Когда придет время избавиться от меня, выстрелит ли Ребел? Сможет ли он? Или это сделает Гоуст?

Независимо от моих тревог, я выбралась из своей комнаты. В этот момент я развлекаюсь. И почти забываю, что являюсь их пленницей. А если подумать, это ничем не отличается от жизни дома. Жить в страхе, что кто-то из этих людей заберет мою жизнь. Или жить в страхе перед тем, что меня выдадут замуж за Лоренцо Моретти.

Всё одинаково, на самом деле.

Только вот одна смерть будет быстрой, а другая, возможно, продлится всю жизнь.

Нервно постукивая большим пальцем по рулю в такт «Burn» группы The Cure, я мчусь вперед по камням и гравию, входя в повороты так, что любой нормальный человек уже перевернул бы машину. Обычно я не вожу свою малышку так жестко. Ей нравится нежная рука и легкая нога. Но она чувствует мое состояние, она всё понимает. Иногда она позволяет мне выпустить агрессию. Иногда ей нравится пожестче.

В конце концов, это маслкар.

Наблюдая, как густой лес сливается в сплошную зеленую стену за окном, я проезжаю мимо дороги, ведущей к дому Шона. Этот путь мог бы вести прямиком в адское пламя — место, в котором я когда-то думал, что буду процветать. Сейчас я уверен, что потеряю в нем рассудок. Или, по крайней мере, контроль над собой, чтобы не задушить свою маленькую итальянскую клубничку. Вместо этого я сворачиваю на другую дорогу, которая приведет меня к стрельбищу.

Из-за Бьянки Росси я стал пиздец одержимым. Я полностью перешел на темную сторону своей навязчивой идеи. Я почти сдаюсь, зная, что бороться бессмысленно. Не могу контролировать свое желание видеть ее извивающуюся подо мной, так же как не могу контролировать свое влечение к ее запаху, гладкой оливковой коже и этому непослушному гребаному поведению, которое должно было бы меня злить настолько, чтобы заставить ее замолчать. Но всё это лишь усиливает желание отшлепать девушку, а затем перевернуть и поцеловать до безумия.

Я никогда в своей чертовой жизни не хотел поцеловать женщину так сильно. Или вообще. А теперь я мечтаю зацеловать эту маленькую капризную девчонку с ног до головы. И, возможно, прикусить ее внутреннюю сторону бедра, где кожа особенно нежна, чтобы услышать ее мягкие стоны и бесшумные вздохи.

Я потерял себя на мгновение. Я потерял себя в ней.

Четыре гребанных дня я не перестаю думать о том, что произошло между мной и этой огненной маленькой женщиной. Каждый раз, когда я делаю передышку, меня накрывает видение ее обмана, и я снова сжимаю зубы так, что они чуть не трескаются. Шон занял меня работой, но это не помешало воспоминаниям прокручиваться в моей голове, как сценам из ужасного фильма. Каждый раз, когда я врезаю кулаком в лицо очередному неудачнику, перед глазами стоит ее испуганный взгляд, когда она поняла, что я увидел, как ее тонкие пальчики обхватили рукоять моего ножа. А перед тем, как вонзить лезвие в очередного ублюдка, я представлял, как это самое лезвие вонзается мне в шею, пока мой язык, словно хищный зверь, впивается в киску Рыжей.

Меня обманули.

Мне не нравится это чувство.

Я мог ее убить. Я мог бы довести ее до оргазма, наблюдая, как ее лицо искажено в экстазе, и в этот момент положить руку на горло и сжать. Жизнь бы покинула ее тело в тот же момент, когда маленькая киска сжалась бы вокруг моих пальцев, сильнее удерживая меня внутри в момент пика. И с любой другой женщиной я, возможно, так и поступил бы. Я не склонен к насилию по отношению к тем, кто этого не заслуживает, особенно к женщинам, но в тот момент, когда я осознал, что Бьянка использует меня, во мне проснулась ярость.

Признаюсь, это был не мой лучший час. Я горжусь своим самоконтролем, но с Рыжей он пропадает.

Теперь я держусь от нее подальше. Чтобы не убить маленькую дрянь. Или чтобы она не убила меня, потому что рядом с ней у меня всё перед глазами плывет. И никто не будет в безопасности, если я позволю своим чувствам к Бьянке Росси снова затуманить мое сознание. Дистанция помогает мне восстановить здравомыслие, укрепляя корни, которые я начал пускать еще до того, как Бьянка научилась ходить.

Я не разрушу себя из-за какой-то девчонки, у которой отсутствует моральный компас. Я не для того провел половину своей жизни, тренируя себя как проклятую машину, чтобы сломаться из-за бьющегося сердца.

Даже если оно находится в моей собственной груди.

Въезжая на парковку у стрельбища на территории Шона, я так резко останавливаюсь, что камни разлетаются в разные стороны, а облако пыли окутывает группу Хулиганов. Они отмахиваются, проклиная меня, а я вылезаю из машины, посылая им воздушный поцелуй в ответ на их крики.

— Смотрите, кто к нам присоединился… — насмехается Финн, но я не в настроении.

— Я не к вам присоединился. Могу прострелить кудрявые волосы на твоем крошечном члене с двух миль, в ветреный день, с завязанными глазами. Не моя вина, что мне не нужна практика.

Он смеется, отталкиваясь от низкой бетонной стены, на которую опирался, чтобы поприветствовать меня.

— Теперь я точно знаю, что ты несешь чушь. В последний раз, когда ты взглянул на мой огромный член, слезы навернулись на твои глаза.

Я смеюсь, хлопая его по руке вместо того, чтобы пожать ее.

— Ребел дома?

— Ты хотел сказать, «Ребел присматривает за твоей маленькой итальянской птичкой»? Конечно, да. Даже повеселился с ней. Вытащил ее из комнаты вчера.

Моя спина напрягается.

— Какого хрена он сделал?

— Расслабься, здоровяк. Я единственный, кому он рассказал. Ну и Гоусту. Он дал ей поиграть в Зоне. Слышал, она заставила Гоуста сыграть в аэрохоккей и, по слухам, — он наклоняется вперед и шепчет: — даже заставила его улыбнуться.

Моя голова резко поворачивается к деревьям, окружающим стрельбище, когда я пытаюсь подавить желание прыгнуть обратно в машину и добраться до дома Шона, вырывая землю под колесами.

— Ребел в последнее время тоже много улыбается. Интересно, почему…

— Пошел ты, — отвечаю я, поворачиваясь спиной, игнорируя насмешку Финна, и направляюсь к офису Шона. — Мне плевать, что он делает с ней.

— Я поверю в это, когда стодолларовые купюры посыплются у меня из задницы!

Смех Финна затихает вдалеке, когда я открываю дверь в офис, сжимая зубы.

Я живой провод, пульсирующий жаждой выплеснуть свой заряд на кого-то. Буквально на кого угодно.

Голова Шона поднимается от бумаг, он внимательно наблюдает за тем, как я подхожу.

Доставая золотой зуб из кармана, я бросаю его на стол Шона. Он катится, оставляя за собой тихий металлический скрежет по дереву.

— Ты его убил?

— Нет, — я сажусь, откидываясь в черное кожаное кресло перед его столом. — Ты просил не убивать. Но теперь у него на один зуб меньше. Дай мне еще работу.

Я достаю свою монету, игнорируя миниатюрную подвеску, и перекатываю ее с пальца на палец.

Глаза Шона сужаются. Он бросает ручку на стол и откидывается назад, изучая меня своим острым взглядом. Я отвечаю ему тем же, и моя монета набирает скорость.

— Килл…

— Шон, — перебиваю его, зная, что он изучает мое поведение.

Будучи моим создателем, он делал это уже не раз. Наблюдал за мной, выясняя, поднимаются ли мои эмоции на поверхность там, где я должен их искоренять. Иногда, как у любого человека, они вырываются наружу. Но я — машина, и когда не могу игнорировать эмоции, они дают сбой в моей системе.

И вот мы здесь.

Шон тяжело вздыхает, втягивая воздух.

— Что с тобой происходит, Килл?

Моя рука скользит по подлокотнику кресла. Желание вонзить пальцы в кожу, пока я не почувствую обивку, невероятно сильно.

— Спокоен как удав, — отвечаю я ровным тоном. — Дай мне еще работу.

— Работы нет. Ты всё выполнил. Сейчас у меня даже нет ничего мелкого для тебя. Парни скучают без дела.

Пульс на шее вибрирует от притока крови.

— Это не моя проблема. Парни — не моя забота.

— Иди домой и отдохни, Килл.