– Незадолго до того, как мальчик пропал?

– За две недели.

– Есть по ней что-нибудь еще?

– Пока нет, к сожалению. Вроде как с мальчиком она особо не общалась, ни их общих фотографий в соц.сетях, ничего. Мало время, поработаю еще в этом направлении. А что у тебя?

– Съездил к бабушке по матери. Она смогла здорово напугать меня.

– Что, выглядит жутко и не помнит, как ее зовут? Ну, как бы, тут можно отнестись с пониманием, не многие доживают до такого возраста…

– Наоборот. Бегает, как девочка, выглядит не больше, чем на шестьдесят пять, с утра сама готовит пирог, а днем окучивает свои «помидоры». Эмоциональная, адекватная, властная. Я такого еще в жизни не видел. Дала мне пирог, который приготовила сама.

– И ты съел?! – Гарри явно издевался, страдальчески округлив глаза и прихлебывая из кружки.

– Пришлось. Сначала показалось ничего, вкусно даже, а вот потом мой организм не сказал мне за это «спасибо», – помощник многозначительно хмыкнул, что могло означать «дурак, сам виноват». В целом, я был с ним согласен, – Расспросил ее о внуке, но там особо ничего нового. Дала фотографии, – я протянул Гарри стопку, – Аккуратнее, их придется вернуть.

– А это кто? – он не вежливо ткнул пальцем в мать мальчика.

– Мари Харлоу, в девичестве Удонери. Кстати, как она умерла?

– А! Я ее уже больную только снимки нашел. Рак крови четвертой стадии, не думаю, что там что-нибудь есть. Болела она долго и часто ходила по врачам, определить не могли в чем дело. А когда выяснили, уже было слишком поздно. Улучшение финансов мужа после ее смерти смотрится странно, но может, была хорошая страховка, надо проверить это. Ничего такая.

– Тебе надо завести подружку. Если ты будешь так реагировать на всех наших клиенток и подозреваемых, мы далеко не уедем.

Гарри презрительно хмыкнул, но тут зрачки его расширились, и, отбросив фотографии на стол, он судорожно принялся потрошить свою сумку. Я, молча, наблюдал. Видимо, не найдя искомого, он чертыхнулся в полголоса и схватился за телефон, начав там что-то набирать, пока не ткнул мне в лицо фото моего основного клиента мистера Харлоу на дисплее.

– Смотри! – выпучив глаза, сообщил он.

Я слегка склонился вправо, чтобы увидеть своего собеседника полностью.

– Понял?! – ошарашено завопил он полушепотом, так как еще давно я запретил привлекать к нам внимание криками в общественных местах, – Как ты думаешь, он знал, что ребенок не его?

Выдохнув, и пожелав самому себе спокойствия, и, для верности, мысленно посчитав до трех, я спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты не понял, что ли? – и Гарри разложил на столе, повернув по мне, фотографии Мари с Сэмом и свой телефон с портретом их мужа и отца, – Смотри, глаза!

Крупные и широко открытые глаза Мари имели голубой цвет, Сэма – карий. На фотографиях, которые дала Валенсия, Кливлен смотрел вниз, либо в сторону, либо щурился от яркого солнца, видимо, внимание фотографа было сосредоточено не на нем. А вот на портрете на телефоне стало видно, что глаза у него тоже голубые, как и у его жены.

– И? В чем подвох? – все еще не понимая, спросил я.

– У обоих родителей голубые глаза! – торжествующе произнес помощник тоном, какой подходил бы, если бы мы уже раскрыли тайну века.

– И что? – я начинал чувствовать себя тупым, отчего очень хотелось случайно чем-то ткнуть в собеседника.

– Да ты что, не проходил генетику, что ли, в школе? У голубоглазых родителей не может быть ребенок с карим цветом глаз. Это исключено!

– Да ну! – восхитился я, – И где же такому учат? В закрытой школе-интернате для трудных подростков?

– Ну не только там, – смутился парень, – может, я знаю это откуда-то еще. Но у голубоглазых родителей не может быть кареглазых детей! Так что один из родителей явно не его!

– Или оба, – задумавших, я произнес это вслух, – То, что ребенок не родной, не факт. Слышал историю как у афроамериканцев родилась абсолютно белокожая светловолосая дочь, при том, что белых в роду якобы не было, и родители по ДНК были признаны оба. Так что с глазами тоже природа могла пошутить. Или малец мог носить цветные линзы, потому что кто-то ляпнул, что его глаза ему не идут. Хотя теория интересная, это мотив.

– И объясняет, откуда могли появиться деньги у папаши Харлоу после жениться. Согласился прикрыть «позор» и сочетался браком с уже беременной девушкой. Удалось что-нибудь узнать у прислуги про Великую Мадам?

– А ты не поверишь, прислуги там не было. Я не увидел ни одного человека, ни в доме, ни в саду.

– Значит, от тебя ее спрятали. Зачем?

– Скорее всего, или же у женщины маразм, и она стремилась показать всеми силами, что еще в здравом рассудке и сама способна управлять не только своим домом, но и всем остальным. Что известно про нее, ее мужа и остальную родню?

– О ее жизни до «успеха» крайне мало. Обычные родители, богатством там и не пахло, работала, где придется, выучилась на медсестру, работала в разных клиниках, домах престарелых. В тридцать пять лет вышла замуж за Рональда Удонери, хозяина небольшой автомастерской, осела дома и начала рожать детей как ни в себя. Муж умер около двадцати лет назад, в своей кровати, сердце. Мари предпоследняя, матери, когда она появилась, было около сорока. По дочери есть странность, что практически тоже до сорока лет она жила с матерью, пока не вышла замуж, родила ребенка, и еще просидев десять лет с мужем, не скончалась тихо от рака. Не очень активный, видно, по жизни был человек. Хотя у Валенсии все дети не особо удались. Все живут на ее деньги, если честно. Другого варианта их существования я не вижу. Старшая – Амелия, юрист средней руки, несколько раз была замужем, сейчас в разводе, детей нет, живет в мегаполисе и вполне довольна своей жизнью. Мать навещает не часто. Второй сын – Люк – подавал большие надежды и был гордостью всей семьи, особенно отца, пока на очередном вираже на тренировках к ралли не перевернулся, машина загорелась, потом взорвалась, спасти его не смогли. Детей нет, женат не был. Следующий Дюк Удонери, – помощник замолчал, листая записи в телефоне, – ну здесь особо сказать нечего. Мать купила ему дом, оформлен он на нее, там он и влачит свое существование, судя по полицейской статистике продолжая пить и, изредка, дебоширить, доставая соседей. Когда был моложе, мать пыталась пристраивать его в разные фирмы, откуда он вылетал с завидной регулярностью и обнаруживался то за игровым столом в Монте-Карло, то в Колумбии. Ходил к психологам, в разные сообщества «по интересам» (клубы анонимных алкоголиков), но без особого успеха. Один брак, бывшая жена живет в Лондоне и слышать о нем ничего не хочет. И последняя дочурка – Мередит, имеет четверых детей, муж – риэлтор, раньше сидел за угон.

Расправившись с рождаемостью, сама Валенсия после пятидесяти ударилась в садоводство. И тут ей несказанно начало везти. Сначала выращенные ею цветы и овощи начали получать награды на всех окрестных ярмарках, потом – на более серьезных конкурсах. Ее показывали по телевиденью, потянулись за секретами другие садоводы, и клиенты потекли рекой. Дальше – больше. В рекордно короткие сроки она сумела вывести несколько сногсшибательных по своей красоте и аромату видов цветов, так что опытные селекционеры задохнулись от зависти, и произвести фурор новыми видами овощей и фруктов. На все это она получила патенты, и обеспечила себе, своим детям и внукам безбедную старость, продавая лицензии на производство этих новых видов. А так же она продает рассаду, открыла курсы, выпустила книгу, получала премии, и, если бы я не знал, сколько ей лет на самом деле, сказал бы, что находится в самом расцвете сил и карьеры. Посещает клинику «Низери» два раза в неделю, это пластика и что-то там еще по здоровью. Многие звезды туда ходят.

Я размешивал ложечкой уже третий стакан кофе.

– Понятно. То есть у нас отец, который мог узнать, что мальчик ему не родной, мачеха, которой ребенок мог помешать, шизанутая на цветах бабка. Кто-нибудь еще?