Жертвоприношения разными бывают – и добровольными, и принудительными – но в дар, Боги принимают абсолютно любые!
Глава 4. Кайлаш
От этих давних воспоминаний о Парацельсе, Бабе-Яге почему-то захотелось отмыться. Хотя еще недавно она смаковала полуистлевшими останками, тщательно перебирая их в памяти.
«Пойду, что ль, искупаюсь», – подумала Яга и направилась к речке. Но прямая тропинка, по которой она ходила до этого несчетное количество раз, вдруг своенравно выгнулась и извилистым полозом, заскользила меж сосен, берез, да елей, – по непроходимому лесу, где троп никогда не было и в помине. Долго ли, коротко ли – неведомо. Но тропинка, неся на себе ошалелую Ягу вдруг остановилась, вынесши ее на огромную пустыню у высоченной горы. Только вместо песка, там возвышались горы пепла. И только сейчас Баба-Яга заметила, что она действительно стоит на огромном змее, который осторожно выполз у нее из-под ног, а вместе с ним исчезла и иллюзорная тропинка. Не осталось даже намека на какую-нибудь дорожку, на путь, по которому можно было бы вернуться назад. Кругом простирался лишь пепел и огромная гора вдали, на которую было не забраться, и которую не обойти без запасов провизии.
«Эй, змей! Ты куда? Где я?… Как тебя зовут, имя есть?? Где путь назад?!» – требовательно кричала Яга, уползающему силуэту.
Но вместо змея, в ответ завибрировал пепел, и в его осыпающемся шепоте, она услышала: – Ваасуукиии…
«Ну, надо же! Это ведь был сам змей Васуки, живущий на шее Шивы. Как жаль, что я не поговорила с ним…” – растроганно подумала Яга, которой теперь стало ясно, что гора перед ней – это Кайлаш, а пепел вокруг – это прах всех кремированных преданных Махадева.
– Пепел! Как мне выйти отсюда, где путь назад? Как вернуться в мой лес? – обратилась она взволнованно к серой, одухотворенной массе перед собой.
– У тебя больше нет Пути, – сдавленно прошептал прах, рисуя в воздухе сыпучей анимацией былые поворотные сюжеты ее жизни. Изобразив в конце гору Кайлаш, пепел осыпался, а все пространство вокруг, приобрело темно-серебристый оттенок, и даже солнце выглядело смесью черного с белым.
То, что ей, по сути, ответили миллионы людей живших на земле в виде праха, потрясло Ягу больше самого ответа.
Но самому такому ответу, честно говоря, она отказывалась верить. Оглядевшись по сторонам, и увидев вдали огни, Яга с деланным оптимизмом направилась в их сторону. Идти было тяжело, ноги постоянно вязли в прахе, словно в болотной топи, но Яга, зажав зубы шагала к мерцающей цели. И в какой-то момент она провалилась в эту серую массу так глубоко, что стопы уперлись в человеческие кости, которыми было усеяно дно этого бескрайнего, пепельного моря мертвых. Вопросов скопилась уйма, силы заканчивались, но пятна света впереди, вселяли надежду на ответы!
Когда Яга все же подползла поближе, то оказалось, что за приветливые огоньки она приняла погребальные костры, в которых сгорали трупы новопредставившихся преданных Шивы. Закашлявшись от едкого дыма, она горько заплакала, и безысходность грубыми мазками тут же услужливо наложила поверх горячих слез на ее лице, слой пепла. И вот так, слой за слоем, лицо Яги под толщей мокрой глины, исказилось до неузнаваемости.
Яге хотелось пить, но отправляться на поиски водоема, не было ни малейших сил. Прах, будто единый живой организм – убаюкивал собой ее тело и разум, укрывая пепельным пледом. В какой-то миг, Яга явственно ощутила, что у нее действительно больше нет Пути, нет выбора дорог, и что на сей раз, камень Алатырь, всегда предлагающий три дороги на выбор – обернулся роковой и тупиковой горой Кайлаш, которую ей не объехать и не облететь, даже на своей ступе.
Решив вздремнуть, она зарылась в прах с головой и свернулась под ним в клубок. Со стороны, картина выглядела мрачной – серость создавала впечатление смертельного холода, но на самом деле, на ощупь пепел был теплым и уютным. Через какое-то время, Яга почувствовала себя будто на высоченных волнах, – она невесомо парила в полнейшей темноте. Ничего не было видно, и она в красках представляла себе, что плывет среди немыслимого скопления молчаливых душ.
Счет времени был потерян, но вместо ожидаемого облегчения сном, словно смертью, почему-то начала грызть совесть. И перед тем, как окончательно вырубиться, в нее цепко вгрызлась вина за то, что она, так и не активировала тех самых змеек… тех самых…змеек.
Глава 5. Двухмерный Емельян
В жизни, если не свезет, в тебя со всей дури, может врезаться смертельная красота. Как тот самый пресловутый нож убийцы, где убийца – это судьба, а нож – красота… мужская красота.
На самом деле, Яга умышленно никому так и не описала наружность объекта своих когдатошних воздыханий. Тем самым, не посягая и не обесценивая фантазийный образ идеальной красоты всех подвергшихся любовной лихорадке, дам. Ведь у каждой воздыхающей, этот самый “краше всех на свете” – исключительно свой. Пускай даже эта красота, приукрашенная любовной горячкой, неизменно будоражит ее воображение цееелый… месяц, или быть может три года, ну или чуток подольше – незаметно истончаясь и услужливо освобождая место для другой смертельной красоты и новых воздыханий!
Емельянова неотразимость, на всех парах врезалась в Ягу на курсах под названием “Танец с бубном”. Эти занятия для всех участников, в основном, были травматичными, но никто в упор не хотел этого замечать. Ведь каждый, по крайней мере из парней-танцоров, мнил себя идущим по Пути, и мечтал саморазвиться до роли Нео в спектакле “Матрица”, в крайнем случае, выйти на уровень агента Смита.
В свои восемнадцать лет, об этом мечтал и Емельян, но Яга спутала ему все карты, и его Путь, подступно подвел его к роли “шестого подползающего” у великого злодея Мортимера, который приходился родственной душой Меровингену из «Матртицы». Но разница между ними была в том, что по сравнению с вымышленным персонажем местного театрика, Мортимер был вполне себе реальным!
В последствии, за годы проведенные в услужении этому гению зла, Емельян сделал себе почетную карьеру «Губителя девичьих сердец», и поднялся от шестого подползающего к первому. Но, чтобы занять трон Мортимера, о котором он втайне мечтал, – нужно было развить, как минимум пятимерность, а мерность Емели стояла на двоечке.
В то время из каждого утюга разносились интригующие речи, о скором переходе всех живых существ, из Третьего измерения в Четвертое, а там, глядишь и в Пятое можно просочиться! Но почему-то никто не предупреждал жителей лесов и городов о том, что процентов сорок из живущих были недоразвиты и до тройки. Ведь как только развитие и расширение личности прекращается, то в новом измерении даже на твердой троечке было весьма не просто закрепиться. Двойкам же, вообще ничего хорошего не светило, вселенная при новых исходных данных, неохотно поддерживает такую недоразвитость и может ненароком скосить стереотипных и “подвисших”. Одним словом, гарантий Емельяну на долгую и счастливую жизнь, справедливое мироздание – не давало никаких.
Когда технический прогресс посетил чащу, а «Танцы с бубном» ушли далеко в прошлое, Яга на досуге, любила поглядывать в техногенное блюдечко, да приговаривать: “Катись, катись, яблочко по серебряному блюдечку, катится, наливное по серебряному, показывай мне поля, леса да моря, гор высоту и небес красоту!” А в блюдечке, вдруг, откуда не возьмись, Емельян с глупостями всякими красуется. Да уж… современные девайсы тоже живут-поживают своей жизнью и своенравными иногда оказываются!
“Сколько ж можно оставаться таким приземленным и обедненным?! Живет, словно сорняк придорожный! А ведь потенциалом обладает – ого-го, до небес!” – глядя на Емелю, думала в такие моменты, раздосадованная Баба-Яга.
Ведь в качестве суперспособности, Емельяну была с рождения дарована экстравертная ртуть. Это когда ни уму, ни телу и суетиться не нужно – просто делаешь неспешное движение, а за это время, внутренняя энергия успевает вспыхнуть изнутри, пробежаться по поверхности кожи и явить свое сияние миру. О таких в народе говорят – сухожильями гибкий, или, – проводимость у тела хорошая, мол – транслирующее тело.
