер Хоффман. — Такая тяжесть, да к тому же много места занимает.

Но мистер Харди твердил свое:

— В шлюпке недолго промокнуть, вот увидите. Кто знает, сколько еще нам болтаться по волнам.

Многие пассажиры надели спасательные жилеты; правда, хранились они в каютах, и, когда началась паника, не всем хватило самообладания и времени, чтобы их вытащить. Сам Харди, две неразлучных сестры и старичок по имени Майкл Тернер остались без жилетов.