Сато предупредительно кашлянул. Миколог демонстративно медленно поднял халат с пола, встряхнул его и накрыл Кристу.

– От трех минут до получаса, – сказал он.

Пожав плечами, детектив повернулся к три-ди экрану и с подчеркнутым безразличием стал смотреть на структуры молекул, застывших в центре комнаты. Хольмгрен вернулся на свое место у стола и, посмотрев на часы, продолжил.

…О «Кассио» снова вспомнили в тот самый момент, когда Пентагон столкнулся с проблемой.

Шла активная подготовка по отправке крупного воинского формирования на Ближний Восток, которое должно было влиться в состав расширенного американо-европейского контингента.

Две дивизии инфантерии, бригада ВДВ и авианосец «Кардуччи» томились в ожидании на военно-морской базе в Окленде. Европейцы безбожно отставали, но не по причине плохой подготовленности. Евросоюз играл в поддавки с Шариатским Советом Востока, пытаясь выиграть хотя бы что-то за столом переговоров. И хотя всем без исключения было понятно, что похода не миновать, Конгресс, как водится, делал вид, что ничего особенного не происходит, а свора солдат собрана в Окленде для плановых маневров.

Генералы сушили головы в поисках больших и малых задач для загрузки бездельничающих солдат и параллельно пытались найти что-нибудь для собственного развлечения. Никто не вспомнит теперь, кто, когда и в связи с чем вспомнил о «Кассио». Но слово прорезалось, завертелось у всех на языках – оказалось, что энтузиаст-одиночка… Или сумасшедший… вывез сильно изменившийся гриб из Бирмы в Штаты и стал экспериментировать с грибом. И, как вскоре узнали генералы, энтузиаст достиг неортодоксальных результатов. Паразитировавший на опийном маке гриб содержал в себе нейротоксин-наркотик, по мощности галлюциногенного действия не имевший аналогов в царстве грибов. Генералам очень понравилось сравнение поведения человека, употребившего новый наркотик, со средневековым викингом-берсерком. С помощью наркотика Пентагон рассчитывал воплотить в жизнь давнюю мечту, создание бесстрашного супер-солдата. Это представлялось предельно уместным в преддверии возможной затяжной войны…

Хольмгрен вздохнул.

– Армия – удивительная организация. Место, где ограниченность умов стыкуется с неограниченностью возможностей. Через неделю после того, как в Пентагоне узнали о продолжении истории с «Кассио», на базе в Окленде развернули лабораторию, руководителем которой назначили все того же ученого-энтузиаста, который проводил долгосрочные эксперименты по мутации и который вывез гриб-мутант из Бирмы.

Его команда состояла примерно из дюжины толковых биологов, химиков, фармакологов. Они жили и работали под одной крышей, за ними приставили «нянек», которые отвечали за их безопасность и снабжение всем необходимым. Словом, условия были превосходными. Исходная проблема с нейротоксином из бирманского гриба заключалась в том, что он был недостаточно эффективен, чтобы длительно поддерживать «состояние берсерка» у испытуемых, вдобавок спектр его действия колебался от индивидуума к индивидууму в широких пределах: кому-то для наступления эйфории было достаточно нескольких милиграммов, в то время как другой не ощущал ничего от дозы в десять-двадцать раз больше.

После нескольких недель сумасшедшей гонки за результатом группе удалось вывести подвид бирманского гриба, который назвали «Кассио-45», в память о старом проекте. Наркотик, выделенный из нового гриба, вызывал устойчивые и мощные галлюцинации с отчетливым агрессивным характером, длящиеся часами без дополнительной «подзарядки» новой дозой. Пентагон был в экстазе от результата – руководителя группы собирались представить к правительственной медали…

– Я и не подозревал, что Шрум сотрудничал с Пентагоном, – удивленно сказал Сато.

Хольмгрен сглотнул слюну и повел шеей, словно высвобождая ее из тесного воротника рубашки.

– Шрум – не-е-ет… Не Шрум. Ученым-энтузиастом был я…

…Сато с ненавистью заорал на миколога:

– Ну конечно! И ты, сволочь, не мог рассказать мне об этом раньше? Или Кристе… ведь ты же знал, во что это все выльется… Так? Ты же видел, как гибли люди? Какого хрена ты засунул себе язык в…

Хольмгрен устало помотал головой.

– Я не имел права говорить… Тогда. Да и сейчас, наверное, не могу. Военный трибунал – не очень приятная штука, поверь. Впрочем, неважно. Ты же знаешь: в жизни любого человека наступают мгновения, когда нужно выбирать между долгом и чувством самосохранения. У одних этот выбор предопределен изначально, в ту или иную сторону. Другим приходится выбирать то или другое под влиянием обстоятельств. Мой выбор, похоже, совершился. Комплекс Тиббетса, пилота «Енола Гэй», знаешь ли… Хочу спать спокойно до конца дней своих… не так, как он.

– Ну да, Тиббетс, наверное, сильно страдал душой из-за содеянного… и оттого умер, бедняга, в возрасте почти ста лет, – Майкл театрально развел руки. – У него хоть основания были для моральных страданий. А у тебя?

Не ответив, миколог встал со стула, подошел к Кристе, проверил ее пульс. Похоже, лекарство действовало, но медленнее, чем он ожидал: девушка все еще пребывала в прострации. Ссутулившись, Хольмгрен стал мерять комнату шагами.

– Я не договорил… Впрочем, это не так важно. Об этом позже. Куда важнее то, что происходит сейчас. Если за Шрумом кто-то стоит, а я считаю, что это в самом деле так… то, скорее всего, кто-то воспользовался результатами моих разработок, вытащив на свет божий наркотик «Кассио-45». Я не знаю, полностью ли были уничтожены образцы гриба, с которыми я экспериментировал на базе в Окленде.

Пауза.

«Чего он мнется?», удивился Сато.

Миколог вздохнул.

– Несмотря на успех с «Кассио-45», в дело он все же не пошел – переговоры с Шариатским Союзом сорвались из-за теракта в Марокко, когда посольство Албании взлетело на воздух… Поход на восток начался буквально на следующий день, американский контингент начали партиями отправлять в Европу, и генералам стало не до сырой идеи. Нас прикрыли в несколько часов: помещения опечатали, всех построили в шеренгу-ать-два, выдали расчет и отправили в аэропорт. Что произошло с моим грибным парником, с экстрактами, культурами, химикатами – не знаю…

Он сел на стул рядом с Сато.

– Не то чтобы я очень жалел об этом. В начале затеи хотелось славы, признания. Потом прозрел. Я понимал, для чего Пентагону был нужен супернаркотик…

Хольмгрен умолк на время, бездумно глядя на сверкающие внутренности синтезатора.

– Мне было непросто вырасти из этого. Но я смог. Никогда не был моралистом, однако, поверь, история с «Кассио-45» заставила перекроить себя. Когда нас распустили, меня вдруг обожгло: я создавал вещь, которая потенциально могла принести непоправимый вред людям. Я запил. Охватила жестокая депрессия, бросил все. Уехал в Арканзас, на ранчо отца. Долго не вспоминал об этом, сумел упрятать глубоко, закопать, забыть…

Он говорил, заглядывая Сато в глаза, словно оправдываясь.

…Ни своих бывших сотрудников, ни результатов их работы над проектом «Кассио» Хольмгрен больше никогда не видел. В какой-то момент подумал: все, отпустило.

Думал так до того часа, когда Криста приехала к нему с образцом спор. У Конрада пересохло во рту, когда он увидел под микроскопом знакомые закорючки грибных гифов. Соблюдая служебную тайну, Криста поначалу не сказала ему, откуда у нее оказался образец спор. Но миколог сразу же понял, что секрет «Кассио», похоже, не удалось похоронить. Смутило его то, что наркотик был сырым, недоработанным – не тем, который он сам выделил в результате модификации. Когда в субботу утром они встретили Сато, Хольмгрен все еще считал, что споры в легких Джереми Слоана – единичный случай.

Но вскоре в городе все поехало наперекось… новости по всем три-ди-каналам убеждали его в обратном. И поведение людей на улицах города недвусмысленно говорило ему о том, что наркотик на улицах – это его, хольмгреновский, пасынок…