Но когда дошло дело до практики, то чат как-то обмельчал, народичи под разными предлогами начали отлынивать от домашних заданий. И в итоге, осталось около десяти постоянных чатлан, которые худо-бедно выполняли домашку. В их число, конечно же, входила и Яна Бабаева. Яге было очень любопытно знать, что же будет с Филом дальше. Да и связь не мешало укрепить, так как Сила все еще прибывала от него, хотя лилась уже не полноводной рекой, а тонюсеньким ручейком.

Благодаря маленькому коллективу, в чате царила веселая и дружеская атмосфера. Задания выполнялись кое-как, но зато комментариев не по делу, было сверх меры. Особенно все любили поддевать Яну, которая умудрялась не только смешно рисовать, но и парировать незлобивые шуточки своих коллег к своим художественным шедеврам, по ходу, оставляя потешные комментарии к чужим работам.

Фил, поначалу, тоже живо участвовал в жизни группы. Комментировал рисунки, раздавая ценные указания, шутил и даже обсуждал погоду. Но с какого-то момента, в переписке его становилось все меньше и меньше. И никто даже не догадывался, что же с ним на самом деле происходит.

Ведь Сила, которую Филимон не смог постигнуть за всю свою жизнь, по сути, – находилась у него в плену, на службе его примитивных фантазий и желаний. Лишенная возможности разогнаться на всю свою природную мощь, она всего-навсего, тоскливо служила ореолом обычному, меркантильному человечку. Сила с радостью, будто засидевшаяся на цепи собака, готова была сбежать к любому, кто дал бы ей развернуться и проявиться на всю катушку! И вот этот долгожданный миг для нее настал – она покинула его!

А Фил со временем, читая иногда слишком уж фривольные комментарии Яги в чате, и вовсе одеревенел. Не телом, разумеется, а духом. Потеряв Силу, его мысли стали тяжелыми и неповоротливыми. Его дух словно застыл, и со временем – он врос в пень на котором сидел – но не в реально существующий, а в пенёк, порожденный его воображением. И однажды, Яга увидела, как после очередного коряво нарисованного ею рисунка, сознание Фила ориентируясь на весьма кривые маршруты проложенные его протекшей крышей – полностью зафиксировалось на собственном члене.

С каждым днем, он все больше и больше закреплялся в своих нижних центрах, а его член, на тонком плане превратившись в ствол – рос и рос, пока не вымахал метра полтора в высоту. Со временем, на нем выросли листовые ветки, и он зазеленел лиственной кроной. А немного погодя, появились цветочные почки, и он, хоть и коротким, но безудержным цветением, засыпал отцветшими лепестками все пространство вокруг себя. Остановить это забвение и одеревенелость духа было уже невозможно, и время от времени, Яга, впадая в мягкосердечие, корила себя за то, что переусердствовала с откачкой Силы.

Случалось это обычно когда в очередной попытке проглотить всю откачанную Силу, она терпела поражение. Словно не по размеру она была ей. Отпив половину, Яга и так чувствовала себя заполненной до предела этим природным энергетиком. И что делать с его не проглоченным, не вмещаемым в себя огромным ее остатком, она не знала. Тем более, что и та часть, которую она в себя впихнула – плохо усваивалась.

В нынешнем состоянии Бабе-Яге не верилось, что она еще совсем недавно хотела делать в избушке ремонт. Ведь благодаря встрече с Филимоном, ее будоражили совсем иные, теперь уже трансцендентные материи. Она чувствовала, что очень близка к тотальной трансформации, но в реальности не могла приблизиться к ней, не понимая, с какого боку подступиться к следующей ступеньке внутреннего преображения.

“Что! Что это должно быть? Я смогу творить невероятную магию?! Я стану всемогущей, или того круче – бессмертной?! ” – в предвкушении, перебирала она варианты возможных метаморфоз у себя в мыслях.

Но дни шли, а ничего кардинально не менялось. Не было никаких изменений ни внутри, ни снаружи. Да еще и до конца не сожранная ею Филимонова Сила, подливала горького масла в огонь. Она живая, тихо дышащая, притрушенная нафталином, чтобы ничего вредоносного на ней не завелось, – валялась на огороде возле подвязанных помидоров с перцами. Изо дня в день, глядя на нее, Яга поначалу чувствовала жадность, потом досаду, но в конце концов пришлось смириться с тем фактом, что позаимствованный костюмчик – большемерит!

Пригревало солнышко, избушка на курьих ножках медитативно покачивалась из стороны в сторону, нагоняя на Бабу-Ягу сон. Сквозь дремоту она вспомнила, как когда-то столкнулась со странным мироощущением в себе. Тогда она была еще совсем молода и впервые влюбилась в самого обычного с виду парня.

Внешность у него была, на первый взгляд – худосочная и ботанская. Но когда болезненного вида умник снимал свои очки и распускал собранные в пучок окрашенные в черный цвет волосы, которые строгим, удлиненным каре ниспадая на плечи, обрамляли его худое, бледное лицо – то его образ тут же кардинально менялся. Да, с завидным постоянством случалось то самое сказочное превращение гадкого утенка в рокового черного лебедя, – когда вроде сложившееся представления о человеке, регулярно расщеплялось на, – до и после.

И если бы в мире Бабы-Яги существовали вампиры, то какая-нибудь кровососка, без определенного возраста, не удержавшись от искушения, – непременно обратила бы этакого ряженого гота себе на забаву, – в такую же клыкастую тварь, как и она сама. Ведь на последнем Хэллоуине, жадно наблюдая за ним, таким необычным – с подведенными глазами и смоляной помадой на губах, одетым во все черное, с цепями на шее, да шипованными кожаными браслетами на запястьях, – Яга словно параноик, не сомневалась, что все духи потустороннего мира зарятся только на него одного!

Да, Ягу привлекала не сама красота, а лицедейское изменение его наружности, именно оно бесконечно влюбляло в себя. В основном будоражил образ черного лебедя, возникающий под лирическо-готическим провансальским маринадом, сдобренным обманчивым флером высокого интеллекта. В таком вот калейдоскопе меняющихся впечатлений, иногда и гурман не отличит вкус наваристого бульона из настоящей курицы, от воды, с добавлением приправы из дешевых куриных кубиков, усиленных вкусовой добавкой, под названием – глутамат натрия. Что уж говорить о простых смертных, неискушенных любовной горячкой, да не знавших жизни.

А еще, ко всему букету внешних достоинств, ее любимый подчеркнуто-важно, причислял себя к братству метафизиков. И выглядело это в глазах Яги абсолютно крышесносно! Глядя на то, как этот начинающий, амбициозный алхимик, по-задротски усердно грыз философский камень и искал эликсир бессмертия, Баба-Яга дала ему магическое, оккультное имя – Парацельс Циркуль. Тогда она еще верила пословице “Как вы шхуну назовете, так она и поплывет”. Но в реальности, такая желанная для Парацельса – Алхимическая Амброзия, – наглухо заколотила гвоздями от него все свои двери и окна, чтобы он ни в коем случае и ни при каких условиях, не смог проникнуть в ее метафизические чертоги!

А молодая Яга в упор не видя его бесталанность, смотрела на него – как на философа, гиганта мысли, и постоянно восторгалась им, даже когда он рубался в шашки или перекидывался в картишки, со своими сопливыми дружбанами-утырками.

Яга частенько чувствовала себя недостойной его и ломала голову вопросами, отчего ей досталось такое счастье, и почему из всех окружающих его нимфеток, он выбрал именно ее своей пассией. Ведь по ее мнению – ни особым умом, ни красотой она не отличалась. Вкус в одежде у нее тоже был специфический, совершенно не гламурный. А еще она частенько любила подкрепиться сырым луком с селедкой, да чесноком с салом и черным хлебом. От этого зрелища, ее возлюбленный брезгливо морщился, и когда до него доносилось это благороднейшее, по мнению Яги, амбре, он вздрагивал от него, словно нечистая сила от ладана. Только выглядело это так, словно он – вздрагивающий ладан, а она – нечистая сила.

Но поскольку Яга была молода и тяжелой кармы наработать еще не успела, то и судьба была к ней весьма милостивой. Она ответила на вопросы Яги почему они вместе, практически не отходя от кассы. Хотя милость ее, по праву, можно было считать условной, но все же в последствии, благодарить было за что, ведь горькая правда иногда лучше сладкой лжи.